– Так и есть…

– Ты увидишь его, – обещала Атосса. – Смотри!

Неожиданно пламя погасло само собой, словно его потушил кто-то невидимый. В пещере разлилась кромешная тьма.

– Смотри! – прозвучал во мраке голос Атоссы.

Алаха ничего не понимала. Куда смотреть? Куда ни бросишь взор – везде непроглядная темень.

Внезапно на полу пещеры загорелось яркое пятно. Алаха склонилась над ним. В чаше с хрустально-чистой водой появилось изображение. Алаха прикусила губу, чтобы не закричать: она снова увидела шатер своей матери – на этот раз он был не обугленным, а охваченным пламенем. Люди ее рода выбегали, хватаясь за оружие, и падали под вражескими стрелами. То одного, то другого настигал безжалостный удар меча. А женщины… Алаха невольно закрыла глаза, чтобы не видеть того, что творили победители с женами и дочерьми побежденных.

– Смотри, смотри, – голос Атоссы звучал безжалостно, – ведь ты пришла сюда для того, чтобы увидеть! Теперь же не плачь, не проси пощады, не отворачивайся! Любое знание имеет цену, и чаще всего это – цена крови!

"Так и есть", – прошептала Алаха. Все ее тело покрыла испарина. Крупная дрожь сотрясала девушку. Она изо всех сил стиснула зубы, чтобы они не стучали. В ушах шумела кровь.

Алаха поднесла ладони к вискам. Она не ожидала, что воскресшая перед глазами картина гибели ее рода – тем более страшная, что она была безмолвной, – окажется для нее самой, для оставшейся в живых, почти невыносимой. "Ты – последняя в роду", – говорила ей тетка Чаха. Последняя. Теперь Алаха до конца осознала горький смысл этого слова.

Последняя? Она тряхнула головой. ПЕРВАЯ!

И вновь она склонялась над чашей и видела, как падают под ударами кривых сабель друзья ее брата, как хохочущий венут хватает юную Аксум, служанку матери, смешливую подружку Алахи, как зажимает ей рот грязной ладонью… Пушистый белый пес со стрелой в боку повизгивает от боли. Пробегающий мимо грабитель бьет издыхающую собаку сапогом…

Смотри, смотри, Алаха! Что ты сделаешь со всеми этими людьми за то, что они уничтожили твой род?

Неожиданно живая картина в чаше с водой погасла. Алаха облегченно опустилась на пол пещеры и несколько минут ни о чем не думала. Тяжело переводила дыхание, студила пылающие ладони о холодный камень пола. Наконец она пришла в себя настолько, чтобы позвать слепую прорицательницу:

– Госпожа Атосса!

Та не отозвалась. Алахе это показалось подозрительным. Она нащупала в темноте факел и зажгла его – конечно, без всякой магии, с помощью кресала. Подняла факел повыше, принялась осматриваться. Что-то в пещере изменилось…

Атосса лежала, вытянувшись на своем каменном ложе, неподвижная и немая. Алаха с ужасом подумала о том, что жрица, должно быть, умерла. Что могло убить ее? Может быть, усилия, которые ей пришлось приложить, чтобы вызвать в чаше смертоносное видение?

Алаха осторожно коснулась лба жрицы и тотчас, содрогнувшись всем телом, отдернула руку. Атосса была холодна, как камень. Она лежала, слегка запрокинув голову назад, словно превратившись в собственное надгробие. Когда Алаха, преодолев себя, осмелилась второй раз прикоснуться к этой застывшей фигуре, девушка вдруг поняла: белоглазая жрица вовсе не мертва – она обратилась в изваяние, такое же ледяное и бездушное, как скалы, из которых высечено ее ложе.

Теплится ли в этой каменной глыбе жизнь? Скрывается ли под окаменевшей оболочкой живое сердце? Разомкнутся ли эти мертвые уста для разговора? Ответов на все эти вопросы у Алахи не находилось. Ей было страшно. Впервые в жизни она испытывала настоящий ужас. Ясно ей было одно: нужно как можно скорее уходить из оскверненного святилища. Не было никакой вины Алахи в том, что древний храм Праматери Слез подвергся нападению четырех отчаянных головорезов. Алаха и сама едва не сделалась жертвой разбойников. Но теперь это место, много лет служившее убежищем для всех, чья жизнь изувечена страданиями, превратилось в могильный склеп. Жрицы мертвы; мертвы и нападавшие. Морана Смерть, Незваная Гостья царит под этими сводами. И живому человеку здесь места быть не должно.

Алаха почему-то чувствовала себя виноватой. Словно бросала кого-то в беде…

Она торопливо покинула зал с мертво спящей прорицательницей и по знакомому уже пути вернулась в девичью спальню. Зарубленные Алахой бандиты и умершая Кера по-прежнему лежали там – к ним никто не прикасался. Алаха бережно накрыла тело Керы покрывалом, которое подняла в углу. Большего она сделать для погибшей сейчас не могла.

Пламя заката полыхало над горами. После мрака пещеры этот свет показался Алахе ослепительным. Несколько минут она щурилась, привыкая к нему, а затем откинула голову назад и рассмеялась. Она была жива; жив и брат – в этом она уверилась. Его не было среди погибших. Не было.

Оставалось еще одно: выполнить последнюю волю Керы…

Когда пещера осталась позади, Алаха остановилась. Кругом были только безмолвные горы. Заснеженные вершины ослепительно сверкали в лучах заходящего солнца. Алаха глубоко вдыхала разреженный горный воздух. Пьянящий запах свободы, думала она, да, пьянящий запах свободы!

Хмурый, неразговорчивый венн кивнул бы, пожалуй, головой, если бы Алаха рассказала ему о том, как вышла из пещеры на свет. Уж кому-кому, а ему было бы понятно, какое неправдоподобное, пугающее и пьянящее чувство охватило девочку, вырвавшуюся из жадного чрева гор! Но ни Алаха, ни венн об этом никогда не разговаривали. Оба они, каждый по-своему "дикарь" (с точки зрения выросшего в городах Салиха), не были склонны делиться подобными переживаниями. Незачем.

Впрочем, ни с каким венном Алаха еще не была знакома в тот миг, когда стояла на горной тропе, всей грудью вдыхая свежий воздух. В горле покалывало тоненькими иголочками от холода. Радость наполняла Алаху – непонятная, странная, она словно делала тело невесомым, готовым взлететь.

Алаха вынула кольцо, которое дала ей умирающая Кера, и некоторое время рассматривала его. Тогда, в мрачном полумраке залитой кровью пещерной спальни, у Алахи просто не было возможности разглядеть его хорошенько. Теперь она впервые увидела жреческое кольцо Керы при свободном солнцечном свете – пусть даже угасающем. Он был достаточно ярким для того, чтобы Алаха поразилась великолепной работе искусного мастера, создавшего этот шедевр. Тончайший серебряный ободок, изящная резьба по камню, прозрачный многоцветный сердолик…

Алаха залюбовалась игрой света, заставившего вспыхнуть самоцвет множеством огней. На миг она даже пожалела о том, что придется выбросить такое совершенство в пропасть. Но тотчас же устыдилась недостойных мыслей. Ее, дочь вождя, не должны пленять подобные пустяки. Это всего лишь ВЕЩЬ. Вожди владеют душами и телами людей.

Не колеблясь больше ни мгновения, Алаха широко размахнулась и бросила перстень в пропасть.

В тот же миг огромная птица со сверкающими на солнце крыльями взмыла в воздух и, блеснув разноцветным оперением, сделала несколько кругов у Алахи над головой. Затем, испустив ликующий крик, она унеслась прочь – куда-то в сторону Вечной степи.

Прощались немногословно. Виллам – поклонились, поблагодарив от души за гостеприимство, за кров над головой и кусок хлеба за столом. (Какое там – "кусок"! Это только говорится так, а на самом деле – и молоко, и козий сыр, и моченая ягода – всего вдосталь!)

С венном же прощались и того проще. Салих подумывал было о том, чтобы сманить его с собой – такой рослый да крепкий в любом деле подспорье, а дел, судя по тому, какое упрямое и злое выражение хранило лицо Алахи, предстояло немало. И все опасные.

Но венн даже обсуждать этого не захотел. Нехотя вымолвил: мол, свой счет у него остался. И понял Салих, что счет этот – из таких, что должны быть оплачены непременно. Иначе изойдет человек желчью и кровью, сам себя задушит. Слишком хорошо довелось Салиху узнать, что это такое. И потому лишь молвил: "Прощай!", а венн поглядел на него с Алахой, и в его диковатых сумрачных глазах мелькнула странная тоска.