Я подбирал имя. Мой разум сортировал имена, сразу отбросив Л. Л. – Любовник Легавых, Р. Г. – Рожденный Гнилым, С. М. Н. П. – Славный Малый Но Педик; откладывал их в строну для пересмотра, сокращал, просеивал, нащупывал имя, ответ.

– Знаешь, иногда он заставляет меня ждать три часа. А бывает, получается сразу, как сегодня. – Ник издал неодобрительный смешок, употребляемый для пунктуации. Своего рода извинение за то, что вообще разговаривает в телепатическом мире наркоманов, где лишь количественный фактор – «Сколько долларов? Сколько джанка?» – требует словесного выражения. Он знал, и я знал об ожидании все. Торговля наркотиками на всех уровнях происходит без расписания. Никто не приносит товар вовремя, разве что случайно. Наркоман работает на джанковом времени. Его тело – это его часы, и джанк в его теле – все равно что песок в песочных часах. Время имеет для него значение только в связи с его потребностью. Тогда он резко вторгается в чужое время и, подобно всем Чужакам, всем Просителям, вынужден ждать, если только случайно не угодит в сети неджанкового времени.

– А что я ему скажу? Он же знает, что я буду ждать. – Ник хохотнул.

Ночь я провел в «Неостывающих Банях» (гомосексуализм – лучшая из легенд, которыми может воспользоваться агент), где злобный служитель-итальянец создает нервозную обстановку, окидывая взглядом общую спальню в полевой бинокль с инфракрасным прибором ночного видения.

(«Эй вы, в северо-восточном углу! Я вас вижу!» – включает прожектора, заглядывает в люки в полу и в отдельные номера, стольких гомиков вывели уже в смирительных рубашках…)

Я лежал там, в своей не перекрытой кабинке, уставившись в потолок… слушал хрюканье, визг и ворчание в кошмарной полутьме беспорядочной, то и дело прерываемой похоти…

– Да отъебись ты!

– Возьми пару биноклей – может, хоть что-то увидишь!

Рано утром я вышел на улицу и купил газету… Ничего… Я позвонил из аптечного телефона-автомата… и попросил Отдел наркотиков:

– Лейтенант Гонсалес… Кто говорит?

– Позовите О’Брайена. – Мгновение помех, висящих проводов, прерванных связей.

– В Отделе человека с такой фамилией нет. А вы кто?

– Тогда позвольте мне поговорить с Хаузером.

– Послушайте, мистер, ни О’Брайена, ни Хаузера в нашем управлении нет. Так чего вы хотите?

– Слушайте, это очень важно… У меня есть информация о крупной партии героина… Я хочу говорить с Хаузером или О’Брайеном… Больше ни с кем я дела не имею…

– Не вешайте трубку… Соединяю вас с Алсибиадесом.

Мне стало интересно, осталась ли в Отделе хоть одна англосаксонская фамилия…

– Я хочу говорить с Хаузером или О’Брайеном.

– Ну сколько можно повторять: ни Хаузера, ни О’Брайена в нашем отделе нет… так кто это говорит?

Я повесил трубку и взял такси, чтобы выбраться из этого района… В машине я понял, что произошло… Меня отключили от пространства-времени, проход закрылся так же, как закрывается жопа угря, когда он перестает есть на пути к Саргассову морю… Вытолкали вон и заперлись изнутри… Больше никогда у меня не будет Ключа, Точки Пересечения… Отныне Копы обо мне больше не вспомнят… я предан забвению вместе с Хаузером и О’Брайеном, отправлен в недоступное джанковое прошлое, где героин всегда по двадцать восемь долларов унция и где можно вырулить сифилис тяги в Китайской Прачечной в Су-Фоллз… В далеком мировом зазеркалье, уходя в прошлое вместе с Хаузером и О’Брайеном… я цепляюсь за «нет-еще-пока» Телепатического Бюрократизма, Монополий Времени, Наркотиков Контроля, Наркоманов, пристрастившихся к Тяжелой Жидкости:

– Я придумал это еще триста лет тому назад.

– Тогда твой проект был неосуществим, а ныне он бесполезен… Как проекты летательных аппаратов да Винчи…

К чему все это бумагомарание, переносящее Людей из одного места в другое? Вероятно, чтобы избавить Читателя от стресса, связанного с резкими перемещениями в пространстве и сохранить его Благосклонность? И вот куплен билет, вызвано такси, закончена посадка в самолет. Нам позволено мельком заглянуть в теплую межперсиковую впадину, когда Она (стюардесса, конечно) склоняется над нами и что-то невнятно бормочет о жевательной резинке, драмамине, даже о нембутале.

– Прими опийную настойку, милочка, и я услышу.

Я не «Американ Экспресс»… Если одного из моих персонажей видят прогуливающимся в городском прикиде по Нью-Йорку, а в следующей фразе развязный парень из Тимбукту рассказывает о юноше с глазами газели, можно предположить, что он (субъект, не живущий в Тимбукту постоянно) добрался туда на обычных транспортных средствах…

Агент Ли (четыре-четыре-восемь-шестнадцать) предпринимает курс лечения от джанка… пространственно-временное путешествие, зловеще знакомое, ведь джанк на каждом шагу ставит наркоману рогатки… курсы лечения, прошлые и будущие, челноком гоняют видения сквозь его призрачную субстанцию, дрожащую на неслышных ветрах ускоренного Времени… Сделайте укол… Любой Укол…

Страдания напоказ, полокружительные уколы в камере участка… «Ну что, Билл, героинчику захотелось? Ха-ха-ха!»

Временные полуобразы, которые тают при свете… карманы, полные гнилой эктоплазмы, выметаемой старым джанки, кашляющим и харкающим на утренних ломках…

Старые буро-фиолетовые фотографии, которые скручиваются и покрываются трещинами, как грязь на солнце: Панама-Сити… Билл Гейнз обрабатывает аптекаря-китайца, пытаясь вырулить опийную настойку.

– Мои собаки участвуют в бегах… породистые борзые… Все больны дизентерией… тропический климат… понос… обдристались, понятно?.. Мои Гончие Помирают! – Он закричал… В его глазах вспыхнул голубой огонь… Пыл иссяк… запах горящего металла… – Пользуюсь глазной пипеткой… А вы бы?.. Менструальные колики… моя жена… «Котекс»… Старушка мать… Геморрой… болит… кровоточит…

Он отключился, навалившись на прилавок… Аптекарь вынул изо рта зубочистку, взглянул на ее кончик и покачал головой…

Гейнз и Ли дочиста обобрали Панамскую Республику от Давида до Дарьена, оставив ее без опийной настойки… С хлюпающим звуком они разбежались в разные стороны… Джанки нередко объединяются, сливаясь в одно тело… Следует проявлять осторожность, особенно в стремных местах… Гейнз вернулся в Мехико… Горькая скелетная ухмылка от хронической нехватки джанка, дурацкая от кодеина с чумовыми колесами… сигаретные дыры в купальном халате… кофейные пятна на полу… дымящая керосинка… ржаво-оранжевое пламя…

В Посольстве отказались сообщить подробности – только место захоронения на Американском Кладбище…

А Ли вернулся к сексу, боли, времени и яхе – горькой Духоподъемной Лозе с Амазонки…

Помню, как-то после передозировки маджуна (это конопля, высушенная, мелко истолченная до консистенции зеленой сахарной пудры и смешанная с какими-нибудь сладостями, по вкусу напоминает рождественский пудинг с примесью песка, но выбор сладостей произволен…) возвращаюсь я из «Лулу», или «Джони», или «Мальчишеской Детской» – короче, из туалета для мальчиков (вонь атрофированного младенчества и сортирного воспитания), оглядываю гостиную той виллы, что близ Танжера, и вдруг не могу понять, где нахожусь. Вероятно, я открыл не ту дверь, и с минуты на минуту Одержимый Держатель, Владелец, Который Добрался Туда Первым, ворвется и закричит:

– Что Вы Здесь Делаете? Кто Вы Такой?

А я не знаю, что я там делаю и кто я такой. Я решаю отбросить эмоции и попытаться сориентироваться, прежде чем появится Владелец… Короче, вместо того чтобы орать «где я?», остыньте, осмотритесь, и тогда вы приблизительно выясните… Вас там не было в Начале. Вас там не будет в Конце… Знание о том, что происходит, может быть лишь поверхностным и относительным… Что я знаю об этом пропащем молодом желтолицем джанки, существующем на неочищенном опиуме? Я пытался ему внушить: «Как-нибудь утром ты проснешься с собственной печенью у тебя на коленях», – и как надо обрабатывать опий-сырец, чтобы он не был обыкновенным ядом. Но глаза его стекленеют, и он ничего не хочет знать. Таковы джанки, большинство их, они не хотят ничего знать… и вы ничего не сможете им доказать… Курильщик ничего не хочет знать, ему бы только курить… И героиновый джанки ничуть не лучше… Строго на игле, а все прочее – от лукавого…