– Как, должно быть, радуется этому Вильбур! Такую жену прокормить нетрудно. Выгодный для него брак, что и говорить.

– Я передала ему привет от вас.

– Да? Собственно, не следовало бы. Не люблю кривить душой, а к этому молодому джентльмену я испытываю все меньше симпатии. Откровенно говоря, не симпатию испытываю я к нему, а…

– …но вы сами просили!

– Сам просил, только, видите ли, пожалуй, я несколько переоценил привлекательность свободы. Что ж, я молод, могу ошибиться. А сейчас я что-то скажу, и, если вы это уже столько раз слышали, что вам надоело, не церемоньтесь и прервите меня. Так вот, чем лучше я вас узнаю…

– Стоп. Слышала.

– Так я и знал! И наверняка не раз?

– Давайте-ка лучше займемся вашей лошадкой. Она подбирается вон к тому кусту репейника, а он вреден для животных.

Через несколько часов они возвращались к станции Севен-Палмс другой дорогой, вьющейся то среди нагромождений желтого песка, то среди холмов, покрытых буйной зеленью разнообразных трав и кустов. Солнце склонялось к западу и отбрасывало розовые и золотые отблески на далекие заснеженные вершины гор.

– Найти бы подходящий фон для заключительной сцены фильма! – вздыхала Паула.

– А какой будет заключительная сцена?

– Ну разумеется, ковбой и его богатая девица! Они уже столько раз в заключительной сцене уходили прямо в закатное солнце, взявшись за руки, что я просто обязана найти что-то новенькое!

Тут конь Идена споткнулся. Молодому человеку показалось, что копыто животного задело что-то железное.

– Что там такое?

– Ох, я забыла вас предупредить, это рельсы старой заброшенной железной дороги. Такое, знаете ли, вещественное напоминание о человеческой мечте, которой не суждено осуществиться. Много лет назад решено было здесь построить город. Видите тот старый дом под деревьями? Проложили ветку от железной дороги, пятнадцать миль рельсов. Предполагалось возвести здесь столицу пустыни, где жизнь будет бить ключом. Планировали с размахом, а все закончилось постройкой вот этого одного дома. Да, то были времена больших надежд. Надежды привели сюда толпы людей. В историю этих мест вошел день, когда было продано целых шестьсот участков. За один день!

– Но железную дорогу построили?

– Да, и по ней даже какое-то время ходил сюда поезд, небольшой, правда, – паровоз и два вагона. Вагоны не железнодорожные, а трамвайные. Отслужившие свой век трамваи из Сан-Франциско. Потом все забросили. Вагоны остались. Один из них со временем совсем разломался, а второй стоит до сих пор, сейчас мы его увидим.

И они увидели его, поднявшись на очередной песчаный холм. В безлюдной пустыне, полузасыпанный песком, стоял вагон городского трамвая Сан-Франциско. Собственно, это был трамвайный остов, кокетливо склонившийся вбок. Ведущих к нему рельсов почти не было видно под песком, зато отчетливо виднелась надпись на вагоне: «Маркет-стрит».

У Боба сжалось сердце при виде такой знакомой, можно сказать, родной картины. Он натянул узду, остановив коня и стараясь подавить волнение. Вот он, символ триумфа природы над кичливыми планами человека. Гордый человек явился сюда с планами покорения пустыни. Явился со своими высокомерными мечтами и умными машинами. А кончилось все вот этим полуразрушенным вагоном, стоящим теперь среди необозримых песков непокоренной пустыни как красноречивое предупреждение будущим поколениям.

– Вот то, что вы искали, Паула, – сказал Боб. – Прекрасный фон для заключительной сцены вашего фильма. Уставшие герои садятся отдохнуть на ступеньки трамвайного вагона, некогда курсировавшего по оживленным улицам Сан-Франциско из конца в конец до самой пристани, а теперь одиноко доживающего свой век в пустыне, среди кактусов…

– Это мысль! Знаете, сэр, я, пожалуй, возьму вас к себе в помощники.

Подъехав поближе, молодые люди спешились. Девушка вынула фотоаппарат из футляра и стала примериваться в поисках удачного кадра.

– А не щелкнуть ли вам заодно и меня? – нахально предложил Боб. – Увидит меня самый главный на вашей студии и решит, что я тот самый парень, какого он ищет на главную роль. Глядишь, и карьеру сделаю в кино…

– Лучше не стоит, – рассмеялась Паула.

Девушка нажала на спуск, и в тот же момент из темной глубины вагона на переднюю площадку шагнул сгорбленный старик с черной как смоль бородой.

Паула и Боб окаменели от удивления. Первым опомнился Боб.

– Уж не его ли вы видели вечером в среду на ранчо Мэддена? – шепотом спросил он.

Девушка кивнула головой. Без всякого сомнения, это был тот самый человек.

Незнакомец не произнес ни слова. Он как вышел на переднюю площадку трамвайного вагона, так и остался стоять там, с удивлением глядя на неизвестно откуда взявшихся в этом безлюдье двух молодых людей. Они в свою очередь тоже молча смотрели на этого странного человека, столь неожиданно оказавшегося «на борту» затерянного в пустыне трамвайного вагона с крупной надписью «Маркет-стрит».

Боб первым решился прервать молчание.

– Добрый вечер! – приветливо сказал он бородачу, подходя к нему ближе. – Надеюсь, мы вам не помешали?

Старик с трудом спустился по ступенькам на песок и тоже сделал шаг навстречу нежданным гостям.

– Добрый вечер!

Серьезно, не торопясь, он пожал протянутые ему руки Боба и Паулы, повторив:

– Добрый вечер, мистер. Добрый вечер, мисс. Нет, вы мне нисколько не помешали. Я ничем тут серьезным не занимался, так просто, вздремнул маленько. Что ж, дело мое немолодое, силы уже не те, в сон клонит часто.

– А мы вот проезжали мимо… – начала Паула.

– Тут редко кто проезжает, – сказал старик, и было непонятно, жалеет ли он о том или радуется. – Меня зовут Черри. Уильям Черри. Пожалуйста, располагайтесь. Правда, особых удобств здесь нет…

– Если не возражаете, мы ненадолго задержимся, передохнем, – ответил Боб.

– Сейчас время ужина, – с явным смущением произнес странный хозяин этих мест, – и мне хотелось бы вас покормить, но вот предложить нечего, кроме фасоли в томате, еще осталось в банке немного грудинки.

– Весьма признательны, сэр, – ответил Иден, – но мы скоро будем в Севен-Палмсе, там и поужинаем.

Паула села на нижнюю ступеньку вагона, Боб – на теплый песок у ее ног. Старик поднялся в вагон, вынес оттуда какой-то ящик и стал уговаривать своих гостей сесть на него, утверждая, что так им будет удобнее. Поскольку гости уговорам не поддались, он в конце концов сам уселся на ящике.

Разговор опять начал Боб:

– Неплохую квартирку вы себе нашли.

– Квартирку? – старик с интересом взглянул на трамвайный вагон, будто в первый раз его увидел. – Вы говорите – квартирку? Ах, молодой человек, уже больше тридцати лет квартиры у меня нет, а вот только такие временные убежища.

– А как давно вы проживаете в этом вагоне?

– Дня три-четыре. Меня опять прихватил ревматизм, иначе я бы ушел отсюда. Завтра, пожалуй, опять тронусь в путь.

– Опять в путь? Куда же?

– Ну откуда мне знать? Куда глаза глядят.

– Куда же глядят ваши глаза? – добивался Боб.

– Как всегда – вперед. И никуда конкретно.

– И к чему вы стремитесь, путешествуя вот так, в никуда?

– Найти то, что мне в жизни пригодится. Один раз я нашел медную жилу, да ее у меня отобрали. И такое бывает… Ну да ничего, я все равно брожу и ищу.

– А давно вы бродите по пустыне?

– Да уж лет двадцать, не меньше, а то и все двадцать пять.

– А до этого чем вы занимались?

– Чем только я не занимался! Искал золото в Западной Австралии, перегонял скот с берегов Залива в Новый Южный Уэльс, работал кочегаром на океанских пароходах…

– А родились вы в Австралии?

– Я? – удивился бродяга. – С чего это? Родился я в Южной Африке. И своими ногами прошел всю Центральную Африку от Конго до Замбези.

– Так как же вы очутились в Австралии?

– Э, молодой человек, теперь этого и не вспомнить. Какое-то время я занимался пиратством у берегов Южной Америки, подобралась там неплохая компания мексиканцев, видно, что-то им понадобилось в Австралии, ну и я с ними туда угодил. Вот как теперь в Америку. Мне все равно куда…