– А как они его узнают? Есть особые приметы?

Данил усмехнулся:

– Одна-единственная, но им хватит с лихвой…

…В девять утра они ехали убивать Беса.

«Мерседес-шестисотка» поглощал пространство бесшумно и неотвратимо, под тихий однотонный гул рассекаемого на скорости воздуха. За рулем, Данил оценил, был ас.

– Это вы у товарища Сталина научились? – спросил он.

– В смысле? – обернулся Фрол с переднего сиденья.

– Две одинаковых машины?

– Да, вообще-то… Как спали?

– Да нормально, – сказал Данил. – Без особых эмоций.

– Вот и правильно, я тоже… Должно быть, перед историческими моментами так оно и бывает, – Фрол ухмыльнулся. – Но вот ребята, которым пришлось пахать всю ночь, до сих пор, наверное, последними словами лаются…

Они замолчали, и надолго. Данил в один прекрасный миг поймал себя на том, что б д и т в точности, как встарь. Подтянул живот, поиграл мышцами груди и живота, проверяя, как двигается тело под кевларовым бронежилетом. На душе было несколько пакостно. Дело даже не в том, что операция разработана за считанные часы – такое и прежде не раз случалось. Впервые он вошел в совершенно чужую команду, никого из игроков не видел в деле, была одна-единственная тренировка, наспех, ТТ – чужой, столь же торопливо опробованный… Это не означает, что у него были сомнения в успехе, нет – просто нервных клеток, он знал, сгорит раз в десять больше обычной нормы для таких дел…

Они давно уже выехали из города, по обе стороны дороги мелькали то скопища дачных домиков, то деревеньки, то перемежавшиеся темно-желтыми равнинами сопки с торчавшими кое-где по склонам обнаженными выходами коричнево-красного камня.

Потом начался лес – тайга, собственно, но редковатая, не шедшая ни в какое сравнение с чащобами правого берега, подступавшими вплотную к Шантарску.

На обочине – ярко-синие «Жигули». Водитель копается в моторе, видны только джинсы, туго обтянувшие откляченную задницу. Девушка в синем распахнутом турецком плащике прохаживается рядом.

Фрол обернулся, подмигнул. Данил кивнул.

Все в порядке, Бес не высылал к карьеру засаду – иначе девчонка сидела бы в машине…

Километра через три они обогнали мощный «Зил» с брезентовым верхом – определенно из списанного военного имущества, однако номера уже гражданские. В кабине двое – как и полагалось по боевому расписанию…

Водитель, все чаще поглядывавший в зеркальце заднего вида, вдруг открыл рот:

– Сзади маячат тачки. На хорошей скорости. Они, похоже.

Машины свернули влево, с асфальта. Вот теперь германским лаковым красавцам пришлось тяжеленько. Широкая, раскатанная сотнями тяжелых грузовиков дорога, песчано-рыхлая, вилась сначала меж сосняка, перемежавшегося островками покосившихся от постоянного западного ветра старых берез, потом вокруг раскинулся лунный пейзаж. Гигантские рытвины, оставленные экскаваторами, неправильной формы ямы, где мог бы поместиться океанский лайнер, а Эйфелева башня, положи ее поперек, не смогла бы сойти за мостик – не хватило бы длины. Высоченные кучи желтоватого песка, слежавшейся земли, груды ржавого железа, огромные автопокрышки от КРАЗов – все было гигантским, куда ни глянь. И абсолютно чуждым человеку, как всякая свалка, как любое место, где люди напакостили на века вперед и ушли, ничего не исправив…

На одном из поворотов сзади мелькнул капот бежевого «вольво», и Фрол вновь утвердительно кивнул. Рация в руке одного из охранников молчала – значит, пока все по нотам, Бес идет следом на двух машинах, соблюдая уговор.

Все. Нет смысла издеваться и дальше над немецкой техникой. «Мерседесы» остановились, моментально открылись все дверцы, люди высыпали наружу. Они стояли на дне карьера с полкилометра в окружности, со всех сторон вздымались где отвесные, где чуть наклонные желтые стены, все в продольных царапинах от зубьев экскаваторных ковшей. Этакая гладиаторская арена для великанов. Ни кучка людей, ни сверкающие машины здесь не смотрелись, и невольно хотелось говорить потише.

Показался бежевый «вольво», за ним переваливался на кучах песка белый «шевроле», которому приходилось вовсе уж муторно. Машины, забирая вправо, проехали параллельно стене карьера и остановились метрах в пятидесяти. Точно так же все дверцы моментально распахнулись, посыпались парни в ярких разномастных ветровках, застегнутых наглухо, но все равно кое-где топырившихся жестко-округло – конечно, они все тоже поддели «броники». Десять человек. У Фрола, считая его самого, было восемь.

Несколько секунд, показавшихся томительно бесконечными, обе группы стояли у машин, прокачивая друг друга откровенными взглядами. Данил наметил для себя белобрысого крепыша, напялившего не ветровку, а дешевую, просторную брезентовую куртку – под ней определенно прятался автомат. Второй открыто держал дробовик, с точностью до миллиметра скопировав позу ковбоя из вестернов – ну и дурак…

Фрол медленно пошел в их сторону в сопровождении Данила. Данил мимоходом вытащил пачку, сунул сигарету в рот, уронил картонную коробочку и небрежно притоптал ее каблуком, почувствовав подошвой, как хрупнул и смялся в лепешку малютка-«Всплеск», подав единственный и последний в своей одноразовой жизни радиосигнал…

Навстречу, чуть побыстрее, шагал Бес, в котором бесовского не замечалось ни на грамм – сытый, накачанный, симпатичный верзила, этакий первый парень на деревне, тридцатилетний нахал с полным шкафом кубков и медалей, никогда не изучавший в школе логику (как и все советские люди, впрочем), почти ни разу не проигрывавший на ринге, ни разу не сидевший – и в совокупности от всего этого возомнивший, что круче него только яйца, а выше него только звезды… Рядом шел парнишка пониже, гораздо щуплее, но, сразу видно, тренированно-верткий, как балерина, опасный…

Пары остановились, когда их разделяло метров десять.

– Ну, здорово, детинушка, – сказал Фрол, не повышая голоса.

– Наше вам, дядя Фрол! – Бес безмятежно оскалил в улыбке все тридцать три зуба. – А майор здесь по какому случаю? Неужто у него претензии завелись?

– Ты прямо Вольф Мессинг, – улыбнулся Фрол.

– Кто? Папаша Жириновского, что ли? Коли Вольф…

– Телепат, – с такой же безмятежной, ничуть не уступавшей в обаянии улыбкой, пояснил Фрол. – Мысли читаешь… Базар будет простой, как перпендикуляр. У майора претензия. Очень уж твои ребятки на него в последнее время наезжают, словно похмельные бульдозеры… Отвечаешь?

Данил напрягся, незаметно перенося тяжесть тела на правую ногу, готовый к броску с перекатом – сейчас этот долбостеб по своему всегдашнему обыкновению попрет грудью, начнет орать, «танцевать», и кадриль может начаться еще до появления сюрприза…

Бес развел руками:

– Дядя Фрол, ну какие проблемы? Вы уж из меня делаете сущего хунвейбина… Давайте разберем тишком, где чьи ребята светились, где чьи ноги оттоптали… Я вас уважаю, что нам с полуоборота газы топтать? Давайте отойдем да перезвездим, а этот фраер пусть пока постоит, как ему и полагается, в сторонке…

Он все еще держал руки расставленными, сверкая американской улыбкой, выглядел совершенно невинно, где-то даже удрученно, и это было странным, прямо-таки невероятным. Заговори он вдруг по-английски с выговором выпускника привилегированного колледжа, Данил и то удивился бы меньше. Т а к о г о Беса он в жизни не наблюдал. Фрол, судя по его с т ы л о й улыбке, не хуже Данила просек странность происходящего…

– Пошли, – обаятельно улыбаясь, предложил Бес и первым шагнул в сторону, направляясь прочь от людей и от машин.

И тут заиграла гармошка – бесшабашно, заливисто, раскатисто…

Приближавшийся шум мотора поневоле заставил Беса и его людей повернуть головы. Машина взревывала, преодолевая ухабы и ямы, вот она показалась из-за поворота, невероятно яркая на фоне желто-рыжей стены слежавшегося песка, – открытый джип армейского образца, ядовито-розовый, как крем на дешевом пирожном. Он безмятежно катил прямо к собравшимся, оглашая карьер лившимися из врубленных на полную катушку динамиков трелями гармошки.