– Несколько раз мне снилось, будто я – такая девушка, – сказала Алаха, словно прочитав мысли Салиха. Впрочем, это нетрудно было сделать. – Я просыпалась с криком и в слезах, и мать подолгу просиживала рядом со мной, пытаясь меня успокоить.

– Почему же бедная девушка не плачет, не сопротивляется? Неужели она считает, что Богам будет угодна эта жертва?

– Чаха говорила, что венуты опаивают ее какими-то снадобьями. Сейчас девушка почти ничего не понимает из того, что с нею происходит. Оттого она и ведет себя так покорно… Но оказавшись в пещере, она непременно должна очнутся от дурмана. Иначе, по мнению венутов, жертва бесполезна. Невеста старика обязательно должна осознавать, что умирает…

– На этот раз все случится по-другому, – прошептал Салих. Он старался не думать о том, что сейчас происходит возле пещеры, но помимо его воли мороз то и дело пробегал у него по спине.

Если Салиха, обыкновенного человека, к тому же давно очерствевшего душой после всех испытаний, что выпали на его долю, так болезненно тревожила мысль о страшной участи, уготованной ни в чем не повинной девушке, – то, должно быть, какой ужас испытывает сейчас виллин! Салиху доводилось слышать о том, что Крылатые читают мысли… Даже не мысли – они умеют бессловесно воспринимать чувства своих собеседников и зрительные картины, встающие перед их внутренним взором.

Ему захотелось ободрить Крылатого. Коснувшись тонкой руки виллина, Салих едва заметно покачал головой.

– Она не умрет, – прошептал он. – Благодарю тебя, Крылатый господин, за это.

Виллин улыбнулся, и он этой улыбки его прекрасное лицо преобразилось. Оно словно осветилось изнутри потаенным пламенем.

Ждать пришлось недолго. Песни и глухие удары барабана стали громче – процессия покинула горы и снова показалась на степной дороге. "Прекраснейшую чтят из любви, Морану Смерть – из страха", говорят арранты. Салиху невольно вспомнилось это присловье, когда он с высоты скального карниза пытался всмотреться в лица проходивших внизу жрецов. Каковы они, что чтят Морану Смерть? Оставил ли непреходящий ужас перед страшной их госпожой какие-либо следы в чертах их лиц, в выражении их глаз? Но он ничего не смог разглядеть. Отсюда люди, только что совершившие страшное дело, казались самыми обыкновенными. Даже какими-то, пожалуй, скучными.

Да! Вот оно, правильное слово! Именно – скучными. Разве выглядят скучными те, кто принес дары Прекраснейшей? Разве тоска глядит из глаз жрецов Богов-Близнецов? Даже фанатичный, мрачноватый Соллий, о котором Салих предпочитал не вспоминать, – даже он просветлялся лицом, когда заговаривал о чтимых им Божствах.

А здесь… Ни улыбок, ни ожидания радости, ни того особенного света, который иногда вспыхивает в глазах тех, кому довелось только что общаться со своим божеством…

Между тем процессия прошла под самым карнизом. Алаха невольно потянулась за луком.

– Ты только выдашь нас, госпожа, – прошептал Салих. – Пусть их. Пускай уходят. Боги, которые глядят на нас с Вечно Синего Неба, знают, какое зло сотворено этими людьми.

– Стоит ли ждать, пока лопнет терпение Богов? – ответила Алаха почти в голос. На ее лице отчетливо был написан яростный вызов. – У Богов собственные мерки. Для них и сто, и двести лун – не срок… Оттого людям и кажется, что терпение Богов безгранично. Нет, я предпочла бы отомстить своими руками…

– Ты можешь погибнуть, – сказал Салих.

– Пусть! – Алаха решительно схватила лук.

– Остановись, госпожа! Если мы умрем, то умрет и несчастная девушка.

Алаха прикусила губу, нехотя соглашаясь со своим невольником.

– Но мы все равно настигнем их, – прошептала она. – Мы истребим их до последнего человека.

Салих покачал головой.

– Ты благородна, госпожа моя, и любая несправедливость, любая жестокость больно ранит твое сердце. Но разве все венуты виновны перед Богами?

Алаха безмолвно кивнула. Даже теперь, бледная от гнева, с поджатыми губами, она казалась Салиху удивительной красавицей.

– Но ведь та девушка – она тоже из племени венутов, – напомнил Салих.

– Она теперь чужая им, – сказала Алаха упрямо. – Ее народ отказался от нее… Как твой – от тебя, а мой – от меня.

Она выговорила эти слова совсем просто, но заключенная в них горькая правда вдруг поразила Салиха в самое сердце. Он хорошо изведал на собственной шкуре, что такое – быть изгоем, не иметь родичей, не иметь богов своего очага. Никого, кто заступился бы за него перед чужими людьми и чужими Богами.

А теперь еще и Алаха…

Однако предаваться тягостным раздумьям было уже некогда.

Процессия скрылась вдали. Можно было спускаться и начинать поиски пещеры. Салих надеялся, что они сумеют обнаружить ее по свежей кладке.

Но все трое потратили немало времени, прежде чем обнаружили следы страшной усыпальницы для погребенной заживо. И то не столько по кладке – она была положена так искусно, что полностью скрывала могилу от постороннего взгляда, – а благодаря стражнику, выставленному неподалеку от места жертвоприношения.

Первым заметил его виллин. Безмолвно указал рукой. Алаха кивнула и положила на тетиву своего двойного лука длинную стрелу с тонким наконечником – охотничью. Боевых у нее не было.

Один неожиданный меткий выстрел – и воин в желтом шелковом халате, вооруженный кривым мечом, вскрикнув, схватился за правую руку и упал на бок.

Все трое выскочили из засады и побежали к раненому. Салих на ходу вытаскивал из ножен кинжал. Он знал, что раненого венута придется добить – придется в любом случае, иначе он выдаст своему племени освободивших девушку. А венуты, если судить по их страшному культу, который он считали культом Кугэдея, – люди безжалостные и мстительные. Они пойдут по следу и рано или поздно выследят "святотатцев". Салих предпочитал не думать о последствиях подобной встречи.

Первым добежал до венута виллин. Теперь тонкое лицо Крылатого было суровым и сосредоточенным. Он казался похожим на вестника небесных Богов, когда безмолвно кружил возле раненого, словно пытаясь прочесть его мысли или что-то увидеть его внутренним взором.

Стражник в желтом халате корчился на земле и изрыгал самые ужасные проклятия. Лучше бы Алахе их не слышать, подумал Салих. Даже его, каторжника, пробрало отвращение, когда он поприслушивался к речам, которые исторгали из уст раненого боль, ярость, бессилие.

Салих стремительно опустился возле него на колени и приложил лезвие к горлу раненого.

– Где пещера? – отрывисто спросил он. – Показывай, быстро!

Мыча и дергая головой, стражник попытался вырваться. Салих безжалостно ударил его в бок.

– Где? – повторил он. – С тобой церемониться не будут!

Помолчав, венут снова разразился бранью. Салих еще раз ударил его. На этот раз он попал по раненой руке. Венут взвыл нечеловеческим голосом и, побелев, как сметана, откинул голову назад. Он потерял сознание.

Но ответа от него уже не требовалось. Виллин стоял у скальной стены, осторожно проводя по ней пальцами. Салих заметил, что руки у него слегка подрагивают.

Нашел! Услышал ли безмолвный призыв несчастной жертвы, почуял ли сгусток страха, оставшийся здесь? Салих предпочитал не думать о том, каким именно образом Крылатый господин обнаружил гробницу. Главное, она здесь.

Одним быстрым движением Салих перерезал венуту горло и отскочил, спасаясь от хлынувшей потоком крови.

Алаха задрожала от отвращения.

– Мой народ ненавидит кровь, – объяснила она, отворачиваясь и закрывая лицо руками. – Это нечистая смерть. Духи не примут мертвеца, запятнанного кровью.

– Смерть вообще не бывает чистой, – отозвался Салих угрюмо. – Идем, госпожа. Нам больше нечего делать возле этого человека.

– Его мертвая душа придет за тобой, – убежденно проговорила Алаха. – Ты выпустил на волю зло.

– Плевать мне на то, что я выпустил, – Салих уже начал терять терпение, – нужно посмотреть, как разбирается эта кладка.

Им пришлось работать до вечера. Раствор, которым венуты скрепили камни, уже начал застывать. Салих упросил Алаху не портить рук и не ломать ногтей. Девочка хмуро сидела в стороне, наблюдая за тем, как трудятся ее раб и Крылатый господин. Наконец Салих сдался.