Крис обреченно покачал головой и замолчал, не докончив фразы.

– Остановитесь, Крис, прошу вас! – взмолилась Кэтрин.

– Что касается Джулии… Как раз после этого инцидента у нее на руках появились шрамы, похожие на дороги, как их изображают на картах. И не только на руках. На шее тоже. Вы можете себе представить? Она пыталась убить себя, распоров горло ножницами. Бог мой!

Кэтрин поднялась с места и направилась было к нему, но он остановил ее, протестующе подняв руки. Она снова уселась и сидела тихо.

– Итак, Джулию вернули в Калифорнию и заперли в лечебнице. Хотя она больше напоминала тюрьму. Не помню, сколько раз мне пришлось там побывать. Но в любом случае немало, если это заведение постоянно стоит у меня перед глазами. Все эти решетки, толстые стены, стальные двери, замки и ключи – и вонь от дезинфекции. Никак не могу от всего этого избавиться.

Когда я начинаю о ней думать, в моих мыслях она предстает вовсе не в голубых джинсах со знаменитой американской улыбкой на губах… На ней бумажная ночная рубашка и кожаные смирительные ремни, соединенные цепями. Каждый раз, когда я приходил ее навестить, на ее руках виднелись новые отметины от внутривенных вливаний. Ей кололи все подряд – чтобы успокоить или, наоборот, взбодрить. – Тут он горько рассмеялся. – Кожа настолько загрубела от многочисленных уколов, что им приходилось постоянно выискивать все новые и новые места Для инъекций. Вены у нее были, словно из свиной кожи.

Кэтрин вздрогнула.

– Сколько же она там провела лет?

– Восемь.

– Восемь лет?

– Да, восемь лет Ее выпустили в мае. Стояло теплое весеннее утро. Мы ее встречали – дядя, тетя и я и еще пара родственников. И мы все решили, что наконец-то она в норме. Несколько заторможенная, правда, но не более. Да и кто был бы не заторможенным, отсидев восемь лет в дурдоме? Но она выглядела неплохо. Определенно неплохо. Увы, через двадцать четыре часа все закончилось.

Кэтрин была поражена.

– Что случилось?

– Она снова взялась за ножницы. Но теперь все сделала основательно – напустила в ванну теплой воды и вскрыла вены не поперек, а вдоль.

На этот раз Крису не удалось остановить Кэтрин. Она приблизилась к нему и опустилась в кресло рядом. У Криса дрожали руки – это была его первая в жизни исповедь, и далась она ему нелегко. Впрочем, он и раньше подозревал, что при подобных обстоятельствах ему придется тяжко.

– Она оставила мне записку, – произнес он хриплым голосом, исподволь взглянув на Кэтрин, которая переместилась на подлокотник его кресла и положила ему на плечи руки. – Она была у меня в спальне, и позднее я обнаружил ее. Должно быть, Джулия спрятала ее там, пока я спал.

– И что в ней было? – прошептала Кэтрин.

– Я так ее и не прочитал. Не смог. Я просто…

Она нагнулась и нежно его поцеловала.

– Не надо, Крис. Ничего больше не говори. Ни слова.

Рейчел безостановочно ходила по комнате. Большую ее часть покрывали циновки. Женщина провела пальцем по зеленым атласным простыням. Внутри у нее все кипело.

Стефан Абрахам пообещал, что будет дома, но она уже тогда подметила в его голосе нотки неуверенности, хотя он божился и клялся, что дождется ее. Тем не менее она высказала ему все без обиняков. Он должен был оставаться дома, пока она не придет. Когда она позвонила, никто не вышел, поэтому ей пришлось сломать замок черного хода и войти в отсутствие хозяина. Она обыскала все от чердака до кладовки и убедилась, что в доме пусто.

Теперь она расхаживала по его студии, обдумывая, как быть дальше. Она прикоснулась рукой к шершавой поверхности мраморной глыбы, из которой готовилось воспарить ее еще не до конца сформировавшееся мраморное тело. Увы, ему уже не придется завершить работу. Ярость захлестнула ее, и она в сердцах ударила мрамор ребром ладони. Мгновенно верхняя часть скульптуры откололась и рухнула на пол, подняв облако пыли и разбросав вокруг мраморные осколки.

Тогда она окончательно дала волю гневу. Она уничтожала все, что попадалось ей на пути. Она подожгла висевшие на стене наброски, на которых Абрахам запечатлел ее – Рейчел Кейтс. И со злорадством следила за тем, как они темнели и обугливались. Потом она разломала на несколько частей голову лошади, вырезанную из талька. В конце концов она уничтожила целиком всю экспозицию к выставке «Прорыв сквозь кожу».

– Черт возьми, где же этот мерзкий Абрахам?

Решительный поступок Кэтрин вызвал некоторое замешательство и у нее, и у Криса. Особенно переживала Кэтрин. Хотя о подобном развитии событий можно было догадаться ранее, быстрота, с которой все произошло, и собственная непосредственность немного смутили ее. Так или иначе, но они сжимали друг друга в объятиях. Кэтрин хмыкнула:

– Я, наверное, повела себя глупо. Как девчонка…

Крис тоже позволил себе улыбнуться:

– Хорошо, что вы об этом сказали. Я, признаться, то же самое думал о себе.

Кэтрин решила, что дело зашло довольно далеко. Поцелуи утешения довольно быстро приобрели налет чувственности, а Крис – несмотря на сложное внутреннее состояние, а может быть, благодаря ему, – отвечал ей с не меньшим энтузиазмом. Со стороны Криса, вероятно, это была инстинктивная попытка любой ценой отделаться от охватившей его депрессии. Тем не менее он ощутил определенное неудобство и, будучи человеком откровенным, сразу сообщил об этом Кэтрин.

– Что-то есть в этих поцелуях сомнительное, – пробормотал он в перерыве между ласками, когда девушка повернулась к нему лицом.

– Ничего подобного, – сказала она.

– Но ведь нельзя же из одного только сочувствия?…

– Это не сочувствие, Крис.

И это была чистая правда, потому что они очень скоро перебрались в спальню. Они думали одинаково: пусть все выглядит не слишком пристойно, но если хочется, если так уж сложилось – к чему противиться? Отделаться от чувства неуместности всего происходящего было трудно, но оно, однако, было не столь сильным, чтобы сдержать их.

Любовью они занимались довольно неуклюже, совсем не так, как актеры в голливудских фильмах, но Кэтрин решила, что все прошло замечательно. По контрасту с тем, что у нее было раньше, отношения с Крисом явились для Кэтрин настоящим откровением и очищением. Прежде близость с мужчиной рождала у Кэтрин чувство брезгливости и острого недовольства собой и партнером.

– У меня такое ощущение, что сейчас кто-нибудь войдет и примется нас стыдить, – заявил Крис.

– Я отлично понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала она, прежде чем прикоснуться к его щеке губами.

– Боюсь, что все это – последствия моих ненужных откровений.

Кэтрин не хотелось, чтобы он испортил торжественный момент ее триумфа, и она приложила пальчик к его губам.

– Не стоит об этом думать. «Во многия мудрости многия печали» – уж я-то знаю…

Ее лоб увлажнился от пота и пылал. Крис смахнул несколько прядок, свесившихся ей на глаза.

Так они лежали вместе в неге и молчании, пока Крис не соскочил с кровати и не принялся одеваться.

– Сколько времени ты пробудешь у Элмора? – спросила Кэтрин.

– Представления не имею. Надеюсь, не слишком долго. Он желает обсудить со мной будущее Абрахама, но я, честно говоря, не понимаю, что мы станем обсуждать. Ведь будущего у него как раз нет.

Он поцеловал ее и вышел за дверь. Кэтрин тоже поднялась и накинула на себя полосатую хлопчатобумажную рубашку – одно из немногих свидетельств ее отношений с мужчинами. Рукава и полы свешивались чуть ли не до колен, что говорило о внушительных габаритах ее предыдущего владельца. Обрядившись таким образом, девушка пошла на кухню и занялась приготовлением кофе, испытывая противоречивые чувства стыда и радости. Это сложное ощущение пришлось ей по вкусу прежде всего потому, что оно не было самообманом или фантазией. В нем имелась непосредственность, и его главным недостатком являлось временное отсутствие объекта приложения.