– А я не боюсь, – соврал я.

– Все боятся, – уверенно ответила Лада. – Но ты вообще ни о чем не беспокойся. Ты будешь рад, что познакомился со мной.

– Почему ты так уверена?

– Почему? – Лада приложила к себе бежевые шорты, которые я ей дал. – А черт его знает, почему… Это какой размерчик? Пятьдесят шестой? Надеюсь, это штанишки не твоей Анютки?

– А тебе не все равно? – Мне не понравился ее вопрос, и я не смог скрыть раздражения. – Надевай, что дают, и постарайся больше не упоминать это имя.

– Ладно, ладно! – поспешила признать вину Лада. – Не убивай меня, я больше так не буду… Сыр у тебя есть? А майонез? А чеснок?.. Нет, я бы повесилась от такой жизни: каждый день ломать голову над тем, как и чем накормить этих желчных и привередливых клиентов.

– Твоя работа лучше?

Лада отреагировала на мой вопрос так, словно я сказал о ней что-то нехорошее.

– Только не надо! Только не надо судить о том, чего не знаешь!.. Почапали вниз, не то этот больно умный дядечка слопает газету вместе с буквами.

Я придержал Ладу на выходе.

– Постарайся не вмешиваться в наш разговор и не отвечать, что бы этот дядечка тебе ни сказал.

– Ух ты! – обалдела от такой просьбы Лада. – Это уже извращение. Это слишком дорого будет стоить.

Мы пошли по темной лестнице вниз. Лада шла слева от меня, плечом к плечу, наступая на желтый круг света, расплавленным золотом стекающий по ступеням. Я на минуту задумался и чуть было не назвал ее Анной.

– Вам помочь? – спросил отец Агап, когда мы спустились в зал.

– Ну что вы, батюшка! – не отрываясь от газеты, за меня ответил Курахов. – Вы будете только путаться под ногами. У господина директора такая универсальная помощница, а тут вы…

Марина закончила штопать кофточку и надела ее поверх футболки. Я вынес из подсобки примус, поставил его на порог и положил в форсунку таблетку сухого топлива. Профессор негромко мурлыкал, шумно и часто переворачивая страницы газеты.

– «И вновь море принимает жертву!» – зачитал он заголовок. – Кошмар… Кошмар… Таких нельзя подпускать к воде на пушечный выстрел.

– Что там? – заинтересовалась Марина, отгибая край газеты так, чтобы видеть заметку.

– «Вчера вблизи пионерского пляжа поселка Приветное, – стал читать профессор, – обнаружен труп молодого мужчины. Тело утопленника прибоем вынесло на камни, в результате чего у несчастного во многих местах были поломаны кости, а также обезображено лицо. Личность утонувшего пока не установлена. Несчастье, по-видимому, произошло по вине пострадавшего, который не соблюдал правила поведения на воде». Все ясно? – спросил профессор, перелистывая страницу и поднимая глаза на Марину. – Нельзя купаться в шторм, заруби это себе на носу!

Это Олег, понял я, взял пачку салфеток и подошел к столу, за которым сидел профессор. Газетой уже занялась Марина. Она разложила ее перед собой, низко опустила голову и, тарабаня пальцами по столу, перечитывала заметку. Я, наполняя салфетницу, успел из-за ее плеча пробежать глазами по тексту. Вблизи пионерского пляжа поселка Приветное, мысленно повторил я. Ну да, это в двух-трех километрах от заповедника, где мы ныряли в тот день, будь он трижды проклят.

Марина подняла на меня многозначительный взгляд. Я выдержал его и даже сделал вид, что ничего не понял.

Вслед за мной к столу подошла Лада. В одной руке она держала свечу, а во второй – вилки и ножи.

– Вот так, – произнес профессор, сопровождая взглядом руки Лады. – В курортных зонах нет ничего опаснее, чем море и СПИД… Так с каким блюдом вы собираетесь сегодня дебютировать, уважаемая… э-э-э, не знаю вашего, так сказать, имени.

– Вам понравится, – обаятельно улыбнувшись, ответила Лада.

– Понравится! – повторил профессор и откинулся на спинку стула. – Мне понравится!.. Что меня откровенно шокирует в нынешней молодежи, так это неуемная самоуверенность. Может быть, без этого качества сегодня не прожить, спорить не стану, но так безапелляционно заявлять, даже не зная моих вкусовых пристрастий, – это высший пилотаж.

– Мне думается, Валерий Петрович, – вставил отец Агап, зачем-то протирая полотенцем и без того чистые бокалы, – что девушка сказала это без какого бы то ни было желания возвыситься перед вами. Ей всего лишь хочется сделать вам приятное.

– Если говорить о приятном, то это скорее область интересов господина директора, – нечленораздельно, словно комкая слова, произнес профессор и снова взглянул на Ладу: – Позвольте поинтересоваться, так сказать, в порядке праздного любопытства. Вот сейчас столько пишут, столько предупреждают… Нет-нет, я не вас имею в виду, я вообще, так сказать, в глобальном масштабе… Допустим, вас принимают на работу в качестве специалиста в области пищевого фронта. А требуют ли при этом какие-нибудь медицинские справки на предмет здоровья? Я имею в виду какие-нибудь кишечные заболевания. Или, к слову, венерические?

Я поморщился. Профессор, конечно, вел себя по-хамски, и не только Лада со своим отсутствием комплексов, но и любая другая девушка вряд ли стерпела бы это молча.

– Конечно! – сияя улыбкой, ответила Лада. – Можете не сомневаться, я регулярно прохожу медицинское обследование. И вообще я очень щепетильна и осторожна в отношении своего здоровья. Но разговор с вами не напугал меня только потому, что я точно знаю: маразм и стойкая козлиная вонь хоть и неизлечимые, но не заразные заболевания.

– Совсем не пойму, о чем вы говорите, девушка, – озабоченным голосом произнес отец Агап, – но слова ваши недобрые… Кирилл Андреевич, хлеб какой прикажете подавать? Белый или черный?

– И тот и другой! – опередила меня Лада и, повернувшись ко мне, хлопнула в ладоши: – У тебя так мило, Кирилл Андреевич! Какие замечательные люди! Просто зайчики!

– М-да, – протянул профессор, с прищуром глядя на Ладу. – Этой лисичке ни палец, ни что иное в рот не клади… Интересно, где вы нашли такой редкостный экземплярчик, господин директор? Сколько лет занимаюсь раскопками, но ничего подобного еще не видел.

Марина зевала. Она не проявляла интереса ни к разговору, ни к Ладе, ни к ужину, который в четыре руки стряпали путана и священник. Я успокоился. Мне стало ровным счетом наплевать, что думает о моей гостье профессор и насколько несдержанной может быть Лада в ответ на грубость Курахова. Завтра или послезавтра Валерий Петрович вместе со своей морально устойчивой падчерицей уедет, и мы, вероятнее всего, расстанемся навсегда. Гостиница опустеет. Отец Агап будет подметать двор и мыть бокалы, а я встану за стойкой. По вечерам батюшка будет тайно лакать портвейн, а я тайно выслеживать Анну. И так будет продолжаться до конца сезона. Или вечно.