В центре, на высоте примерно футов ста или ста двадцати, кружево переплелось так плотно, что если бы Лотар спускался не с краю, а ближе к каменной бабе, он застрял бы в странных ветвях. Почему-то это действовало на нервы и заставляло касаться мечей.

Остальные путники опускались с изрядным трудом. В какой-то момент Азмир даже запаниковал, пришлось Рубосу на него прикрикнуть, как он пояснил стоящему поблизости Сухмету, в интересах самого же пустынника. Дальше Азмир спускался без осложнений, но, оказавшись внизу, долго не мог смотреть на Рубоса — то ли от стыда за себя, то ли переживая его окрик.

Дно зала под курганом оказалось сырым, его покрывал очень толстый слой костей, закаменевшего гуано и высохших веток, иногда довольно толстых. А запах стоял такой, что Рубос попросил Сухмета защитить как-нибудь его обоняние. Сухмет исполнил просьбу. Тут можно было использовать какую угодно магию — любые её следы растворялись в этой застоявшейся ауре боли, смерти и гниения.

Лотар притупил свою чувствительность сам. Иначе у него могла разболеться голова.

После трёх попыток ему удалось прокричать так, что крыша наверху сомкнулась и стало темно. Вернее, стало темно для Рубоса и Азмира. Остальные, конечно, видели вполне достаточно.

Рубос попросил разрешения сделать факелы, но Сухмет отказал. Он считал, что мелкая магия безопасна, а вот огонь… Уж очень это было несвойственно птице Сроф. Вместо этого Сухмет поднял пустыннику и мирамцу уровень темнового видения, насколько это было возможно для необученного сознания.

Ожидание, терпение и внимание стали привычной работой. Ночью неожиданно в одном углу пещеры забил небольшой ключ. Сухмет проверил воду и сказал, что она вполне чистая, можно пить, но под утро источник иссяк. Впрочем, следующей ночью он забил снова. Лотар почувствовал к нему тайную симпатию: этот весёлый ручеёк в окружающей темноте напоминал о смене дня и ночи, о рассветах и закатах. Конечно, Лотар и так мог бы увидеть, день снаружи или ночь, но обострять свои способности не хотел. Скорее всего, по той причине, что Сухмет, который никогда не ошибался, этого не делал.

На третий день Азмир, отправившись по определённой надобности в дальнюю от источника сторону, наткнулся на огромную золотую монету. Глаза пустынника блестели, когда он принёс её показать остальным. При виде золота у него даже перехватило дыхание, но монету он всё-таки показал.

Монета наводила на кое-какие мысли. Ближе к вечеру, чтобы при случае иметь воду под рукой, Лотар трансмутировал и взлетел на искусственные ветви, хотя ещё пару дней назад они с Сухметом решили этого не делать, чтобы не насторожить птицу, когда она вернётся.

Ветви, которые по прошествии нескольких дней уже представлялись им вполне обычными, оказались увешанными десятками гнёзд. Некоторые были так велики, что в них мог бы уместиться бык, другие, наоборот, малы, как детская колыбель.

Перелетая от одного к другому, Лотар обнаружил, что эти каменные или металлические чаши иногда почти до половины наполнены драгоценными камнями или золотыми монетами. Драгоценности устилали дно в больших гнёздах, как у птиц устилает гнёзда пух, стебли травы или кусочки мха. В одном небольшом гнёздышке стояли сосуды с драгоценными благовониями, маслами. В огромной, кажется, самой большой чаше Лотар нашёл настоящий склад некогда великолепных тканей… Правда, от сырого воздуха этого странного гнездовья ткани, которые лежали тут дольше других, стали рассыпаться.

Впрочем, не исключено, что рассыпались они от старости. Может быть, птица притащила эти свитки ткани очень много веков назад…

Устав рассматривать дивные творения природы и рук человеческих, так бездарно сваленные в кучу, Лотар спустился и рассказал всем, что он увидел.

Глаза Азмира, который полагал, что именно он обнаружил это богатство, горели теперь неугасимым блеском. Он, кажется, даже спать стал плохо, хотя в этом колодце больше и делать было нечего.

На третий день после того, как он нашёл свою монету, пустынник вдруг предложил:

— А что нам мешает забрать это богатство и дать дёру? — Ему никто не ответил. — Так ли уж нам нужно биться с остальными врагами?

Рубос, устроивший себе лежбище из сухих веток и пары рулонов украденной ткани, лениво ответил:

— Вообще-то, когда ты похищаешь что-то ценное у таких зверюг, как Сроф, они себе покоя не находят, пока не отыщут тебя и не нападут в самый неподходящий момент. Лучше уж сразу грохнуть её, чтобы потом не думать о последствиях.

— Ну так давайте грохнем, а потом…

— Нет, — проговорил Лотар. Он только что закончил сложную тренировку на одной из менее загаженных площадочек, вымылся и с удовольствием влез в свежевыстиранный комбинезон, который намеревался высушить на себе. — Мы пришли сюда не грабить. Если тебе будут нужны деньги, ты получишь своё, но не раньше, чем…

— Хорошо, — предложил Азмир. — Отдайте мою долю, сколько сочтёте нужным — я почему-то верю в вашу справедливость, — и я пойду себе…

— И далеко ты уйдёшь? — насмешливо спросил Рубос. — До твоей деревни отсюда шагать и шагать.

— Нет, с деньгами везде хорошо, — решил поспорить Азмир. — Найму стражу, в крайнем случае можно устроиться и в Архенахе.

— Тебя до Архенаха десяток раз ограбят или вовсе зарежут. Так что жди пока и готовься к бою с птицей.

На этом спор прекратился, Азмир затих. Но Лотар с сожалением понял, что никаких особых изменений в душе пустынника не произошло. Или деньги относились к одной из самых сильных иллюзий и изживать её следовало не месяцы, а многие годы.

Прошло ещё какое-то время. Как ни удивительно, Сухмет сказал вдруг, что еды в Бесконечном Мешке осталось на два дня. Азмир предложил уменьшить порции, но Рубос заявил, что гораздо разумнее подняться на поверхность, поохотиться и набить дичины ещё на пару недель.

В этом был резон, совсем ослабевать от недостатка питания было бы глупо. Но Ди вдруг спросил:

— А как часто она вообще появляется тут? Может, это происходит не чаще чем дважды в год? Разумно ли тогда держать тут засаду?

“Он сам не в силах определить, как часто сюда прилетает птица”, — понял Лотар. Он не знал, как это можно устроить, но не сомневался, что такая задача по плечу Сухмету. Вот только сам Сухмет пока молчал.

Зато подал голос Азмир:

— Вот именно. Если вам нужно сразиться с птицей, давайте грабанём её и будем ждать в более удобных условиях…

— Нам нужно не ограбить её и даже не биться с ней, — напомнил Сухмет мягким, как лесной мох, голосом. — Нам нужно кое-что выяснить, поэтому я полагаю…

Договорить он не успел. Где-то высоко над их головами раздался бешеный вой, вгоняющий в ужас даже на таком расстоянии. Курган, вернее, крыша гнездовья Сроф стала расходиться.

Теперь понукать никого было не нужно. Все принялись лихорадочно готовиться к бою, проверять оружие, натягивать доспехи.

Они едва успели. Только-только они замерли между кучами веток, в заранее приготовленных, замаскированных сверху местах, как птица стала опускаться.

Птица Сроф опускалась, держа в лапах крупного оленя. Лотара удивило, как легко она его несла, хотя эта лёгкость вовсе не означала, что движения её были бесшумными. Она оглушительно хлопала крыльями, иногда задевала своё искусственное дерево, да так, что оно звенело, как струна, а пару раз Лотару показалось: она вот-вот выпадет из большой каменной чаши, которую сегодня выбрала себе для трапезы.

Она устала. Это было видно даже по тому, как медленно она стала рвать оленя, хотя была голодна, очень голодна.

Рубос, который сидел под своей кучей веток, оглянулся на Лотара. Между ними было всего футов двадцать. Лотар устроил их укрытия так близко, чтобы можно было понять друг друга даже в случае, если обстановка осложнится. Он уже хотел было сказать Рубосу: “Не нервничай”, — но тут в его сознании, а также и в сознании всех остальных раздался спокойный и убедительный голос Сухмета: