Брат Гервасий спокойно сказал:

– Мы остановились ради отдыха, столь необходимого усталым ногам пешего странника, а заодно и намеревались подкрепить наши силы скромной трапезой. – Чтобы глядеть в лицо девочке, сидящей на коне, брату Гервасию пришлось задрать голову. Он знал, что люди степи не любят, когда собеседник не смотрит им в глаза. Уставился себе под ноги – значит, о чем-то печалится, а печаль – вещь опасная. Горе – оно что блоха: скакнет с человека на человека и закусает до смерти. А если в сторону взгляд отвел – и того хуже: значит, замышляет недоброе.

Алаха молча смотрела на Ученика. Невозможно было догадаться, о чем она сейчас думает.

А брат Гервасий и не затруднял себя подобными догадками. Просто добавил:

– Позволь нам пригласить тебя в наш лагерь. Мы будем рады разделить с тобой хлеб, красавица.

Девочка выдержала долгую паузу, холодно рассматривая немолодое уже лицо брата Гервасия, обветренное, усталое. Затем с подчеркнутой сдержанностью спросила:

– Эти люди в вашем караване – рабы?

– Это наши братья, – ответил Ученик Близнецов.

– Не очень-то похожи на вас ваши братья, – заметила девочка. – Какой брат держит брата вдали от благодатного света Родителя Луны? – Этим иносказанием в степях именовали Солнце.

Алаха еще раз оглядела длинный ряд изможденных путников и добавила:

– Какой брат станет бить брата кнутом? Не лги мне, старый человек, не пятнай свои седины. У твоих спутников следы от кандалов!

Эта тирада, произнесенная ровным, почти равнодушным тоном, была исполнена такого презрения, что Соллий вдруг ощутил острое желание оправдаться перед надменным ребенком, юной варваркой, неподвижно сидящей перед ним в седле. Утренний ветерок слегка шевелил бахрому ее пестрого шелкового платка; сама же Алаха казалась каменным изваянием.

– Ну так прими наше приглашение и раздели с нами трапезу, – повторил брат Гервасий невозмутимо. – Тогда ты услышишь ответы на все твои вопросы. В моих словах нет лицемерия, и в поступках наших ты не найдешь неправды.

Девочка в ответ и бровью не повела.

– Твой вид внушает почтение, – сказала она. – Меня учили уважать таких, как ты. Горе мне, если ты солгал, старик! – Неожиданно она улыбнулась, блеснув зубами. – Знаешь Небесного Стрелка, Когудэя? О-о, он бросает с небес громовые стрелы… – Тут она вдруг засмеялась и заговорила тоненьким голоском: – Вот в такусеньких, малюсеньких зверюшек, в тушканчиков, в беленьких сов, в гадкого одноглазого крота… Он поразит и тебя, если ты окажешься равен им в ничтожестве!

С этими словами она спешилась и уселась на землю напротив Учеников.

Брат Гервасий, улыбаясь, подал ей кусок белой пшеничной лепешки. Запас таких лепешек они везли из самого Саккарема, по опыту зная, каким сытным является этот хлеб, долго сохраняющий чудесный запах, – запах домашней печки, материнских рук, запах всего того, что вызывает в человеке – подчас помимо его воли – добрые, ничем не замутненные, самые ранние воспоминания детства. Брат Гервасий справедливо полагал, что для спасенных из средоточия Зла людей это может оказаться куда важнее, чем обыкновенная пища.

Он не ошибся. Вернее – почти не ошибся. Потому что нашлось одно исключение. Впервые взяв в руки лепешку и поднеся ее ко рту, Салих вдруг побледнел и отложил хлеб. Брат Гервасий предположил, что саккаремцу сделалось дурно. И не ошибся – тот даже не притронулся к еде. Сидел, молча уставясь в одну точку, и глядел мрачнее тучи. Брат Гервасий не стал задавать ему вопросов. Зачем? Настанет время – расскажет сам. А не расскажет – значит, так тому и быть.

Отведав хлеба, Алаха преобразилась. Куда только исчезли ее надменность и настороженность! Она весело смеялась добродушным шуткам брата Гервасия, несколько раз довольно ядовито задевала хмурого Соллия и даже на бывших рабов начала поглядывать с любопытством. И изможденные люди, недавно покинувшие ад подземных рудников, невольно улыбались, поглядывая на красивую смеющуюся девочку. И каждый в мыслях начинал представлять себя отцом вот такого взрослеющего ребенка – или братом, призванным оберегать подросшую сестру от встречного недоброго человека… От одного только вида Алахи на душе теплело.

Вдруг Алаха словно споткнулась. Замолчала, перестала беспечно улыбаться. И с откровенной прямотой – как принято в Степи между теми, кто разделяет между собою хлеб, – спросила брата Гервасия:

– Кто этот человек? Почему он похож на обреченного на смерть?

И бесцеремонно показала пальцем на Салиха.

– Он… гм… Он – один из нас, – ответил брат Гервасий. Но посмотрел при этом не на Алаху, а на Соллия.

Соллий вспыхнул.

– Брат Гервасий слишком добр ко… всякому сброду! – произнес он отчетливо. – Этот человек, прекраснейшая, – он низкий лжец! А ты, наша гостья, не только хороша собой, как утренняя заря, ты еще и проницательна, как солнечный свет! Должно быть, счастливы твои отец и мать, породившие такое дитя. Ты сразу увидела, что Салих из Саккарема здесь чужой!

Алаха встретилась с Салихом глазами, и внезапно ее словно окутало ледяным холодом. Из странных светлых глаз мужчины глядела смертная тоска.

– Мне страшно, – прямо сказала Алаха. – То, что я читаю в лице этого человека, внушает мне ужас. Отчего он стал таким?

– Видишь ли, моя беки (госпожа), – осторожно начал брат Гервасий, – как оно случилось. Мы – Ученики Божественных Близнецов. Наш Дом время от времени отправляет нас с благой миссией отыскивать наших собратьев, верующих так же, как и мы, но попавших в беду. Мы должны выкупать их и доставлять в Дом Близнецов, где они обретают мир и покой. И вот всех этих людей мы выкупили из рудников Самоцветных Гор. Но один из них, как потом оказалось, лишь притворно разделял нашу веру; на деле же он – безбожник, и в душе его живет одно только черное отчаяние…

– Это дурно, – важно согласилась Алаха.

– Соллий считает, что его необходимо вернуть на рудник и обменять там на другого раба…

– Показать человеку край кафтана, а после отобрать у него и рубаху – разве есть в этом справедливость? – Алаха покачала головой, явно подражая кому-то из взрослых. – Я не стану судить чужой обычай. Кто я такая, чтобы выносить здесь решение? Моя достопочтенная тетка сказала бы, что это невежливо.

Но при этом Алаха так выразительно выпятила нижнюю губу, что сделалось яснее ясного: маленькая варварка намерена проявить самую невоздержанную невежливость.

Брат Гервасий улыбнулся.

– Я вижу, ты добра, прекрасная беки. Вдвойне повезет твоему будущему супругу – да пошлют тебе Близнецы славного и любящего мужа!

Опять они о муже! Будто нет для девушки иной радости, как только увидеть себя во власти чужого, незнакомого человека – мужчины! Алаха уже и сейчас делала всю женскую работу: выделывала шкуры, снятые с лошадей, коров, оленей; шила полушубки, кафтаны, изготавливала сапоги с войлочными чулками, умела при случае починить повозку – не говоря уж о таких обыденных вещах, как разделка мяса, приготовление солонины, сушеного молока, кумыса, арьяна. Она умела даже варить арьку – хмельной напиток, который валит с ног вернее удара шестопером по затылку!

Но все эти умения иной раз казались Алахе лишними. К чему они? Охота, война, воля, братство – все, что составляет жизнь мужчин – таких, как Арих, молодых, бесстрашных, – вот что привлекало ее больше всего на свете.

Ничего. Сейчас Алаха докажет этому немолодому жрецу, что не для одного только замужества пригодна дочь ее родителей. Она вполне в состоянии принимать мудрые, взрослые решения.

– Так вот в чем вина этого человека! – степенно произнесла она. – Он внес несогласие в ваше братство! Ибо, вижу я, твой сотоварищ, почтенный Соллий, желает избавиться от него; ты же, полный сострадания, намерен оставить его в караване.

– Это так, – кивнул брат Гервасий.

Соллий нахмурился. Он не считал правильным такое откровенничанье с этой вздорной, заносчивой девчонкой, прискакавшей откуда-то из степей.

Алаха сказала: