– И все же, если ты, месье барон, получишь оговоренное в долговых документах короля право, у тебя будет очень мощное средство, чтобы… У тебя появится клиентела из более мелких, провинциальных банков и торговых домов?

– По сравнению с моим банковским домом, даже не провинциальные, а все прочие банки, и не только Парского королевства, но и наших ближних соседей, – спокойно отозвался Ротшест, – можно считать мелкими. – Он помолчал, словно сам же прислушивался к тому, что сказал. – Да, это так, я ведь, главным образом, банкир, наживаюсь на рассчетных операциях… И лишь после этого, совсем немного, страховщик, например, для некоторых арматоров.

– Полагаю, для многих, – вставил Густибус. Что-то за этой его фразой стояло, может быть, он тоже наводил справки о банкирском доме Ротшестов, хотя это было не его дело, и в любом случае, весьма далеко от его прямой специальности.

– Если честно, для очень многих. Кредитование и страхование корабельных грузов… Когда король выполнит свои обязательства, этот рынок в королевстве перейдет ко мне… Скажем так – на четыре пятых.

– Это покроет заем? – спросил князь.

– Готов признать – покроет с большим доходом для меня… Но таковы были условия сделки.

– Значит, опять будут страдать простые люди, как ты сам выразился, – добавил батюшка, обращаясь к барону.

– Кто-то ведь должен расплачиваться за… воровство, если уж оно произошло. – Барон лениво отломил кусочек острого, резковато пахнущего, но действительно великолепного на вкус сыра, и пожевал его, добавив листик петрушки. – И как обычно бывает, совсем не те, кто его допустил. Такова жизнь, как мы тут, в Парсе привыкли говорить.

– Как был сделан заем? – для порядка, чтобы ввести расспросы, которые он вынужден был делать, в некое подобие системы, спросил князь.

– Со мной частным образом связался его величество король Фалемот. Он даже почтил мой скромный дом своим посещением, где мы и обговорили условия.

– Тебя не смутила сумма?

– Нисколько. Условия были выгодными, а слово короля не подвергается сомнению.

– Кто еще присутствовал при этом разговоре?

– При таких разговорах не допускаются лишние. Кстати, и на эти вопросы я не ответил бы никому иному…

– Лучше на них все же отвечать, – отозвался князь, – иначе именно тебя, барон, могут сделать жертвой воровства. Ведь настоящего займа, как я понимаю, не было, король ничего тебе не должен, и документы, которыми ты располагаешь, фальшивы.

– Нет, – убежденно отозвался барон, – у нас такое невозможно. Ведь я действовал по распоряжению государя.

– Это может быть поставлено под сомнение судебной коллегией Империи, – медленно сказал князь, – если в том возникнет необходимость. Как король выглядел во время этого посещения твоего дома?

– Обычно… Впрочем, нет, он был в маске, и при нем было только трое слуг, которых он оставил у дверей моего кабинета. Он был… Знаете, в этих, в чрезмерно широких кюлотах вверху, и весьма тесных, на мой взгляд, внизу, у сапог, и в простом плаще… Когда он уходил, он снова воспользовался маской, и как я заметил, даже слуги обращались к нему, хотя и с должной почтительностью, но без титулования.

– Ты не обращался к нему за подтверждением этой сделки? – поинтересовался князь, наливая себе еще один стаканчик вина. Есть ему не хотелось, а вино усмиряло дрожь, которая и после сна пробивала его.

– Нет, только однажды, месяца через полтора после его визита, во время летнего бала в имении герцога д'Окра, я спросил, каким он находит выполнение условий с моей стороны. Ответом было, что все хорошо, и он всем доволен.

– Барон, ты уверен, что это был именно король Фалемот Парский?

– В тот день его видели десятки людей, конечно, тот прием был не самым широким, но все же… Это был прием, который герцог устраивал королю. Нет, сомнений у меня не возникло и не возникает до сих пор – это был король.

Князь задумался, Дерпен склонился над своей тарелкой, тихонько позвякивая ножом, кажется, ему понравилась ветчина из дичины, Густибус вгляделся в потемневшее вечернее окно, поднялся и, чтобы не тревожить беседу, тихонько принес снизу свечей со Стырем напару. Атеном старался удержать свое лицо в неподвижности, но непрерывно то краснел, то становился бледен, он нервничал слишком откровенно. Батюшка, который стал выглядеть еще болезненней, чем в начале ужина, тем не менее мужественно предложил:

– Барон, попробуй этот паштет, кажется, он неплох. Жаль, что мне приходится держать уже рождественский пост.

– Ах, святой отец, вам было бы лучше отведать моих пирогов, их делают и с ревенем, и с капустой, и даже с фасолью. Это очень вкусно, и ничуть не нарушает запретов Патриаршей церкви.

Князь тоже, как и Атеном, долго смотрел на барона и батюшку, но не видел их, а думал о том, чего и сам не мог бы определить вслух. Если бы кто-нибудь приказал ему высказаться, он бы, пожалуй, сказанул что-нибудь вроде того, что барон так по-парски хорошо воспитан, что даже в своей неискренности умеет быть искренним, но это было бы, конечно, очень местное остроумие, тот, кто не бывал тут, в Парсе, его бы, возможно, и не понял. А еще лучше, если бы замечание это произнести на феризе – странно играл иногда этот язык, словно местное вино, даже не вполне внятные замечания на нем звучали словно бы исполненные смысла и значения. На рукве эта фраза показалась бы бесполезной, или того хуже, нелепой.

Князь едва ли не усилием воли заставил себя сосредоточиться. Он прислушался к тому, что говорил барон, а Ротшест обращался-то именно к нему:

– Впрочем, теперь я вспоминаю, король был чрезмерно весел, либо просто… Впрочем, если учесть, какие вина нам подавали в замке герцога д'Окра, его веселье никого не могло удивить.

– Барон, – спросил князь, не вполне учтиво перебивая его, – кто еще был на том приеме, у герцога д'Окра? Не было ли там герцога Кеберского? И видел ли ты их вместе, рядом, например, во время разговоров между ними?

– Разумеется, – чуть усмехнулся барон, – почти все время. Оба герцога, д'Окр и Кебер, давние друзья и, как горворят, пардон, на рынках – оба давние собутыльники, они вели себя весело и очень… непринужденно. И конечно, они часто составляли компанию его величеству… Они же троюродные братья, если я правильно помню генеалогию королевского дома. – В том, что он помнил ее очень подробно и правильно, сомнений не возникало ни у кого, но эта оговорка была барону зачем-то нужна. – А что, князь, у тебя есть какие-то подозрения относительно Кебера? Или д'Окра?

– Пока нет, – вздохнул князь Диодор, – но мне хочется понять, что же тут неправильно.

– Это я понимаю, – согласился небрежным тоном Ротшест. – Но ведь уже было расследование, и мы не получили никаких ощутимых достижений. Скорее, наоборот, ведь бедняга Менгский оказался убит. А его расследование… О нем даже вспоминать неудобно, настолько оно вышло беспомощным. – Неожиданно он улыбнулся, смягчая свой приговор, так или иначе, а сделанный в адрес соотечественника. – И я полагаю, если вы будете так… питаться, вас тоже может постигнуть неудача, в силу того, что вы не распробуете нашу кухню. А она великолепна, правда, не в этот раз.

Атеном снова покраснел и чуть странно хихикнул. Он вообще теряется в присутствии людей богатых и властных, с неудовольствием заметил про себя князь. Но вслух спросил:

– Барон, перед тем, как вы объясните мне превосходные качества феризской кухни, скажите, какая печать стоит на документах, подтверждающих распоряжение короля о займе?

Князь знал ответ от Оприса Тамберсила, но как бы ни складывался этот разговор, вопрос все равно следовало задать.

– Они были скреплены малой королевской печатью. И на генеральное соглашение, которое мы заключили при указанной приватной встрече в моем доме, и все восемнадцать расписок, каждая из расчета пятидесяти тысяч ливров в серебряной монете или в гарантированном на эту сумму обеспечении.

– Генеральное соглашение король принес с собой, не так ли?