«Приличное здание» – кирпичная высотка – тянулось к небу, словно толстая красная свеча.
– Доктора сюда! – закричали из гаража.
Парни переглянулись. Так… Нашли, значит, Игоря Ивановича.
Доктор проскочил вперед, они тоже заглянули, но Молодец, стоявший на краю провала и помогавший врачу спуститься, покачал головой.
Все ясно. Все ясно…
Вытащили труп. Игорь Иванович уже закоченел, и его руки, прижатые к плечам, словно он силился удержать валившуюся на него смертельную тяжесть, невозможно было разогнуть.
Вынесли, положили в сторонке. Медленно, слепо, как бы нехотя, шли к нему жена и сын.
Дмитрий отвернулся. Странно – ему всегда почему-то было особенно жаль оставшихся. Мертвым уже все равно, и если правда то, что говорят про загробный мир, может быть, им даже лучше там, чем на земле. Только этого никто не знает… Если бы человек мог какую-нибудь весточку послать о себе, знак дать: мол, мне здесь хорошо, отлично, не плачьте, не жалейте меня! Только ведь люди не по мертвому плачут, не его жалеют – себя, оставшихся без него, родимого…
Дмитрий потащил с головы каску – и замер с поднятой рукой, глядя на «свечу», из красной кирпичной стены которой вдруг словно выстрелило осколками. По вертикали пробежала черная ломаная линия, словно незримая молния прошила дом сверху донизу, оставив на стене обугленный след. Раздался оглушительный взрыв, а потом трещина в одно мгновение сделалась бездной и дом утонул в облаке красной пыли.
Лёля. Июль, 1999
Лёля почувствовала, как кто-то с силой схватил ее за плечи и встряхнул.
– Эй, поосторожнее! – донесся недовольный голос. – Еще очухается! Рановато!
– Не волнуйся, – ответил другой голос. – Доктор гарантировал как минимум три часа отключки, а потом полное послушание.
– Насчет полного послушания я бы не прочь… – протянул первый. – А отключки памяти доктор не гарантировал?
– Ладно, ладно, губы не раскатывай. Девок давно не видел, что ли?
– Беленькая она. Беленькие мне очень даже нравятся!
Почувствовав сквозь беспамятство боль в соске, Лёля вздрогнула, жалобно застонала.
– Ух, горяченькая! – восхищенно воскликнул кто-то. – Люблю таких!
– Убери лапы, сволота! – гаркнуло над самым Лёлиным ухом. – Оглохли, что ли, когда было сказано: груз особой ценности, шкурой своей ответите, если что не так!
– А шкуру ты, что ли, сдирать будешь, Асан? – послышался вкрадчивый голос. – Скажи уж сразу, чтобы мы знали, к чему готовыми быть! Или яйца будешь резать, как вы нашим ребятам в Чечне резали?
– Нашим ребятам? Это кто ж тебе наши? Давно ли вспомнил, что русский? Тот мужик, которого ты сейчас при дороге шпокнул, он тоже чистокровный русак, но тебя это не больно-то остановило! И правильно: киллер, говорят, интернациональная профессия. А что до яиц… Тебе бы их точно отрезать надо, потому что ты не мозгами, а яйцами думаешь. Сколько раз сказано: я абхазец, а не чеченец. Абхазец! Понял? Страна такая есть – Абхазия. Чеченец, чеченец… В морду бы дать за такое оскорбление. Ладно, кончили трепаться, пост рядом. Возьми журнал, Толик, прикрой рожу. Музыку включите. Костя, улыбайся, улыбайся! А ты, девочка, положи головку мне на плечо, вот так…
Лёля ощутила, как ее тормошат, пересаживают, чья-то твердая рука сдавила плечи.
– Дима… – выдохнула она, стараясь устроиться поудобнее.
– Какой я тебе Дима! – обиделся кто-то рядом, но тут же встревоженно ахнул: – Черт! Она приходит в себя!
– Еще укол?
– Шайтан! Доктор предупреждал – не злоупотребляйте уколами, неизвестно, как они на нее подействуют. А придется…
Игла с болью вошла в руку, Лёля было рванулась, но вокруг нее вновь сомкнулась тишина.
Надолго…
Затекшее от неудобной позы тело заявило о себе болью… Лёля попыталась повернуться, и тут же рядом с ней словно включили звук:
– Ну, как все прошло?
– Да нормально, а как должно было пройти? В первый раз, что ли? Машину столкнули с обрыва, такое впечатление, что берег подмыло. Там песок хорошо проседает, через десять минут крыши уже не видно было. Мужика этого затолкали в кабину. Вокруг тишина, покой. Все нормально!
– Быстро вы нас догнали.
– Ага. А вы от нас быстро ехали. Я уж подумал, Асанчик решил нас надуть…
– И зачем мне это нужно? Денег жалко, думаешь? Мои они, что ли, чтобы их жалеть?
– А чьи?
– Тебе-то что? Хозяйские.
– Слушай, твоему хозяину хорошие мальчики не нужны на постоянную работу? В охрану или наоборот?
– Да нет, у нас там такого добра хватает.
– Добра-а… Добра, да? А как уговаривал нас на это дело, так мы тебе кто были? Джигиты? Профессионалы? Чего ж ты сейчас такой сукой себя держишь?
– Ладно. Вы деньги получили? Ну и валите отсюда, быстро.
Голоса отдалились, но были еще слышны.
– Попомнишь нас, морда кавказская. Мало вас наши…
Грохнуло раз, два, три…
Кто-то рядом с Лёлей громко выматерился.
– Просил же его: не надо так говорить. Я этого не люблю.
– Асан… ты зачем это?.. Такого указания не было!
– Откуда ты знаешь, какие указания были? Ты инструкции получал или я?
– Ну, ты.
– Вот и молчи, если так. И давай крути баранку, а то еще принесет кого-нибудь.
– Может, хоть землей забросаем их получше?
– Ничего, пусть сгниют, псы паршивые. Поехали, ну!
Неровная тряска машины снова навеяла тяжелую дрему.
В третий раз Лёля очнулась от холода. Что-то ледяное струилось по лицу, мучительно стекало на шею, заливалось в нос. Она слабо вскрикнула, забила по воздуху руками.
– Эй, потише! – недовольно буркнул кто-то. – Подержите ее, ребята. Надо было взять кровь, пока она еще не очухалась, поспешили вы ее отливать.
– Да ладно. Сейчас успокоим, какие проблемы?
Этот голос Лёля слышала уже не раз, он почему-то ассоциировался у нее с именем Асан. Грубый голос, грубые руки… Вот и сейчас они стиснули ее, прижали к чему-то, на чем она лежала. Туго перехлестнуло руку, в вену медленной болью вошла игла. Лёля слабо застонала.
– Заткнись! – буркнул Асан. – Всю дорогу стонала, уже слышать не могу.
– Ничего, ты свое дело сделал, отдыхай. Хозяин звонил, благодарил тебя.
– Да ты что? Хозяин звонил?!
– Вот так-то. Дело ты сделал великое, ничего не скажешь. Не напутали, надеюсь? Сюрпризов не ждать? Девка та самая?
– Доктор, ты уважаемый человек, не то я бы тебя сейчас…
– Угомонись, дитя гор. Кынжал убэри, слюшай. Всякое в жизни бывает. Кстати! Не стоит спрашивать, но спрошу: надеюсь, ее никто не трогал?
– Доктор!..
– Понял. Я уважаемый человек, а то бы ты… Понял, понял. Ну, до завтра. Ваша работа закончена, дальше мы уж как-нибудь сами. Эй, носилки!
И опять Лёля плавно закачалась на мягкой ритмичной волне.
Самурай. Лето, 1997
На место, в подъезд, где должна пройти ликвидация, их вывезли только раз – все остальное время тренировались в схожих условиях. Впрочем, подъезд был как подъезд, разве что внизу выставлен милицейский пост. Однако, когда приезжали «на экскурсию», ребята из группы поддержки сказали, что в нужное время поста не будет. Так и вышло.
Кстати, в назначенный день едва все не сорвалось. Тогда позвонил шеф (в период подготовки акции ликвидаторы жили отнюдь не в Москве!) и сообщил, что группа поддержки полностью заменена. Дескать, есть подозрение, будто в ней оказался стукач. Македонский крепко занервничал и сказал, что хотел бы сначала познакомиться с новой группой получше. Но шеф сухо ответил, что контракт предусматривает не только кругленькие суммы, но и определенные сроки. Македонскому пришлось заткнуться, хотя нервничать он не перестал.
Самурай тоже почувствовал себя неуютно. Это первый раз на его памяти в самый канун акции меняли группу поддержки! Вообще-то считалось, что в их фирме «кривых стволов» нет. Чего ради предавать? Во-первых, деньги дают хорошие, а во-вторых – это ведь себе дороже! Как говорилось в боевые времена, «всех не перевешаете»: даже после полного разгрома фирмы кто-то да останется, чтобы покарать предателя. Если еще раньше предателя не уберут те люди, которым он продал информацию.