— А что потом?

Вопрос застал Майлза врасплох.

— Потом мы отправимся в Чарлстон, — сообщил он, не вполне понимая, куда она клонит.

— А потом? — не унималась Алекс. — Что потом? Что будет с милой, но более не невинной Александрой? Надлежит ли ей остаться в Америке, чтобы всегда быть к услугам мужчин типа Диего Родеры, или отправиться в родной город, чтобы доживать свои дни, довольствуясь лишь воспоминаниями о том, как согрела как-то невзначай чье-то одинокое сердце?

Майлз помрачнел.

— Я же сказал, Александра, что не отдам тебя никому.

— А моего мнения никто уже и не спрашивает?

Алекс отступила назад, словно желая возвести между ними барьер.

— Господи, — страстно проговорила она, — ты уже говоришь обо мне так, будто я твоя собственность, твоя вещь. Кто, скажи, дал тебе право распоряжаться мной? Смею напомнить, сэр, я не ваше имущество, я — женщина, существо из плоти и крови, к тому же наделенное способностью чувствовать… Способностью испытывать страх.

— Ты меня боишься? — тихо спросил Майлз.

— Да, — еле слышным шепотом выдавила из себя Алекс.

— Зачем тебе меня бояться?

Алекс очень хотелось выговориться. Но как могла она сказать ему, что на самом деле она боялась не его, а своего чувства к нему. Боялась любить его. Сегодня она получила жестокий урок. Нельзя с безграничной легкостью отдаваться чувствам. Опасно и глупо. Ни разу Майлз не сказал ей, что любит. Он желал ее, это верно, но желание эфемерно. Есть — и тут же улетучилось, оставив после себя пустоту. Любовь — нечто другое, более прочное. Любовь крепко связывает людей. Но и любовь создает связи не настолько прочные, чтобы их нельзя было разрушить. Неверное слово — и все разбилось, словно чашка из тонкого фарфора. То, что выстрадала сегодня Алекс, заставило ее задуматься над необходимостью облечу свое сердце в кокон. Иначе сердце не выдержит.

— Ты не ответила мне, — хрипло проговорил Майлз.

Его разозлило ее молчание и упорное нежелание пойти ему навстречу. Он ведь уже говорил ей не раз, что хочет ее, а ей, кажется, все равно. Если она уже поняла, что он не намерен продавать ее, то что еще стоит между ними?

— Я не знаю ответа, Майлз. Я знаю только, что прошлая ночь была ужасной ошибкой.

На этот раз пришла его очередь испытать боль. Значит, то, что для него было праздником, пиром чувств, для нее — всего лишь досадная ошибка. Не желая принимать удар, Майлз обратил боль в ярость.

— Возможно, ты права, — холодно бросил он. — В конце концов, я был пьян. Очевидно, алкоголь сыграл злую шутку с моим рассудком, и я раздул из мухи слона. В следующий раз я постараюсь не интерпретировать животную похоть как что-то напоминающее нежные чувства. А теперь, прошу простить, меня ждут дела.

Майлз круто повернулся и пошел прочь. Громко хлопнув дверью, он ушел, так ни разу и не оглянувшись. Алекс не хотела ни обидеть его, ни настроить против себя. Его новая вспышка ярости явилась для нее полной неожиданностью. Без сил она опустилась на кровать.

Медленно опускались сумерки, а Алекс все сидела на кровати, пытаясь найти ответ на вопрос, можно ли любить такого человека, как Майлз Кросс, и при этом избежать страдания.

Ответ напрашивался сам собой: нельзя. Или надо любить и страдать, или навек закрыть для него свое сердце.

Майлз влетел на палубу, как штормовая туча. От него так и веяло холодом. Жестокие слова Александры жгли сердце. Как она могла назвать ошибкой ночь, которая внесла мир в его душу? Проклиная Александру за то, что она отняла у него вновь обретенное счастье, он проклинал и себя за то, что попался в расставленные ею сети. Та, что так легко отдает себя, а потом так же легко уходит, достойна презрения, а не любви.

Любви? Майлз чуть не оступился, поднимаясь на ют, пораженный собственными мыслями. Неужели он любил Александру? Да нет, ерунда! Она была всего лишь одной из женщин. Женщин — сильно сказано, скорее запутавшимся ребенком. Конечно, он не любит ее. Смешно даже думать об этом!

Оги стоял у борта; заметив капитана, жестом позвал его.

— Вот он, сэр. — Старый матрос указал на огромную каракку[3], вставшую на якорь в более глубоких водах на выходе из бухты. — Прибыл несколько минут назад. Должно быть, это явился араб, о котором говорил Родера.

— Точно, — кивнул Майлз. — Арабский принц во всем своем великолепии. А как насчет Диего?

— Не успела каракка встать на якорь, как Диего поспешил к нему с визитом, на том самом троне, как утром, помните?

— Нам самое время отчаливать. Давай, Оги, командуй, а я встану за штурвал.

Шотландец поспешил к корме и, перегнувшись через борт, дал матросам долгожданный сигнал. Не прошло и минуты, как концы были отданы, сходной трап втянут на борт, и дюжина мужчин прыгнули в шлюпку и, быстро и слаженно работая веслами, потащили корабль силой своих мощных мускулов. «Неистовый», подхваченный волной, легко и изящно отплыл от причала.

Майлз вел корабль, направляя его в узкий пролив — выход из бухты, по которому сновали похожие на призраки из-за надвигающихся сумерек суда. Вывести корабль из бухты оказалось намного сложнее, чем войти в нее, но, едва течение захватило корабль и Майлз приказал поднимать паруса, баркентина набрала скорость и помчалась по синей глади. За ней на натянутом канате летела шлюпка — будто хвост гигантского воздушного змея. Матросы из шлюпки по сброшенным веревочным лестницам поднялись на корабль. Майлз широко улыбнулся Марко, так славно организовавшему работу. Все шло как нельзя лучше.

Диего и его люди наверняка оказались сбиты с толку неожиданным маневром. Даже если бы они захотели догнать «Неистовый», им бы все равно не удалось: слишком много времени пришлось бы потерять на подготовку к отбытию.

Как только баркентина вышла в открытое море, Майлз передал штурвал Марко, а сам пошел к правому борту. Глядя в подзорную трубу на каракку, капитан наслаждался приятным зрелищем. Выскочивший на палубу Диего, вцепившись в борт, смотрел вслед удалявшемуся «Неистовому». Майлз рассмеялся и помахал врагу, словно тот мог его видеть. Итак, Александра спасена. Теперь Диего их не догнать.

Впервые за долгие годы знакомства с надменным и хитрым испанцем Майлз недооценил своего врага. И эта ошибка дорого ему стоила.

Диего действительно провожал корабль Кросса с напряженным вниманием, при этом быстро прикидывая в уме план дальнейших действий. Но если бы Майлз умел читать мысли, он бы наверняка поразился тому, что испанец вовсе не был удивлен «мудрым» маневром своего противника. Более того, Родера ничуть не расстроился, так как просчитал все заранее. Честно говоря, он даже рассчитывал на то, что Майлз поступит именно так, и не ошибся в своих расчетах. Здесь, вблизи Тенерифе, испанец не рискнул бы напасть, зная, что у Кросса найдется немало союзников. Родера мечтал о встрече с Золотым Орлом наедине, и Майлз любезно предоставлял ему такую возможность. В течение всего дня люди Диего доносили ему обо всех действиях команды «Неистового». Испанец был в курсе того, в какой спешке делались закупки провианта, и, поскольку Майлз недвусмысленно дал Диего понять, что не хочет ни за какие коврижки избавляться от своей прекрасной сеньориты, он понял, что Кросс попытается покинуть город с вечерним приливом. Кроме того, испанец с точностью до мелочей знал о том, какие именно продукты и товары были погружены на борт хилого суденышка. Впрочем, для этого не надо было обладать особой прозорливостью: у бедняги Кросса не было времени даже на то, чтобы должным образом их припрятать. Все говорило в пользу того, что Кросс не станет ждать утра, чтобы покинуть остров. Так оно и вышло, к вящему удовольствию Диего Родеры.

Капитаном корабля, на котором прибыл Ари-паша, был человек, многим Диего обязанный. Диего понимал, что неповоротливый галеас ни за что не догонит юркую баркентину, но каракка — дело другое. Для «Ястреба», достаточно легкого и стремительного, эта задача вполне была по силам. Оставалось осуществить последний этап быстро составленного, но беспроигрышного плана, и «золотая птичка» окажется в клетке.