– Каждый за себя?
– В этом деле, – повторил он.
– И тогда ты вернешься к ней?
– Не знаю. Возможно. Только ведь если мне и раньше было тяжело, то теперь, когда она все знает, будет вдвойне.
– Значит, ты ушел совсем?
– Тоже не знаю. – Он начал слегка раскачиваться, как это делают при зубной боли. – Я хотел бы ответить тебе утвердительно, но для этого я должен быть уверен в себе. А я не уверен. Представь, каково это будет, если ты изо дня в день будешь ощущать, что я мучаюсь сознанием вины. И ты будешь тоже считать себя в какой-то степени виноватой в этом…
– Так будет?
– Да не знаю я, не знаю…
– И как же ты хочешь жить дальше?
– Не задумываясь о будущем. У меня есть сегодняшний день. Ты со мной. Женька (так зовут его дочь) еще ничего не знает. Ты и она – люди, которых я люблю больше всего на свете. И сегодня с вами все в порядке. Значит, сегодняшний день можно считать счастливым.
– А завтрашний?
– Думать о нем нет смысла. Все равно я ничего не придумаю.
– Выходит, как страус – головой в песок?
– Выходит. Но другого пути я не вижу.
– А как же она?..
– Моя жена? Да, мысль о том, как больно я сделал ей – мучает. Но – может, это самооправдание, а может и правда, только я очень надеюсь, что когда пройдет шок, она поймет, что и она тяготилась мной, что так будет лучше для нас обоих.
– Ты слишком много хочешь от женщины.
– Я ее знаю…
– Я тебя совсем не понимаю, – искренне возмутилась я, – совсем! На твоем месте я бы никогда не поступила так. Ты хочешь быть добрым со всеми, а на деле – со всеми злой. Не понимаю я тебя, не понимаю.
Он утвердительно качнул головой и сокрушенно, без тени бравады, произнес:
– Я тоже.
Из дневника Летова.
– Вы никогда не обращали внимания, Андрей, на то, что именно слабейшее на деле часто оказывается сильнейшим? – спросил Годи.
Высказывание это показалось мне одновременно и туманным, и банальным. В этом, в общем-то, он весь. Не единожды убеждался я и в банальности, и в беспринципности, и в аморальности этого человека, в полной несовместимости наших взглядов на жизнь, и все-таки я прихожу и прихожу сюда. «Зачем?» – думал я, а Годи, как обычно не замечал, или не хотел замечать, эмоций собеседника и продолжал:
– Пример – элементарные частицы. Атомная энергия – феномен феноменов. Мы привыкли к этому явлению, а ведь, вдумайтесь, энергия, для получения которой раньше было необходимо сжечь тонны угля, скрывается в каждом атоме этого самого угля, в частичке, невидимой даже под микроскопом…
Как же он меня достал! Я не выдержал:
– Павел Игнатович, физика – не ваша стихия…
– О да, это верно. Собственно, не о том я хочу сказать, а о силе человеческих эмоций.
Я фыркнул.
– Напрасно иронизируете, мой друг. Вы даже и представить себе не можете, что такое биоэнергетика. Вам, к примеру, не приходило в голову, что жизнь – это энергия? Нет? А между тем, именно так дело и обстоит. Но, как вы, думаю, знаете, чтобы оживить труп, не хватит энергии и целой электростанции… И дело не только в том, что энергия нужна не электрическая, а иная, особая; но и количественно необходимая величина ее много выше…
– Ну и? – мне не терпелось побыстрее «закруглить» этот нелепый разговор.
– Энергия жизни это одно. Но есть и другое – энергия любви.
– О, боги… – я только что не застонал. (Доктор Ватсон все чаще убеждается в невежестве и бестолковости некогда боготворимого им Шерлока Холмса.)
– Имеется в виду не та сила, – Годи скорчил постную физиономию и напыщенно провозгласил, – «с которой тянутся друг к другу сердца Ромео и Джульетты», я говорю о силе в чисто физическом, даже прикладном, значении этого слова. Это колоссальная энергия. И я должен ею владеть. Более грубая энергия уже подвластна мне: жизнь я умею и уничтожать, и создавать.
– Ну, уничтожать-то – искусство невеликое.
– Согласен. Но механизм именно таков. Если вы умеете зажигать звезды – вы властелин вселенной, если же пока не можете, стоит хотя бы попробовать научиться гасить их. И сегодня я сделаю первый шаг к всевластью…
Говоря это, Годи отпер привинченный к полу небольшой насыпной сейф, который доселе никогда при мне не вскрывал, и вынул единственное, но значительное его содержимое – оправленный в платину алмаз. Я не мог отвести глаз от этого искрящегося чуда. Годи много раз повторял мне, что только в тот день, когда состоится какое-то грандиозное магическое действо с участием этого камня, он сможет показать его мне. Выходит, время настало.
В этот-то миг и раздался звонок во входную дверь.
Дневник Вики.
21 ноября.
Мы не были счастливы те дни, которые Виктор жил у меня. Я видела, что он мучается, хоть и старается вести себя нарочито весело. А вот какой разговор состоялся между нами вчера. Не первый подобный разговор, но закончился он впервые так определенно.
Виктор рассказывал:
– Раньше было как? У меня была семья. Со своими сложностями и особенностями, но крепкая. Я был хорошим отцом и мужем, а то, чего мне не хватало, с избытком восполняла ты. Это была почти идеальная гармония: семья и ты держались в моем сознании в равновесии. И все было в порядке. Для меня. Но потом… Все труднее было врать и изворачиваться дома, все тягостнее становились расставания с тобой.
– Я не специально, – начала было я оправдываться, прекрасно сознавая, что не в чем мне оправдываться, и он остановил меня:
– Я знаю. Ты ведь не закатывала мне сцен. Просто мы проникали друг в друга все глубже, и все труднее становилось эти корни рвать. Но ведь и ТАМ – тоже мои корни.
– И что ты предлагаешь?
– Пока ничего.
– Тогда выслушай меня. Я знаю, что ты ни в чем не виноват. Я знаю, что ты мучаешься не меньше моего. Но почти все время меня неотступно преследует мысль, что ты предаешь меня, что ты используешь меня, что ты издеваешься надо мной для собственной забавы…
Виктор перебил меня:
– Это не так! Ты и сама понимаешь, что это не так. Но сейчас я кое-что объясню тебе. Что сам я понял совсем недавно. В нас глубоко заложен этот инстинкт – поиска идеальной пары. Человека, с которым ты будешь счастлив и дашь счастье ему. И этот инстинкт совершенно не реагирует на то, богат ты или беден, женат или холост, красив или уродлив. То есть бывает так, что ты находишь свою идеальную пару тогда, когда внешние условия уже не позволяют вам быть счастливыми. Хотя исконно, генетически, если хочешь, вы созданы друг для друга. И вот тогда то огромное, что возникает между людьми, приобретает знак минус.
– Я поняла, о чем ты. Чем сильнее мы будем любить друг друга, тем больше будем страдать.
– Пожалуй. Но я не говорю, что – обязательно. Это только мои опасения.
– Нет, не только. Это правда. Я ведь чувствую, как становится все хуже и хуже. Самое лучшее, что могло быть, уже было, а впереди – какая-то безвкусная серая каша из разбитых надежд и косых взглядов, из неустроенности и мучений совести…
– Но что же делать?
– Это ТЫ спрашиваешь У МЕНЯ?
– А ты думаешь, перед лицом судьбы мужчины менее беззащитны?
– Не знаю. Но я не могу с тобой расстаться по своей воле.
– И я. Наверное лучше было бы, если бы мы не встретились тогда. Но случилось так, как случилось, и ничего уже не изменить. Ты не обижаешься на то, что я говорю?
– Нет. Я думаю точно так же. Но и расстаться – еще больней.
– Да. Вот если бы мы могли вдруг одновременно разлюбить друг друга. Но это невозможно.
Мы долго молчали. И вдруг меня осенило:
– Невозможно?.. Я что-то придумала.
Из дневника Летова.
– Откройте, – кивнул мне Годи, я послушался и через минуту провел в гостиную ту самую девушку – Вику – и ее спутника. Годи вышел из кабинета навстречу им.
– Вы готовы? – спросил он так, словно они давно договорились о встрече (а может быть так оно и было?). Гости сначала удивленно уставились на него, но вскоре как будто бы что-то поняли. Закусив губу, Вика дважды кивнула головой.