– А что же она со мной только по-английски разговаривала?

– Ну, ты, милый, сам ей дал поблажку, начал по-английски. Обматерил ее, кстати сказать. Она мне все рассказала. И правильно, что обругал. Потому что за дело. Шлендает где попало, у отца не спросясь… И перепугалась она очень. Вот ты представь себя на ее месте. Слава Богу, что хоть ты, мил человек, хорошим оказался, помог девчонке. А если б нехристь какой был?

– Угу.

– Она сейчас в Москву уехала на две недели, курс русского там проходит. Вот вернется, посмотрим, чему ее там научили. Вообще-то она в первый раз в России. Могла бы и почаще сюда приезжать. Я сам отсюда почти не вылезаю. Дела, дела.

– Бизнес?

– Да, бизнес. Станки деревообрабатывающие поставляю. У нас в Канаде все это на высоком уровне. Станками не интересуешься?

– Нет, – сказал Демид. – Я – специалист по кишечнополостным. Обсудить не желаете?

– Ладно, Демид. Не будем, как говорится, тянуть кота за хвост. Суть дела такова: моей дочке нужна хорошая нянька. По-моему, ты подходишь.

"Угадал. Конечно, я угадал".

– Николай Игнатьевич, вы же в первый раз меня видите! Не слишком ли вы рискуете, предлагая работу совершенно незнакомому человеку?

– Ну, положим, справочки я о тебе навел. Кое-что узнал, друг мой ситный -в том числе о всяких твоих художествах и приключениях, которыми охотно заинтересовалась бы ваша милиция. Знаю, знаю… Везучий ты, говорят, и от пули заговоренный! Но, честно говоря, меня это мало волнует. По глазам я вижу человека. Поверь мне, жизнь я за свои полвека повидал, жизнь меня била достаточно, в людях научила разбираться. Много тут всякой шпаны крутится, охранниками называются. Может, люди среди них есть и внешне неплохие, но смотрю я в их глаза и вижу – сердцевина-то трухлявая, вот в чем дело! А сердцевина должна быть твердой, из крепкого дерева. Воспринимай мои слова как хочешь, но в тебе это есть. Все остальное – ерунда, жизнь слабого человека всегда сломает, каким бы он каратистом не был. А тебе природой многое дано, из тебя, Демид, может толк выйти, если не загордишься. Ты вот лучше скажи откровенно, в Бога-то веришь?

– Верю, – сказал Демид. – А кто ж в него нынче не верит?

– То есть что? Христианин ты, или любитель какой-нибудь новоявленной буддистской белиберды?

"Так, значит? В душу лезешь?.."

– Вопрос непростой, Николай Игнатьевич… Что такое Бог? Старичок такой конкретный бородатый, который сидит на небе и присматривает за своей паствой? Для меня Бог – это нечто внечеловеческое. Дух и разум вселенной, нематериальная среда, окружающая всех нас – всегда и везде. Эта среда разумна и представляет доброе начало. Она универсальна – она существует и для человека, и для любого другого живого существа. И на земле, и в других мирах, если они, конечно, есть. Все не так-то просто, Николай Игнатьевич. Да, я верю в Бога. Да, я – христианин по воспитанию своему, потому что родился в этой стране. Но я не могу просто слепо следовать обрядам, надеясь, что за соблюдение поста, например, мне спишется пара грехов на том свете…

Не очень-то Демид любил разговаривать на эту тему. Как Бог некогда вылепил человека, так и Демид вылепил, придумал себе Бога, наиболее подходящего к его представлениям о морали и религии. Никто не считал Демида своим: знакомые православные священники хмурились и называли его безбожником, буддисты заявляли, что он дилетант и зазывали в свою общину, чтобы лучше познать учение Прозревшего, любители порассуждать о вселенском начале перебивали его и начинали развивать свои собственные идеи о потусторонних мирах и "Пси-поле".

К удивлению Демида, Николай слушал его задумчиво и внимательно.

– Ну что же, идея интересная, хоть и не новая, – медленно изрек Николай. – Космический разум… Я не буду бить горшки, доказывая, что ты не прав. И что если ты русский, то должен придерживаться традиционного православия. Я сам не настолько религиозный человек, каким, к примеру, был мой отец. Он после твоих рассуждений точно бы в драку полез. Только я тебе честно скажу – мне жалко, что умирают древние обряды и сам великорусский образ жизни. Это было хорошее средство держать людей в узде, в добром смысле этого слова. Может, русский мужик был и не особенно грамотен, но он с детства знал, что надо быть почтительным к старшим, хлебосольным к гостям, умеренным в питии. Садился ли кто за стол, или вставал из-за стола, непременно осенял себя крестным знамением. Попробуй я сейчас перекреститься, или хуже того, помолиться за столом – ведь посмотрят как на сумасшедшего! Русский знал все – с какой ноги первее сапог снимать, как новорожденному имя дать, как по воде на Лаврентия погоду на осень угадать. Жизнь его была определена со всех сторон, так ведь и баловства было меньше! А сейчас? Я по своей работе много езжу по деревням – даже бабы матерятся так, что дым стоит. Куда это годится?

– Это точно, – согласился Демид.

– Ты только не подумай, что я ретроград, монархист и прочая. В стране, где я живу, тоже много всякого отребья, как бы у вас ни расхваливали Запад. Но когда я вижу, что творится в России, мне приходит в голову, что здесь не обошлось без дьявольского вмешательства. В сатану-то веришь?

– Да нет, не верю. По моему, все дьявольское – от людей. Бесовское начало сидит в каждом из нас, хотя и не в каждом проявляется. Таких мерзостей, какие может изобрести человек, ни один Люцифер не придумает. Я думаю, тут вы правы – человеку нужна узда, может быть, и не тугая, но не позволяющая ему совершать насилие, убивать, воровать.

– Философ ты, Дема, однако… На всяк вопрос у тебя целая речь заготовлена. А вот скажи-ка мне – про "русских сатанистов" никогда не слыхал?

– Нет. Это что-то новенькое.

– Это действительно новенькое. Чисто американское явление, скажу я тебе. В Америке ведь модно быть сатанистом, геем или страдать аутизмом. Ах, это ведь так загадочно! Это так возвышает, это выделяет из толпы. Это говорит о принадлежности к избранным. В конце концов, это дает возможность за что-то побороться. Действительно, за что еще бороться в стране, в которой все зажрались, если не за права несчастного Сатаны! Люди не понимают, с чем они играют! А в Канаде появились еще и "русские сатанисты". Колдуны, по-нашему. Эти идиоты считают, что вступать в союз с Дьяволом, наступая правой пяткой на святой крест, бормотать богохульства на ломаном русском и портить настроение православным в храме, стоя спиной к алтарю – гораздо таинственнее и аристократичнее, чем делать то же самое на европейский манер.

– А у нас все только говорят и пишут, что колдуны – хорошие, славные такие ребята, порчу снимают, домовых выгоняют, любовь привораживают, в Бога верят. Без колдунов сейчас – ни ногой.

– Знаю, читал. Это не колдуны. Шваль болотная.

Демид вспомнил историю, которая произошла с ним однажды. На кафедру, где Дема работал ассистентом, повадился ходить мужичок. Он был неопрятен, бородат, лысоват, в мутно-зеленых глазах его горел ненормальный огонек. Не любил Дема таких людей. Этот называл себя колдуном, шлялся по комнатам, всюду совал свой острый нос и нудно выклянчивал всякие фетиши – крокодильи зубы, шакальи глаза, сушеные цветки аконита и прочую подобную дрянь. Его где-то шугали, а где-то и вежливо объясняли, что таковых предметов на кафедре не водится. Однажды поганец, обозленный отказами, пристал к девчонкам-лаборанткам, обещая им всяческие несчастья, размахивая руками и бормоча ужасные непристойности. Девчонки подняли визг и Демид, пересилив брезгливость, пошел разбираться с обнаглевшим кудесником. Он открыл дверь лаборантской и вежливо предложил:

– Слушай, мужик, ты мне надоел. Мотай отсюда. Чтобы я тебя тут больше не видел.

Но чародей решил наглеть дальше, выкатил глаза на Дему, и, обдавая его запахом гнилых зубов, проскрипел:

– А на тебе, жеребец окаянный, порчу нашлю лихую. Будет черный сглаз твое кости знобить, тело мучить!

Дема сгреб поганца за лацканы засаленного пинжака, приподнял так, что обшарпанные штиблеты колдуна оторвались от пола, и негромко, но внятно сказал: