4.
– А теперь выкладывай все, – потребовала Алка, сев на стул перед кроватью.
– Что все? – лежа в постели, жалобно спросила Маша, мучимая абстинентным синдромом.
– Все, Мария, все, – продолжала наседать подруга, нахохлившись, как воробей. – И где ты была, если не в Питере, и чем занималась, и главное, откуда у тебя деньги? Ты хоть помнишь, что ты отчебучила вчера?
– Нет. А что я отчебучила?
– Когда стало нечего пить, парни решили скинуться. Стали собирать деньги – выворачивать карманы, у кого сотня, у кого две. И тут ты… – Она прервалась. – Ну что, вспомнила?
– Рассказывай, рассказывай, ничего я не помню, – нетерпеливо попросила Маша, хотя что-то она вспомнила: какое-то щемящее чувство жалости и братства и желание осчастливить…
– И тут ты начинаешь реветь так, что краска плывет по всему лицу и причитать: «Ребята, да какие же вы хорошие, как я всех вас люблю. Но как вы живете? У вас ведь совсем нет денег! Сейчас, сейчас…» И, открыв эту свою сумочку, начинаешь обходить всю нашу толпу и раздавать баксы – кому десять, кому пятьдесят, а кому и сто досталось. И ревешь при этом, как белуга.
Маша представила себе эту безобразную сцену и отвернулась носом к стене.
– А они? – спросила она в подушку.
– А они смотрят на деньги, ничего понять не могут. То ли протрезвели, то ли что, но веселье как-то притухло. Как в «Золотом теленке». Помнишь, там был момен похожий, когда Остап Бендер в поезде своим миллионом хвастался?
– Помню, – все так же мрачно отозвалась Маша. – Ну, и что дальше вчера было?
– Ну, тут я ввязалась, говорю, ребята, у Маши большое горе, у нее за бугром умер близкий человек. А это она только что получила наследство. А ты уже спала, тебя уже положили… Короче, деньги все вернули, запихали обратно в сумочку. Только немного взяли, сгоняли, купили пять бутылок водки.
– А, вот это помню.
– Еще бы… Да, а сколько у тебя всего денег было?
– Какая разница? Забери их себе.
– Слушай, – Алка наклонилась над ней и, взяв за плечи, повернула лицом, – как бы много денег у тебя ни было, все равно ты не миллионерша, как Остап…
– Миллионерша! Да! – Маша вырвалась и села на постели. – Ладно. Слушай. Я расскажу тебе.
… – Все сходится, – выдержав паузу после Машиного рассказа, подытожила Алка. – И деньги, и той случай на химии, над которым я долго потом ломала голову, и мобильник у тебя, как у новой русской…
Маша дотянулась до тумбочки, взяла с нее сумочку и достала сотовый, сама не зная зачем. Да и вообще, зачем он ей нужен тут?
– Хоть у меня и роуминг, но тут это – бесполезная игрушка, – сказала она. – Ведь никто тут моего номера не знает… – Она включила телефон, жидкокристаллический зеленый экранчик засветился… И вдруг телефон пунктирно запикал, оповещая о том, что принял текстовое сообщение в режиме пейджера. Есть у этой трубки такая функция. Маша уставилась на него, как на гремучую змею.
По экрану полз текст. Откуда он тут взялся?! От волнения Маша не разобрала ни слова. Текст был пугающе длинным, никогда еще не сбрасывали ей такое обширное сообщение. Словно боясь, что трубка сейчас взорвется. Маша осторожно положила ее на тумбочку и, отодвинувшись от нее на постели как можно дальше, уперлась лопатками в стену.
– Чего ты так испугалась? – шепотом спросила Алка, также неотрывно глядя на мобильник округлившимися от волнения глазами.
– Не знаю. Тут текст какой-то. В режиме пейджера. Длинный ужасно. А номера-то не знает никто…
– Это Леша! – воскликнула Алка. – Я уверена, это он!
– Выходит, он тоже здесь?
– Скорее всего! И он звонил тебе. Ведь он тебя любит. А когда не дозвонился, кинул этот текст. С компьютера, я знаю, так можно: без пейджингового оператора, любой длинны…
– Любит?! – воскликнула Маша, пропустив остальное мимо ушей. – Да ты что?! Да он предал меня. Он даже убить меня пытался…
– Ты ничего не поняла. Он любит тебя, – с этими словами Алка привстала со стула, дотянулась до тумбочки и, взяв трубу, подала ее Маше: – Читай, что там.
Маша, подавив дрожь в голосе, принялась читать:
«Здравствуй, Мария. Я почти уверен, что ты никогда не прочтешь того, что я сейчас пишу, и все-таки здравствуй. Я знаю, ты считаешь меня предателем. Но это не так. Точнее, не совсем так. Я люблю только тебя. Я не предатель. Но я трус. Я малодушный человек. Мне хватает мужества только на то, чтобы признаться в его отсутствии. И Лиза знает это. И знает, что ее-то я как раз и боюсь больше всего на свете. В банде я был самым молодым и неопытным. Это она затеяла весь этот спектакль – специально для тебя. И конечно же, когда я вдруг стал главарем, меня все возненавидели. Стоило ей шевельнуть пальцем, и меня растерзали бы на куски. И ей доставляло какое-то непостижимое удовольствие под страхом этого заставлять меня ложиться с ней в постель. И чем противнее мне это было, тем больше нравилось ей. Но я сумел бы с этим справиться. Я обязательно сумел бы все изменить. Но не сразу. Мы бы сбежали с тобой куда-нибудь. Вместе. А вышло – по отдельности. Когда ты застукала меня с Лизой, тебе могло показаться, что я ловлю тебя, пытаюсь убить. Это не так. Просто невидимка не воспринимается как человек, он воспринимается как явление, даже как стихийное бедствие, полтергейст. И ты защищаешься, чисто инстинктивно… И в другой раз, когда Шахиня решила тебя убить, я ничего не знал об этом. Она приказала довезти ее до пансионата и подождать. Вот и все. Но когда я узнал, что она снова покушалась на твою жизнь, я плюнул на все и ушел. Точнее – сбежал. Не хочу снова врать тебе. Сбежал самым трусливым образом. Домой. И даже не взял ни копейки. А ведь мы обчистили сейф банды. Копченый, кстати, не оставит этого так просто. Я думал, что застану тебя дома. Куда ты еще могла уехать? Дома у тебя никого не оказалось, сотовый отключен. Вот я и набил на компе это письмо, и оно будет непрерывно отправляться тебе… Вдруг ты все-таки заглянешь в родной городок, и кто знает, может быть, трубка будет при тебе, и номер будет тот же. Все это маловероятно. Даже, пожалуй, невозможно. Но другого способа связаться с тобой я не знаю. Это как записка в бутылке, брошенная в океан. У меня есть предчувствие, что жить мне осталось недолго. Я знаю Копченого, я знаю Шахиню. Иметь врагом хотя бы одного из них – достаточно, чтобы всерьез готовиться к смерти. А уж обоих… И учти: это касается и тебя. Они будут искать тебя, ведь ты увела у них деньги. Будь осторожна, берегись. Слава Богу, у тебя есть дар, который может спасти тебя. Но будь начеку. Прости меня, Мария. Прости за трусость. Хотя в той паутине, в которой я запутался, трудно было оставаться смельчаком. Но – прости. И не думай, что я пытаюсь оправдаться. Я знаю: оправдания мне нет. Я говорю все это только для того, чтобы предостеречь тебя. И еще для того, чтобы не так больно было тебе от мысли, что тебя ИСПОЛЬЗОВАЛИ. Нет. Я люблю тебя. Я был счастлив с тобой. И ты тоже была счастлива со мной. Ведь правда?»
Сквозь слезы Маша взглянула на Алку и увидела, что та плачет тоже.
– Я же говорила тебе, Машка. Какая же ты глупая и жестокая…
Мобильник запикал снова. Маша поспешно перелистнула на новое сообщение.
«Здравствуй, Мария. Я почти уверен, что ты никогда не прочтешь того, что я сейчас пишу, и все-таки здравствуй…»
Все верно, Атос ведь написал, что компьютер отправляет это сообщение непрерывно… Маша вскочила, схватила сумочку, вытряхнула ее содержимое на постель и нашла затрепанный блокнот:
– У меня должен быть записан его номер. Сейчас, сейчас… Вот он! 32-12-43. Номер и адрес. Вот!
Дрожащие руки не позволяли поменять на трубке режимы, но, в конце концов, Маше удалось это. Она набрала номер.
– Да? – отозвался немолодой женский голос, видимо, Лешиной мамы.
– Здравствуйте. Леша дома?
– Дома. А кто его спрашивает?
– Это его знакомая. Вы можете позвать его?
