— Ну и пускай. Лишь бы не касалось тебя.

— Как же это может не коснуться меня? — Брэйд поднялся. — Я, пожалуй, еще чего-нибудь выпью.

Он неумело смешал коктейль и спросил:

— Как ты считаешь, Дорис, кто бы мог быть убийцей?

— Не знаю и не хочу об этом думать.

— Постарайся подумать. — Он посмотрел на нее сквозь бокал. Ему не хотелось впутывать ее, но он не знал, как этого избежать. — Понимаешь, убийца должен разбираться в химии и знать лабораторию. Чужой не сумел бы так ловко подменить химикаты.

— Не считаешь же ты, что убийца причастен к факультету?

— Непременно. Кто-то должен был войти в лабораторию и заменить ацетат цианидом. Подмену можно было осуществить только в отсутствие Ральфа. Но, уходя, Ральф всегда запирал лабораторию, даже когда спускался в библиотеку за какой-нибудь мелкой справкой. Я сам много раз это видел. Значит, у убийцы должен был быть ключ.

— Великолепный дедуктивный метод! — сказала Дорис. — Только потому, что ты видел, как он запирает лабораторию, ты делаешь вывод, что он всегда так именно и поступал. Но ведь он мог и забыть это сделать. А если и не забыл, то замок можно открыть не только ключом…

— Конечно, могло случиться и так, если тебе хочется рассматривать только исключительные случаи. Но посмотрим на все дело с точки зрения наиболее, а не наименее возможных вероятностей. Ведь именно так будут рассуждать полицейские. Они прежде всего будут искать человека, имеющего ключ от лаборатории Ральфа, знающего характер его экспериментов, место, где он держит свои колбы, и так далее. К тому же была подменена только одна колба.

— Почему? — спросила Дорис, до которой наконец стала доходить суть дела.

— Потому что убийце была известна скрупулезность Ральфа. Потому что он знал, что Ральф будет брать колбы по порядку с левой стороны и использовать их по одной в день. Таким образом, колба с ядом будет использована в четверг, когда Ральф будет один в лаборатории, так как его напарник в этот день ведет семинар. Убийца действовал наверняка.

— К чему ты все это ведешь, Лу?

— Полиция учтет все эти обстоятельства и обратит внимание на человека, который больше всею соответствует им.

— На кого?

— Кого? Как ты думаешь, почему я так усердно избегал всяких подробностей в присутствии полицейских? — Брэйд сделал маленький глоток из бокала, а потом судорожно допил все. — Меня они изберут, милая, — сказал он мрачно. — Я единственный человек, который отвечает всем требованиям.

На следующее утро путь к университету показался Брэйду еще более длинным, чем дорога домой накануне вечером.

Дорис весь вечер зловеще молчала, не отрывая глаз от телевизора. Брэйд взял рукопись Кэпа Энсона и из уважения к старику попытался хотя бы бегло просмотреть ее, но буквы как бешеные плясали перед глазами.

Ночью ни Дорис, ни Брэйд не сомкнули глаз. Утром Джинни незаметно ускользнула в школу с напряженным и испуганным выражением на худеньком личике. Брэйд давно уже решил, что у детей есть какая-то невидимая антенна, улавливающая настроение родителей.

Конечно, он не винил ни Дорис, ни себя за неустройство их жизни. Причиной всему был запутанный клубок обстоятельств, который связал все человечество по рукам и ногам.

Брэйд заканчивал свою диссертацию под руководством старика Кэпа (Кэп и тогда был стариком!), когда ему предложили с первого июля занять место преподавателя в университете. Это был дар небес, о котором Брэйд не мог даже и мечтать. Он не хотел волнений и неуверенности, связанных с работой в промышленности. Он не так был создан, чтобы ради продвижения по служебной лестнице беспечно перешагивать через тела поверженных коллег. Он хотел одного: получить спокойную, надежную работу. Его прельщала именно надежность, а не карьера.

Вот тогда-то он и женился на Дорис. Ей нужно было то же, что и ему: только уверенность в завтрашнем дне. Они были готовы пожертвовать многим ради того, чтобы жить спокойно.

Прошло два года, и он стал старшим преподавателем. Он занимался разнообразными исследованиями, интересными и спокойными. Не было никаких сенсаций, поскольку он намеренно старался избежать их при выборе тематики. Однако субсидии на исследования доставались именно любителям сенсаций, а его обходили. Обходили его и с назначением на следующую должность.

Он понимал Дорис. Проработать семнадцать лет и каждый год получать белую не розовую, а именно белую — карточку с уведомлением о возобновлении контракта… на один год!..

А сейчас ему могут и не послать белой карточки. Ведь не нужно выискивать какую-либо причину для увольнения внештатного преподавателя или принимать специальное решение на ученом совете…

Да, Дорис необходима была уверенность в завтрашнем дне. Мне тоже нужна эта уверенность, — мрачно подумал Брэйд.

Брэйд въехал на стоянку для преподавательских автомобилей и поставил свою машину на свободном месте.

Он поднялся по деревянной лестнице к главному входу. Двое студентов, которые сидели на одной из каменных скамеек, расположенных вдоль обложенной кирпичами дорожки через газон, посмотрели на него. Один что-то шепнул другому, и они проводили Брэйда взглядом.

Съежившись, Брэйд пошел дальше. Сегодня утром он не купил газету. Конечно, в ней описано все происшедшее.

Боже мой, неужели из-за этого он стал предметом любопытства? Неужели через кожу его лица проглядывает мертвая голова? Неужели на нем написано: «Осторожно, цианид!»?

Поймав себя на том, что идет до смешного быстро, он с трудом замедлил шаги, когда входил в большую двойную дверь. От входа он повернул налево — и это тоже означало, что день сегодня начался неправильно. Обычно он поворачивал направо.

Но сегодня ему пришлось повернуть налево и войти в дверь, на которой было написано: «Химический факультет». И внезапно он опять почувствовал себя учеником-первоклассником, которого строгий учитель двухметрового роста отправил к трехметровому директору. Он посмотрел на часы. Было 8.20 — он пришел раньше на десять минут.

— Через минуту он освободится, профессор Брэйд, — сказала Джин Мэкрис. Сейчас он разговаривает по телефону.

— О, не беспокойтесь! Я пришел немного рановато, — ответил Брэйд.

Она вышла из-за своего стола, откинув доску, которая преграждала доступ к кабинету декана, и подошла вплотную к Брэйду. Брэйд подавил стремление улизнуть, так как ему показалось (это бывало и раньше), что Джин собирается поправить ему галстук.

У нее были выступающие вперед зубы и вытянутое лицо, с которого никогда не сходило печальное выражение. Она была отличным секретарем, могла в два счета выпроводить нежелательного посетителя; своевременно напоминала Брэйду, где и когда ему надлежало быть и что сделать, иначе говоря, выкраивая время от своих прямых обязанностей, вполне заменяла ему личного секретаря, на которого у факультета так и не нашлось средств.

Она сказала доверительным тоном:

— Профессор Брэйд, ваш звонок вчера страшно расстроил меня. Вы, несомненно, чувствовали себя ужасно.

— Да, я был потрясен, мисс Мэкрис.

Она продолжала еще более доверительно:

— Я надеюсь, что миссис Брэйд поняла причину вашего запоздания. Я пыталась объяснить это ей.

— Да, благодарю вас.

— Я просто подумала, что, поскольку вы такой пунктуальный человек, миссис Брэйд могло прийти в голову, — вы, конечно, понимаете… Она могла расстроиться и вообразить себе… Ну, вы ведь знаете?..

На столе у мисс Мэкрис раздался негромкий звонок, и она сразу объявила: Профессор Литтлби приглашает вас. Я вам доскажу потом.

Когда Брэйд вошел, профессор Литтлби положил телефонную трубку и механически улыбнулся.

Возможно, когда-то эта улыбка была искренней, — подумал Брэйд. — Но люди, занимающие у нас высокие административные посты, руководствуются не обычными человеческими чувствами. Им нужно нечто более надежное и безотказное, вроде какого-то хорошо смазанного и проверенного механизма, гарантирующего появление улыбки в нужный момент.