Он снова замолчал, и она терпеливо ждала, не решаясь настаивать.

— Моего отца.

Эльф постаралась ничем не выдать себя. Потребовалось столько усилий, чтобы произнести эти два слова, и она понимала, чего ему это стоило.

— Терять родителей очень больно, — проговорила она. — Мой отец умер, когда я была еще ребенком.

— Сколько тебе было?

Что ему известно о Маллоранах? На всякий случай она накинула пару лет.

— Мне было девять.

— Маловато, чтобы помнить.

— Да. Я бы хотела, чтобы от него осталось больше. Портретов. Писем. Когда он умирал, он продиктовал письма каждому из нас, но они такие серьезные. Советы. Предостережения. А я слышала, что он был веселым человеком.

— Думаю, что смерть вообще серьезное дело. Так, значит, у тебя есть братья и сестры?

— Да. А у вас, милорд?

— Лучше зови меня Фортом, если хочешь узнать все мои секреты.

Его шутка вызвала у нее улыбку. Она поняла, что ей удалось пробиться сквозь стену, которой он окружил себя. Угрызения совести вернулись с новой силой, но Эльф постаралась заглушить их. Ему станет лучше, если он выговорится.

— Пусть будет Форт.

— У меня две сестры и брат.

— А твоя мать? Она жива?

— Она умерла, когда я был совсем маленьким.

— По крайней мере у тебя есть брат и сестры.

— Мы не очень близки.

Эльф хотела возразить. Частити любит Форта, так же как и другая сестра, Верите. Он не сознает, что всегда может рассчитывать на их помощь и поддержку, и думает, что лишился их любви, потому что подвел их.

— Как это грустно, — проговорила она.

— А ты, значит, в близких отношениях со своей семьей?

— Да, в очень близких.

— Тебе повезло.

— Думаю, что да, хотя это дает им право вмешиваться в мою жизнь.

— Что ты говоришь? У меня сложилось впечатление, что за тобой недостаточно присматривают.

Эльф чувствовала: они слишком близко подобрались к опасному омуту правды, но не могла устоять перед соблазном быть честной, насколько возможно.

— Просто я сейчас не с ними,

— Ах да. Гостишь у своей снисходительной подруги.

— Ты напрасно насмехаешься над ней. Она не одобряет моих действий.

— Она должна была остановить тебя.

— Может быть, я не из тех, кого можно остановить.

— Кому как не мне это знать. А я просто в восторге. — Он крепче прижал ее. — Я был бы безмерно счастлив, Лизетт, если бы ты стала моей любовницей. Ты нравишься мне, и я не испытываю никаких комплексов по поводу моей здоровой тяги к твоему телу.

— Если бы я могла, — вздохнула Эльф. — Но моя семья будет против, если узнает.

— В таком случае ты ввела меня в заблуждение. — Он сказал это недовольным тоном, и у него есть для этого все основания. — А ты подумала, что случится, если ты ждешь ребенка? Это не неизбежно, но возможно.

Эльф думала. И весьма обстоятельно.

— Они огорчатся, но помогут мне. Я тайно выношу ребенка, и его воспитают порядочные приемные родители. Такое случается.

— Какое завидное хладнокровие. Надеюсь, твоя семья проявит такое же понимание

Эльф тоже надеялась, и ее чувства едва ли можно назвать хладнокровными. Сама мысль о беременности страшила ее, а идея отдать ребенка, ребенка Форта, чужим людям просто ужасала. Почему она сразу не поняла, что это невозможно?

Его голос вернул ее к действительности.

— Пообещай мне одну вещь.

— Какую?

— Если ты родишь ребенка, дай мне знать. У меня уже есть парочка незаконных детей, о которых мне известно, и я приглядываю за ними. Не думаю, что таким детям пойдет на пользу, если они слишком рано узнают о своей принадлежности к благородной фамилии, но я хочу быть уверен, что они получат помощь на первых порах.

Она обхватила ладонями его лицо и нашла его губы своими, растроганная до глубины души его нежностью и представляя себе, как выражение доверия и добродушия смягчило его черты.

— Я же говорила, что ты добрый человек.

— При чем здесь доброта. Они могут пригодиться мне в один прекрасный день. — Но она почувствовала, что его губы тронула улыбка.

— Почему ты так стараешься казаться бессердечным?

— Ты романтик. Я просто стараюсь быть честным.

— У тебя кривое зеркало. Скажи мне, раз так: каким ты видишь графа Уолгрейва?

Он неожиданно подвинул ее, проведя своим естеством по ее промежности.

— Охваченным неистовой похотью.

Желание вспыхнуло в Эльф, но она спросила:

— Почему ты все время стараешься отвлечь меня?

— Потому что ты бередишь мои раны.

— Какие раны?

Он застонал и заглушил ее слова поцелуем. Она безмерно наслаждалась, ни на минуту не забывая о жарком завоевателе, вторгавшемся в нее, но, когда он остановился, снова спросила:

— Какие раны?

— Ты замолчишь?

Он перевернулся, оказавшись над ней, развел ее ноги и одним ударом вошел в нее. Она оцепенела от шока и боли, Форт замер и, содрогнувшись, вышел из нее.

— Теперь ты видишь, какой я. Даже с тобой.

Она схватила его за волосы, прежде чем он успел скрыться во тьме.

— А ты видишь, какая я. Как терьер, если мне нужна правда или человек.

Она бесцеремонно толкнула его, уложив на спину, и оседлала сверху.

— Я хочу тебя. — Пошарив в темноте, она нашла его естество и, не обращая внимания на неразборчивые протесты, звучавшие не слишком искренне, осторожно опустилась на него, с наслаждением чувствуя, как он заполняет ее, проникая глубоко внутрь, даже сейчас, когда ей все еще больно.

— Я все правильно делаю? — прошептала она.

Дикий хохот потряс все его тело.

— Абсолютно. Тебе удобно?

Эльф немного поерзала, наполненная им до конца.

— Что за нелепый вопрос? У меня ничего не болит.

Она опять пошевелилась в поисках более устойчивого положения и почувствовала, чти мускулы его бедер напряглись. Тут Эльф вспомнила, как он вынуждал ее разговаривать, когда они занимались любовью.

— Какие раны? — спросила она, слегка покачиваясь на его бедрах.

— Что? — Ей не надо было видеть, чтобы понять: ему сейчас не до деталей.

Она прикусила губу, чтобы не захихикать:

— Какие раны? Ты рассказываешь мне о ранах, а я продолжаю двигаться.

— Большего распутства и вообразить себе невозможно.

— Таким способом тебе не удастся отвертеться. Какие раны?

— Нет. Перестань…

— Скажи мне. Раны нужно открыть, чтобы излечиться. — В такт с раскачиванием она распевала:

— Говори, говори, говори…

Он схватил ее и, перевернувшись, всей тяжестью навалился на нее.

— Я убил своего отца, — проговорил он, прежде чем использовать ее тело для забытья.

Потрясенная этим признанием, опустошенная его бешеным ритмом. Эльф могла только беспомощно двигаться вместе с ним, пока он не упал на нее, все еще содрогаясь. Дрожащей рукой она погладила его спину, покрытую холодным потом.

Что она могла сказать? Он убил своего отца. Он, а не один из ее братьев выстрелил в тот день.

Вдруг она поняла, что он плачет. Безудержно и отчаянно он рыдал в ее объятиях, пока она молча проливала свои собственные слезы. «Не надо, прошу тебя. Что ты почувствуешь, когда узнаешь, кто я? Как сможешь вынести это? Не надо…»

Все это дело ее рук. Она разрушила все преграды, даже не задумываясь, сможет ли справиться с тем, что окажется внутри.

Мысли ее вернулись к той ужасной ночи в Ротгарском аббатстве. Все ее братья были вооружены. Она была уверена, что один из них застрелил старого графа. Вместо этого они вынудили его — Ротгар вынудил — совершить одно из самых гнусных преступлений — отцеубийство.

Впервые она стыдилась того, что сделала ее семья.

Он молча лежал рядом с ней, опустошенный, как и она. Что говорят в подобных ситуациях? Что бы сказала Лизетт? Эльф заговорила твердым и дерзким тоном:

— В таком случае, уверена, твой отец это заслужил.

У него вырвался нервный смешок.

— Да, конечно. Как и многие другие. Это не оправдание. — Он все еще был распростерт между ее бедрами.