Кто-то поглядывал на меня как на бешеного пса – со страхом и отвращением. Двум пацанам, которые одновременно и энергично лизали мороженое, я понравился, и они с одобрением поглядывали на мои сжатые кулаки. Должно быть, я представлялся им суперменом. Знали бы они, что творилось у этого супермена на душе! По счастливой случайности я задержался в этом мире. Стреляли мне в голову – в этом я ничуть не сомневался. Но мой палач промахнулся, в последнее мгновение господь щелкнул по кончику оружия, и пули пошли выше.

Сжимая в кулаке две металлические капли, которые должны были сидеть в моем теле, я побежал к причалу, который находился как раз напротив цветочного киоска. Торговец что-то кричал мне в спину, но он вместе со своими проблемами представлялся мне сейчас необыкновенно ничтожным созданием. Мысли мои были спутаны, разбросаны, словно бумаги на столе Макса… Вот-вот, именно на столе Макса…

Я добежал до кассы, где продавались билеты на морские прогулки, прижался спиной к расписанию. Теплоход, накрывшись серым облачком дыма, удалялся в открытое море. С чего я взял, что по мне стреляли с теплохода? Нет, скорее из-за колонны, поддерживающей крышу над причалом. А потом этот человек наверняка забежал на теплоход. У трапа было полно людей, он легко затерялся среди них, а потом прошел на борт. Так что он сейчас далеко, качается на волнах, смотрит на тающий в дымке берег и кружащих над палубой чаек… Я вздрогнул и стал приглаживать ладонью упавшую на глаза челку. Этого человека, стоящего на палубе, я представлял не в виде абстрактного размытого силуэта, а конкретно, в мельчайших деталях, как мог представить себе собственное лицо…

Я разжал кулак и посмотрел на пули. У вас, тупорылые поросята, нет никаких причин ненавидеть меня. Но вы едва не оборвали мою жизнь. Да-да, в этом уже можно не сомневаться. Меня дважды хотели убить: сначала на сцене в «Балаклаве», потом здесь. Обязательно наступит третий раз. Я доживаю свои последние дни, если не часы.

Вся моя недавно отстроенная, еще пахнущая свежей краской версия рухнула из-за невидимых мне погрешностей в конструкции. И восстановлению она не подлежала. Солнце зашло за тучи, все цвета поблекли. Я кругом ошибался. Истина оказалась совершенно иной, чем представлялась мне. Недавние страхи, над которыми я смеялся, вернулись. И жвачка в замочной скважине, и погрузившаяся во мрак квартира, и человек, который стоял в кабине лифта… Человек… «Это он? – спрашивал я себя. – Ты уверен, что это он? Но чем я ему не угодил? Какой ему резон убивать меня?»

Я, обжегшись на молоке, теперь дул на воду и не хотел даже мысленно назвать имя.

– Вы не подскажете, в тринадцать часов будет прогулка в открытое море?

Передо мной стоял пожилой мужчина с водянисто-светлыми веселыми глазами. Я заслонил собой расписание.

– Теплоход только что отошел.

– Какая жалость, – вздохнул мужчина. – Не знаете, сильно укачивает? Я с недавних пор плохо переношу качку. А сегодня ветер и волна. Самому не верится, что когда-то служил на флоте. Ходил в походы. Два и три месяца в море пролетали как один день. Шторм, болтанка – все было нипочем. Мучили только две вещи: все время хотел кушать и спать.

Я его подожду. Я его обязательно встречу – здесь, на причале, среди многолюдья. Место узкое, ему некуда будет деться. Разве что прыгнуть с причала в море.

Я отошел к открытому кафе, сел за крайний столик, откуда причал был как на ладони. Официантка в черной юбке и белой блузке, своей классической расцветкой похожая на чайку, протерла тряпкой стол и поставила передо мной пепельницу. Я вынул из кармана мобильный телефон, посмотрел на пупырышки клавиатуры. Господи, сделай так, чтобы… чтобы… А что я хочу? Чтобы это оказался он? Или я не хочу этого? Не хочу узнать, что моим палачом стал мой хороший знакомый и, в общем-то, милый парень?

Я набрал номер его квартиры.

– Макс!! Макс!! Это ты?! – ударил мне в ухо громкий женский голос. – Алло?! Я ничего не слышу!! Максим, где ты?!

Официантка принесла меню и встала рядом.

– Сколько я вам должен? – растерянно спросил я, отключая трубку и думая о том, что если на свете есть совершенно несчастные женщины, то эта, чей голос я только что слышал, – из их числа.

– Для того чтобы быть моим должником, вам как минимум надо что-нибудь заказать, – ответила официантка.

– Как минимум? – переспросил я. – А как максимум?

Официантка усмехнулась. Ее и без того маленький ротик стал еще меньше. Она взяла меню и захлопнула его.

– Пригласите меня сегодня вечером к себе в гости, и получите максимум… Пиво нести?

Пригласить тебя к себе? Нет, девочка, держись от меня подальше, как от порохового погреба. Как от мишени на стрельбище. Как от камикадзе, опоясанного поясом смертника. И к Ирине я теперь не сунусь. Вокруг меня, словно большой черный плащ, колышется смерть. Она тащится за мной, как зараза, передающаяся воздушно-пулевым путем. Где я – там и она… Порыв ветра сдул пену с бокала, и она поползла по столу, играя перламутровыми пузырями. Я сделал глоток. Коричневые мальчишки в длинных, до колен, трусах прыгали с причала в воду. Приближающийся теплоход по-коровьи замычал на них, медленно причалил, ухватился за кнехты петлями швартовов… Официантка кинула на стол свою тень, старательно и неторопливо вытерла лужицу со стола.

– Сядьте напротив, – попросил я.

– На работе вообще-то нам не положено, – зачем-то предупредила она, но все-таки села, поставила локоть на стол, подбородок на кулак и все внимание – на меня. Я смотрел на причал из-за нее, словно разведчик из-за куста. Матросы выдвинули деревянный, с поперечными рейками трап и стали помогать пассажирам сходить. К мужчинам они не прикасались, детей и пожилых женщин поддерживал под руку кто-нибудь один, а вот красивых девушек хватали под мышки одновременно. Девушки визжали, трап угрожающе скрипел.

– И долго мы так будем сидеть? – спросила официантка.

Женщины в панамах… Дети в ярких костюмах… Бритоголовому мальчику стало плохо, он едва успел сойти, как тотчас склонился над краем причала. Пухлая мамаша, помахивая у красного лица газетой, закричала на него, что он, засранец, испортил ей всю поездку, да еще ее опозорил. Мальчика выкручивало, он не мог выпрямиться… Сухощавый парень, показывая свою удаль, спрыгнул на причал через борт теплохода, приготовил фотоаппарат и стал снимать, как по трапу сходит его подруга… Потянулась вереница пассажиров, укачанных, обрызганных морем, проветренных свежим бризом. Мой взгляд скользил по людям, словно палец слепого по рельефным буквам книги. Сейчас я его увижу. Догадывается ли он, что я могу следить за причалом?.. Вот сошла целая группа. Девушки от хохота едва передвигали ноги, их шатало из стороны в сторону. Главный шутник прыгал на одной ноге впереди группы, оттягивал свои уши и показывал язык, что вызывало новые приступы хохота… Еще несколько семейных пар, безэмоциональных, равнодушных к пережитым ощущениям…

Теплоход опустел. Матросы задвинули трап.

Странно, я не мог его пропустить. Я положил перед официанткой какую-то купюру и встал из-за стола.

– У меня не будет сдачи, – предупредила она.

Очень странно. Выходит, он не забежал на теплоход после того, как выстрелил в меня. Или же я ошибся, грешным делом подозревая невинного человека. В любом случае все плохо. Все очень плохо.

Забравшись в самый глухой уголок городского парка, я сформулировал основной вопрос по-другому и теперь размышлял не о том – «кто», а «за что».

Это была настоящая, беспощадная, самоистязательная исповедь перед самим собой. Я вспоминал все свои грехи за последние годы, всех людей, которых мог обидеть. В моем воображении выстроился целый взвод, который возглавляла Ирина, обделенная моей любовью, а замыкала соседка снизу, чью квартиру я залил прошлым летом. Каждому человеку этого взвода в той или иной степени досталось от меня, и я каялся перед ними, но, хоть рвите меня на куски, не настолько я был виноват, чтобы в меня стрелять из автомата.