Джо посмотрел на матроса и развел руками в джанковом пожатии плеч.

Матрос заговорил своим проникновенным голосом, который эхом отдается в голове слушателя. Каждое слово он подтверждал движениями своих холодных пальцев:

– Твой поставщик спалился, малыш.

Паренек вздрогнул. На лице этого уличного мальчишки, отмеченном черной печатью джанка, все еще отражалась потерянная невинность дикаря. Сквозь серые арабески ужаса проглядывали пугливые зверьки.

– Чего-то не догоняю, приятель.

Матрос вдруг оказался в джанковом фокусе, стали отчетливыми его черты. Он отвернул лацкан пиджака и показал медную иглу для инъекций, покрытую плесенью и ярь-медянкой.

– Отправлен в отставку с формулировкой «для пользы службы»… Садись, угощайся свежим пирогом с брусникой за счет представительских. Твоя обезьяна его любит… От него ее шкура лоснится.

Через восемь футов утренней закусочной паренек почувствовал прикосновение к своей руке. Внезапно он переместился в кабинку и сел с неслышным хлюпом. Он заглянул Матросу в глаза – зеленую вселенную, испещренную холодными черными струями.

– Вы агент, мистер?

– Предпочитаю слово… «наводчик». – Его громкий смех вызвал вибрацию в субстанции паренька.

– Товар при тебе, старина? Капуста есть…

– Мне не нужны твои деньги, голубчик. Мне нужно твое Время.

– Не догоняю.

– Тебе доза нужна? Поправиться хочешь? Хочешь или нет?

Матроса обволокло что-то розовое, его черты начали вибрировать и оказались не в фокусе.

– Ага.

– Возьмем, к примеру, «Независимых». У них и копы свои, особые – оружия не носят, только дубинки. Помню, как-то раз свинтили нас с Педрилой на Куинз-Плаза. Держись подальше от Куинз-Плаза, сынок… гиблое место… кишит сыщиками. Слишком много уровней. Из чулана выскакивают легавые, растащившиеся под аммиаком, как разъяренные львы… набрасываются они на бедного старого специалиста по карманам пьянчуг, от страха у него исчезают вены. Он неделю трескается под шкуру, а то и слезает на те пять двадцать девять, что Нью-Йорк щедро и даром дает наркотам-карманникам… Так что, Педрила, Гончий Пес, Ирландец, Матрос – берегитесь! Взгляните вперед, взгляните вперед, прежде чем ступить на этот путь…

Мимо со зловещим железным скрежетом проносится поезд подземки.

Матрос осторожно коснулся двери и неторопливым движением руки воспроизвел узоры крашеного дуба, оставив на нем едва заметные радужные завитки слизи. Его рука по локоть проникла внутрь. Он отодвинул внутренний засов и посторонился, пропустив паренька вперед.

Пустую комнату заполнял тяжелый, бесцветный запах смерти.

– Эта берлога не проветривалась с тех пор, как Дезинсектор морил кокаиновых клопов, – извиняющимся тоном сказал Матрос.

Паренек с его обостренными чувствами стал с бешеной скоростью изучать обстановку. Съемная квартира с проходными комнатами, вибрирующая от бесшумного сотрясения. Прибитый к одной из стен кухни металлический желоб – а может, и не металлический? – соединялся с чем-то вроде аквариума или бака, наполовину заполненного полупрозрачной зеленой жидкостью. По полу были разбросаны обветшалые вещи, износившиеся на неведомой службе: суспензорий, предназначенный для защиты некоего чувствительного, вялого веерообразного органа; грыжевые бандажи разных размеров, суппорты и бинты; большое дугообразное ярмо из пористого розового камня; маленькие свинцовые трубочки, обрезанные с одного конца.

Воздушные потоки, образовавшиеся от движения обоих тел, расшевелили лужи застоявшихся запахов; атрофированный мальчишеский запах пыльных раздевалок, хлорки плавательных бассейнов, высохшей спермы. Другие запахи, клубясь по розовым виткам спирали, добирались до неведомых дверей.

Матрос пошарил под умывальником и извлек оттуда пакет в оберточной бумаге, которая тотчас расползлась у него в руках и рассыпалась желтой пылью. На стол, уставленный грязной посудой, он выложил пипетку, иглу и ложку. Но ни один тараканий усик не учуял тех крошек тьмы.

– Дезинсектор делает доброе дело, – сказал Матрос. – Порой, пожалуй, чересчур доброе.

Он сунул руку в квадратную жестянку с желтым порошком от насекомых и вытащил плоский сверток в красной с золотом китайской бумаге.

«Как пакет с шутихами», – подумал паренек. В четырнадцать лет лишился двух пальцев… Несчастный случай во время фейерверка в честь Четвертого июля… потом, в больнице, – первое неслышное, властное прикосновение джанка.

– Здесь никто искать не будет, малыш. – Матрос приложил руку к затылку. Он принялся непристойно вихлять бедрами, вскрывая пакет – замысловатое устройство с завязками и обертками.

– Чистый стопроцентный героин. Едва ли человек сейчас жив… и это все твое.

– А тебе-то что от меня нужно?

– Время.

– Не догоняю.

– У меня есть то, что нужно тебе, – он дотронулся до свертка. И вдруг удалился в прихожую, его голос стал далеким и слабым… – У тебя есть то, что нужно мне… пять минут здесь… час где-нибудь в другом месте… два… четыре… восемь… Быть может, я опережаю сам себя… Каждый день умираю понемногу… Это отнимает много Времени…

Он вернулся в кухню – голос стал громким и отчетливым:

– Пять лет за унцию. На улице так дешево никто не продает. – Он ткнул пальцем в разделительную ямочку под носом у паренька. – Центряк. Все выгодно и честно.

– Мистер, я никак не пойму, о чем это вы.

– Поймешь, малыш… со временем.

– Ладно. Так что я должен сделать?

– Ты согласен?

– Ну значит… – Он бросил взгляд на пакет. – Что бы там… Я согласен.

Паренек почувствовал, как в его плоть бесшумно проникло что-то зловещее. Матрос приложил руку к глазам паренька и вытащил розовое мошоночное яичко с одним закрытым пульсирующим глазом. В полупрозрачной плоти яйца бурлила черная пена.

Матрос погладил яйцо явно нечеловеческими руками – черно-розовыми, толстыми, жилистыми, с длинными белыми усиками, растущими из сморщенных кончиков пальцев. Смертельный страх и смертельная слабость охватили паренька, дыхание сперло, кровь застыла в жилах. Он прислонился к стене, которая, казалось, слегка подалась. Потом вновь резко сосредоточил мысли на джанке.

Матрос готовил дозу.

– Когда начнется перекличка, мы будем тут как тут, верно? – сказал он, прощупывая вену паренька и растирая гусиную кожу мягким старушечьим пальцем. Он вставил иглу. На дне пипетки расцвела красная орхидея. Матрос сжал пузырек, наблюдая за тем, как врывается в мальчишескую вену раствор, всасываемый немой жаждой крови.

– Боже мой! – сказал паренек. – Так меня еще никогда не двигали!

Он закурил и оглядел кухню, подергиваясь от потребности в сахаре.

– Вы что, не фуфлите? – спросил он.

– Этим дерьмом – молочным сахаром? Джанк – это улица с односторонним движением. Разворот запрещен. Ты уже никогда не сможешь вернуться.

Меня называют Дезинсектором. Какое-то время, в одной точке пересечения, я действительно выполнял эту функцию и видел танец живота в исполнении тараканов, задыхающихся в желтом порошке от насекомых («Нынче трудно достать, мадам… идет война. Вот, осталось немного… Два доллара».) Смыл жирных постельных клопов с розовых обоев в театрально-убогих гостиницах на Норт-Кларк и отравил зловредную Крысу, при случае пожиравшую человеческих младенцев. А вы бы?

Мое нынешнее задание: Находить богатых лохов и истреблять. Не тела, а «формы», вы же понимаете – но я забываю, что вы не можете понять. Нам подвластны все, кроме очень немногих. Но даже в одиночку можно спутать нам все карты. Опасность, как всегда, исходит от продажных агентов: Эй-Джея, Бдительного, Черного Армадильо (носителя паразитов, вызывающих болезнь Шагаса, не принимал ванну после аргентинской эпидемии тридцать пятого года, помните?), Ли, Матроса и Бенвея. И я знаю, что какой-нибудь агент ищет меня там, в темноте. Потому что все Агенты продаются, а все Бойцы Сопротивления предают…