– Скажите, а кто привез этот манускрипт из Испании?

– Это не суть важно. Когда речь идет о коллективном труде…

– Профессор, – перебил я Курахова. – Это важно.

– Ну хорошо, – смирился он. – Протокол привез из Мадрида один из моих научных сотрудников Владимир Уваров, причем тогда он и понятия не имел, что эти документы имеют какое-то отношению к делу Христофоро ди Негро. Обратите внимание, что именно я путем долгих научных исследований пришел к выводу, что никакой связи между консулом и испанской графиней, во что до сих пор верит Уваров, быть не могло.

– Одним словом, вы присвоили себе этот манускрипт, – слишком грубо подытожил я.

– Как вам не стыдно! – возмутился профессор, но мне стало ясно, что я попал в цель. – При чем здесь присвоил? Уваров, да будет вам известно, тоже пользовался моим личным архивом и не слышал даже слова упрека от меня.

– Значит, Уваров звонил вам и требовал вернуть манускрипт?

– Да. Он утверждал – врал, конечно! – что в мадридском архиве отдал в залог за манускрипт пять тысяч долларов и, дескать, ему надо получить деньги обратно.

– И вы за это выгнали его из группы?

– И его, и всех остальных. Я глубоко разочаровался в этих недоучках. С ними оказалось невозможно работать. Они не знают, что такое дисциплина и ответственность.

– Но почему вы до сих пор не вернули Уварову манускрипт? – не унимался я.

– Я еще не закончил своих исследований! – быстро ответил профессор. – Через две недели, максимум через месяц, я верну Владу его манускрипт, и пусть он им подавится!

– Значит, вы считаете, что в вашем номере похозяйничал Уваров?

– А кто же еще? Если это сотворил ваш официант, то, безусловно, по воле Уварова. Может быть, Владимир хорошо заплатил мальчишке, может быть, припугнул – не знаю.

– Скажите, Валерий Петрович, а почему спустя много лет после гибели консула о нем вспомнили на каком-то генуэзском суде?

Профессор махнул рукой.

– На него валили казнокрадство! Вообще вся эта история напоминает сказку. Некоторые историки, в том числе и Уваров, доказывают, что консул поддерживал тайные связи с испанской графиней и готовился бежать с ней в Мадрид. Но консул погиб при штурме крепости турками в тысяча четыреста семьдесят пятом году, графиню же убили разбойники на Трансильванском тракте. А спустя несколько лет в Генуе начался шумный судебный процесс по поводу огромных финансовых растрат в бывших генуэзских колониях. Некий Фредерико Бальдо, служивший под началом консула подкомендантом крепости, якобы утверждал, что Христофоро передал графине большое количество золота, жемчугов и бриллиантов из городской казны. Но я повторяю: это всего лишь сказка!

– Почему вы так считаете?

– А это подтверждает тот самый манускрипт, за которым так охотится господин Уваров. Следуя из Крыма в Испанию, где-то в районе Трансильвании или Валахии[4] , а может быть, на территории современных украинских Карпат, графиня подверглась разбойному нападению и была убита. Чудом выживший слуга позже рассказал графскому летописцу о подробностях последних минут жизни графини и о том, что разбойники, превратив в дрова все экипажи, не нашли среди вещей графини ничего ценного.

– А вы сами как считаете, консул был казнокрадом?

Профессор отрицательно покачал головой:

– Нет, это все вымыслы его недругов и завистников. Консул в то время был достаточно влиятельной личностью. Он контролировал торговый оборот Генуи через порты Сугдеи и имел свои интересы в Кафе. Этот человек был достаточно богат, и у него не было нужды запускать руку в казну.

– Скажите, а этот злополучный манускрипт находится сейчас при вас, здесь?

Профессор взглянул на меня так, словно я его оскорбил.

– Что вы! Зачем мне везти сюда, на курорт, исторические документы? В Киеве у меня есть достаточно надежных мест, где их можно спрятать. Правда, Уваров об этом не знает.

Он замолчал. У меня уже не было ни вопросов, ни желания продолжать разговор. Мне надо было поспать хотя бы три часа перед тем, как пойти в милицию и привести следователя на берег заповедной бухты, где лежал труп моей несчастной постоялицы. А там – будь что будет.

Я брел по коридору, уже освещенному солнцем, к себе в кабинет и думал о том, что мне все еще никак не удается связать обыск в номере профессора с трагедией, случившейся вчера под водой. Я лишь интуитивно чувствовал, что это – ветви одного дерева, но интуиция никогда не была для меня аргументом, и я всегда относился к ней с осторожностью, как к капризной женщине, у которой семь пятниц на неделе.