До XVII века так было везде. У романских народов это осталось, и итальянцы, испанцы не видят в этом ничего такого, что видят американцы. А у нас – я помню, как я был удивлен, когда первый раз приехал в Грузию и увидел ребят, которые встречаются, обнимаются, целуются, – такие проявления нежности! Потом мы все это видели в фильме «Жил певчий дрозд». В России это было немного по-другому, без такого обилия нежностей. В XVII веке с появлением пуританства в Англии у англосаксов изменился телесный канон. Телесные контакты между мужчинами и проявления нежности стали табуировать-ся, им на смену пришли тычки, грубые выражения. То, что раньше было везде и нормально, стало восприниматься как что-то подозрительное, намекающее на что-то не то. Так что в данном случае, сказал я тогда американцам, вы просто являетесь жертвами своего исторического наследия. Вот так.

И американцы молчали. Они спокойно восприняли мои объяснения: я же читал лекции в интеллигентных аудиториях, я же не футболистам читал. Сейчас, по-моему, все спокойно обнимаются и никто футболистов ни в чем не подозревает. Среди футболистов гомосексуальность редка, хотя бывает. В фигурном катании это весьма распространенная вещь, потому что вообще любовь к танцам – это одно из свойств (не всех, но некоторых) геев. Причем это не то, что танец порождает близость, это такая форма артистизма.

О творчестве, вдохновении. Ну, последнее утверждение (о том, что в футболе, в спорте вообще говорить о творчестве нельзя) – явная чепуха, потому что творчество есть в любом виде деятельности и в любой игре, хоть в той же самой штанге. Штанга, конечно, железная, но человек-то не железный, на тренировках он должен соображать, в какой момент какое усилие приложить, и один сумеет это сделать, другой не сумеет принять во внимание ситуацию соревнования. В футболе 22 человека и огромное поле, и тренер без дистанционного управления, который своими руками и ногами действовать не имеет права. Поэтому тут наверняка есть творчество.

Видимо, когда люди такое заявляют, они имеют в виду художественное творчество. Это нечто другое все-таки, нежели творчество вообще. Я думаю, что футбол – это одновременно и ремесло, и искусство. Играть на скрипке – это тоже ремесло, потому что если ты не владеешь техникой, у тебя ничего не получится; если ты только владеешь техникой, значит, играешь только у себя дома (пусть страдают соседи!).

Я думаю, что всякая публичная деятельность – это актерство, и в футболе элемент актерства налицо. Но я думаю, что об этом вам лучше расскажет футболист.

Думаю, что каждый вид спорта предлагает и даже навязывает какие-то свои стандарты. В спорте заведомо грубоватом, силовом (как футбол), наверное, свой язык – он грубее, чем в фигурном катании или в теннисе. Вопрос приспосабливаемости индивидуума к команде, к ее языку и стилю поведения – это вопрос научного изучения. Это надо изучать. Я думаю, что здесь могут быть какие-то вещи и с национальной спецификой, и с региональной.

Я думаю, что есть стабильное тренерское влияние. Если тренер великий, то его футболисты будут похожи на него, они будут равняться на него, им не нужно ничего навязывать. Просто у него одновременно большая власть и обаяние, и если они в него не влюблены, у него вряд ли что-то получится. Получая молодых ребят, тренер их формирует и как личностей.

«Как показывает жизнь, великие в прошлом футболисты, как правило, редко становятся выдающимися тренерами, хотя есть исключения, как Вы объясняете эту коллизию?» Я думаю, что это очень просто. Это такая же история, как с актером и режиссером. Артист и режиссер – это две совершенно разные профессии, но артист при всем его таланте и знаменитости – существо очень зависимое. Если у него хорошая голова на плечах (я знал много актеров, в том числе талантливых), он хочет попробовать себя в роли режиссера. У кого-то это получается, у кого-то нет. Режиссер – это совсем другая профессия: здесь нужно иметь стратегию, нужно уметь манипулировать другими. То же самое и в футболе. Такая же вещь танцор и балетмейстер.

От тренера требуется гораздо больше, чем от футболиста. Он должен быть и педагогом, и стратегом, и менеджером. Если тренер в этом ничего не понимает, то тут очень много проблем.

В психоанализе есть все, ноя очень скептически отношусь к психоанализу, в особенности к прикладному. Мне гораздо больше по душе научная психология. Применительно к спорту очень много дает социальная психология, потому что в спорте содержится все, что связано с поведением группы; дифференциальная психология, потому что с ее помощью вы можете сопоставить индивидуальные различия; нужна и психология развития, потому что она изучает возрастные особенности. А в психоанализе очень много ни на чем не основанных спекуляций. В чем суть клинического психоанализа? У вас есть проблема, с которой вы не знаете как жить, а психоаналитик дает вам вашу биографию, он дает вам якобы объяснение того, что у вас произошло. Вам становится понятно, почему вы такой, а не другой, вам становится легче жить – вот это и есть, так сказать, психоанализ. Это очень хорошая, полезная процедура, но психоанализ не обладает никакой позитивной силой, он ничего предсказать не может. Ретроспективно он может объяснить все, что угодно, предсказать – ничего. Придет другой психоаналитик, вы полежите у него на кушетке – он из тех же самых обрывков, которые от вас получил, придумает вам другую историю вашей жизни, предложит другую, не менее приемлемую версию. Слава Богу, вам стало легче – все оправданно. Поэтому Фрейд, хотя большинство его положений сегодняшней наукой не подтверждаются, был гений. У Фрейда не было чепухи, он и сегодня интересен. Но он ведь не случайно называл психоанализ мифологией: в психоанализе все заведомо конструируется. Спорту и футболу лучше иметь дело с более приземленными науками.

Например, психоанализ к сексологии совершенно маргинален, хотя имеет право на существование. Поскольку психоанализ был запрещен, его не было, у нас были психологи, психиатры. Иногда к нам приезжали профессиональные психоаналитики, проводили тренинги. Если человек говорит, что он психолог, психотерапевт, психиатр, я отношусь к этому с доверием: я предполагаю, что у него есть соответствующий диплом. Но если кто-то говорит, что он психоаналитик, у меня это вызывает очень большое недоверие. Когда-то, когда я занимался вопросами личности, я читал лекции и по психоанализу. Мои статьи всегда включали в сборники по психоанализу. Я не бранился, я предлагал то, что, на мой взгляд, надо было отрабатывать. Я всегда считал, что есть очень много такого, что надо знать.

В те годы я читал – и мне это показалось очень интересным – о сравнении двух школ психоаналитики (они же никогда друг с другом не разговаривают), а психоаналитика всегда вызывала сомнения. Были выбраны пациенты, о которых все было заранее известно, жюри, и каждый психоаналитик беседовал с пациентом и ставил свой диагноз. Получилась картина очень смешная и вместе с тем абсолютно логичная. Разница оказалась не между школами, а между опытными и неопытными психоаналитиками. Опытные психоаналитики в разных терминах, разными словами ставили один и тот же диагноз, потому что они видели человека, который был перед ними. Молодые расходились радикально, потому что они мысленно заглядывали в учебник и подводили человека «под статью», а «статьи» у них были разные. В данном случае психоанализ, как и многие другие вполне почтенные вещи, это натренированная интуиция. И это не недостаток, а достоинство. Если же у тебя есть схема, под которую ты подводишь объект исследования, которой ты пользуешься как отмычкой ко всему на свете, то лучше с тобой дела не иметь. Так что в футболе психоанализ я бы применять поостерегся.

Футбол – это люди, которых заставляют собираться по сто тысяч в «Лужниках». Это то, во что ты играешь в своем дворе, в деревне. И это твоя мечта… Говорят: «Кто бы знал Бразилию, если бы не было футбола?» Знаете, когда я в 1992 году работал в спортивной школе в подростковом летнем лагере под Стэнфордом и под Сан-Франциско, я вдруг увидел совершенно другой подход к воспитанию. Мы, когда тренируем детей или взрослых, говорим: «Вот так делать не надо», а они говорят: «Вот так надо делать». Они обращают внимание всей группы, когда мальчик хорошо сделает: «Смотрите, вот так надо делать». Я все время обращаю на это внимание. Наш комментатор, когда ведет репортаж, говорит «неплохо сыграл игру». Нет чтобы сказать: «Хорошо сыграл!» У нас все от отрицания: «нельзя», «не надо», даже «неплохо», а там мальчика поощряют, нацеливают: ты можешь это, у тебя это получается.