Вместо этого Честити отодвинулась.
— Готово!
— Благодарю, — сказал Син, поднимая ногу, чтобы закрепить под коленом штрипку. — Настанет день, мой юный друг, когда я окажу вам такую же услугу. — Он поднялся, заправляя рубашку. — Ах, что за несказанное облегчение! Чувство такое, словно вместе с мужской одеждой я заново надел и ноги. По крайней мере теперь их видно.
За этим последовали длинный белый жилет на восьми серебряных пуговицах, алый кушак и, наконец, полковой мундир, алый, с темными лацканами, с золотым галуном на обшлагах и карманах, с двойным рядом петель. Чтобы облачиться в это тесное одеяние, требовалась определенная ловкость, но, ругаясь, Син окончательно преобразился в человека военного. Осталось добавить пару аксессуаров: накладной воротничок и черный бант.
— Как чудесно снова стать самим собой! — воскликнул Син с улыбкой. — Башмаки оставим на потом, иначе я наверняка пну кого-нибудь в лицо.
Несколько минут ушло на то, чтобы стереть с лица грим, а потом Честити держала зеркальце, пока Син приводил в порядок волосы. Когда-то она смеялась над восторгами по поводу алого мундира, над девической тягой к военным, но теперь лучше понимала подруг.
Син Маллорен был неотразим в мундире… как, впрочем, в чем угодно. Мундир придавал его чертам мужественный вид. Как он сказал тогда в Солсбери? «Кровью окрашена тога у бога войны…»
Они расстанутся в лучшем случае через пару дней. Капитан Маллорен вернется в строй и забудет о колючем парнишке по имени Чарлз. Он так и не узнает, что под мужской одеждой скрывалась женщина, которая… которая была к нему неравнодушна. Но сама она не забудет его никогда. День за днем будет она читать новости с фронта, надеясь узнать, что Син отличился в бою, боясь обнаружить, что он пал смертью храбрых…
— А теперь, — сказал тот, возвращая ее к действительности, — мы преобразим Верити.
— Что значит «мы»? — возмутилась Честити. — Вы не будете в этом участвовать. Это неприлично!
— Что, простите? — Син усмехнулся с откровенной иронией. — Могу поклясться, что ваша сестра не столь щепетильна, когда на карте стоит все ее будущее.
— Чес, в самом деле! — поддержала Верити. — Я не собираюсь раздеваться донага, и хотя сорочка — это в самом деле не слишком прилично, я уж как-нибудь не умру от стыда. — Она передала Сину ребенка, который немедленно занялся золотым шитьем обшлагов. — Надеюсь, милорд, Уильям не оросит ваш изумительный мундир. На всякий случай держите его на отлете.
— А если и оросит, пусть себе, — благодушно отозвался Син. — Родгар полагает, что вся эта чрезмерная позолота ниже достоинства Маллоренов, и я с ним согласен. В походах куда практичнее было бы что-нибудь мышиного или болотного цвета. Тем не менее мундир перед вами. Он совсем новенький и нуждается в паре прорех, иначе меня примут за новичка.
Вопрос с переодеванием Верити решился быстро и без проблем: ничуть не смущаясь присутствия Сина, она сбросила свою простецкую одежду и надела дорожное платье «от мадам Крапли». Честити пришлось лишь помочь ей со шнуровкой. Лиф и здесь был объемистый, но не чрезмерно для груди кормящей матери, так что шерсть перекочевала в саквояж. С жирной сажей на волосах пришлось смириться, их просто закрутили в тугой узел и прикрыли шляпкой. В таком виде Верити выглядела настоящей леди, и было совершенно ясно, что любой знакомый узнает ее без труда.
— Не показывайтесь на людях без крайней необходимости, — посоветовал Син, — а уж если придется, держите голову склоненной. У вас вполне респектабельный вид, и все решат, что это скромность. Пора заняться вашим братом.
Честити сняла только бархатный сюртук, а на все остальное натянула одежду Гарри.
— М-да… — протянул Син. — Однажды, мой юный друг, ваша стыдливость обернется против вас.
Когда все было позади, наступило молчание, и полумрак кареты начал казаться все более интимным. Ребенок уснул на коленях Сина, и тот не спешил передавать его обратно матери. Честити притворилась дремлющей, чтобы изучить своего избранника исподволь. Она подумала, что ресницы коротковаты для тайных наблюдений, а следом ей пришло в голову, что, будь Син Маллорен отцом ее детей, они вполне могли бы унаследовать роскошь его ресниц.
Ну вот опять!
Честити попыталась уснуть, но глаза упорно приоткрывались, словно желая навсегда запомнить возлюбленного. Син откинулся на сиденье и склонил голову, что позволяло проследить контур его подбородка и щеки. К некоторому удивлению Честити, она обнаружила его сходство с Родгаром. Неужто с годами младшему брату предстоит стать таким же устрашающим, как и старший? Нет, вряд ли, ведь в натуре у Родгара нет и следа безрассудства, а у Сина это чуть ли не основная черта.
Красивые руки, думала девушка, особенно когда они держат ребенка. Руки с длинными ловкими пальцами, в которых скрыты и сила, и нежность. Они умеют поглаживать по голове так тихонько, так ласково…
Отсюда мечты перекочевали к поцелую, и тут уже им не стало удержу.
Син ощущал на себе взгляд Чарлз, как горячий солнечный луч. Он сразу заметил, что является объектом пристального внимания, сродни тому, как художник изучает свою модель перед первым мазком по холсту. Он был доволен: ведь это означало интерес. Он с восторгом предвкушал тот миг, когда они перейдут к более подробному изучению друг друга, но врожденное благородство шептало, что это нечестная игра, что нужно открыть карты и дать Чарлз шанс прикрыться девичьей скромностью.
Девичьей! Да ведь она уже не девица!
То, что Чарлз от природы не холодна, было ясно с первой минуты, но теперь Син получил тому веское доказательство. Ее недавние прикосновения были полны сдержанной страсти, и пришлось приложить усилие, чтобы оставаться невозмутимым. Если бы не присутствие Верити, он бы за себя не поручился.
* * *
Следующая перемена прошла удачно. Син и Верити под руку прошлись по двору, не без блеска сыграв офицерскую семью. Никто не побеспокоил респектабельную пару, хотя Честити показалось, что человек в дверях рассматривал их дольше и пристальнее, чем позволяли приличия. Подозрительным он не выглядел, и девушка приписала это своей нервозности, однако в дороге сочла нужным все же упомянуть об этом маленьком инциденте.
— Вы заметили?..
— Да, — мрачно произнес Син, недослушав. — Возможно, это ничего не значит, а скоро мы свернем на другую дорогу. И все же для верности лучше не делать остановок на этой. В гостинице ребенок не останется незамеченным — не держать же его все время в саквояже!
— Но ведь скоро стемнеет! — встревожилась Верити, бледная от тревоги и усталости.
— Придется ехать при фонарях и поторапливаться. К счастью, мы уже недалеко от цели. В Винчестере нетрудно затеряться в толпе, а ночлег нам обеспечен.
Для Сина Маллорена он держался на редкость серьезно и рассуждал чересчур трезво. Честити впервые со всей полнотой осознала, что весь юг Англии занят совсем не поисками, а охотой. Генри Вернем просто не мог придать этому столь безжалостную окраску. Это было делом рук графа Уолгрейва.
Маленький Уильям проснулся, пришлось его кормить, и это помогло Верити отвлечься. Хотелось как-то приободрить молодую мать, которая отчаянно боялась за жизнь своего ребенка, но Честити не хотела легковесных заверений, а для серьезных пока не было оснований — они просто делают все возможное. И все это благодаря Сину. Без него им бы далеко не уехать.
А Сину было далеко не все ясно в этой охоте на беглянок. Глядя на сестер, он задавался вопросом, кто из них лжет.
После кормления раздались звуки, из которых явствовало, что пеленки придется сменить. До этого останавливались, чтобы Верити могла проделать это на вольном воздухе, но теперь и время поджимало, и не хотелось давать знать проезжим, что в карете находится ребенок. Пришлось проделать все необходимое прямо на ходу, при открытых окнах: запах был очень силен. К несчастью, воды была одна бутылка — маловато для того, чтобы как следует обмыть малыша.
