Обратный путь немного затянулся. Тан почти не останавливался, не задерживался в пути, но и не гнал коня. Просто ехал верхом, наслаждаясь каждой минутой путешествия и каждой минутой жизни. Разговаривал сам с собой, с Вороном, с крестьянами и – наслаждался. Колдовство Леггера изменило всю его жизнь, перевернуло ее, вывернуло наизнанку, ожгло огнем. И подарило покой. В этом не было ничего общего с магией. Магия Леггера таилась в другом – в отношении к незваному гостю. Беседа со стариком дала Сигмону намного больше, чем все заклинания. Он был счастлив, по-настоящему счастлив и покоен – впервые с той поры, как попал в подвал Фаомара. Отшельник совершил чудо, но не магией, а простой беседой. Впервые тан понял, что слова имеют власть над миром – такую же, как сталь и магия. И весь обратный путь он привыкал к новому ощущению, к новому себе, ставшему чем-то больше, чем Сигмон, бывший курьер второго Вентского полка. Время курьера ушло. Он вырос, как растет любой человек, и превратился в нового тана ла Тойя. Долгий путь подходил к концу, и Сигмон чувствовал себя счастливым. Мир и гармония царили в его душе, и он желал поделиться ими со своими новыми друзьями.

Деревню, раскинувшуюся у стен замка, он миновал в полной тишине. В домах не горел свет, все жители спали. Даже собаки молчали: то ли вконец обленились, то ли не чуяли в ночном госте угрозы. Темнота Сигмону нисколько не мешала, он все прекрасно видел. Для него ночь оставалась сумерками, и только. Он уверенно правил вороным, улыбаясь молодому месяцу и вдыхая знакомые с детства запахи деревни. Он ехал вперед с блаженной улыбкой на устах, мечтал о том, как отпразднует возвращение с друзьями, за щедрым баронским столом, и очнулся только у ворот замка. Они оказались закрыты.

Не веря глазам, Сигмон осмотрел огромные деревянные створки, прикрытые так плотно, что даже щели между ними не было видно. На тех местах, где они стояли раньше, остались только комья вывороченной земли и разбросанный мох. Закрыть ворота стоило больших трудов, но это все-таки сделали.

Изумленный и возмущенный тан собирался крикнуть во все горло, чтобы разбудить охрану, но сдержался. Внутри тревожно шевельнулся зверь, почувствовав опасность. Кто закрыл ворота, что стояли открытыми не один десяток лет? Почему? Осада, враг у стен? Или, быть может, барон ждет нежеланных гостей, но тогда где стража на стенах, что должна высматривать их? Или эти ворота должны остановить всего лишь одного гостя – затянутого от шеи до пояса черной чешуей? Нет. Не может быть. Рон никогда бы этого не позволил... Рон. Что с ним?

Встревоженный, Сигмон соскочил на землю, развернул вороного и хлопнул ладонью по крупу. Тот недовольно фыркнул и затрусил в сторону ближайшего деревенского дома. Сигмон проводил коня взглядом, потом развернулся и бесшумно скользнул к стене.

Идти напролом было глупо, поэтому он прошел вдоль стены подальше от ворот, чтобы его нельзя было сразу заметить. И лишь потом, прокравшись сквозь заросли лопухов и крапивы, приник к камням и медленно полез наверх. Это оказалось просто – даже сапоги снимать не пришлось. Раствор меж камней давно искрошился и местами осыпался. Дыры в стене встречались такие, что в них без труда можно было просунуть кулак.

«Скоро окончательно превращусь в ящерицу, – думал тан, подтягиваясь на руках, – все по стенам, ползком, тайком... Осталось только хвост отрастить».

Он улыбнулся. Теперь эти мысли не ужасали его, не бросали в холодный пот. Он мог даже шутить насчет ящериц. Магия слов Леггера подействовала безотказно.

Проскользнув между двумя большими зубцами, тан очутился на стене замка. Пустая каменная дорожка тянулась в обе стороны, и было ясно, что по ней никто не ходил лет десять, если не больше. Никакой стражи, никаких дозорных. Тан выпрямился, рассматривая внутренний двор. Ничего необычного. Телеги, пустая кузня, клочья соломы, разбросанные по двору... И ни души. Все спят. Надо спуститься, постучаться в дверь и всыпать хорошенько нерадивым сторожам, что из рук вон плохо караулят закрытые ворота. Надо бы. Но вместо этого тан пригнулся и быстро пошел по стене прочь от ворот.

Обогнув замок и не увидев ни души, он вышел к заднему двору, застроенному деревянными сараями. Сел на холодные камни и попытался припомнить расположение комнаты барона. Окна. В главной зале были большие стрельчатые окна. Тан приподнялся и увидел их: высоко над землей, темные, едва различимые на фоне стен. Казалось, замок спит. Но за цветной мозаикой мелькнул отблеск, и Сигмон понял: ему туда.

Недолго думая, он соскользнул со стены на сарай и легко, словно и не весил ничего, прошелся по крыше. Ни одна досточка не скрипнула, ни одна связка соломы не зашуршала. Бесшумно, как тень, Сигмон перебрался на крышу следующего сарая и добрался до стены дома.

Окна залы находились довольно высоко, но тан без труда добрался до них. Он так наловчился карабкаться по стенам, что теперь для него это было не сложнее обычной прогулки по дорожке парка. Добравшись до окна, он вытащил нож, сунул его в щель между камней и наступил ногой на рукоять. Освободившейся рукой, все так же бесшумно, Сигмон приоткрыл ставни и приник к окну. Цветная мозаика сильно мешала, и он завозился под окном, как большая черная ворона, выбирая местечко поудобнее. В этот момент из-за стекла донесся гул голосов, и тан замер. Он вытянул шею, нашел в мозаике осколок белого стекла и через него, наконец, увидел зал. Первым, кто попался ему на глаза, оказался барон Нотхейм.

Он сидел в огромном кресле, у самого камина, и отблески пламени падали на его лицо и руки, скрещенные на груди. Седые брови нависали над глазами, как комья мха нависают над бойницами крепости. Из-под нахмуренных бровей блестели глаза, и взгляд их был недобрый. Голова барона наклонилась, и борода закрыла всю грудь. Рукава у рубахи, все той же, крестьянской, были закатаны по локоть, и руки, напоминавшие ляжки огромного кабана, покоились на груди.

Нотхейм говорил, вернее, гулко бурчал, но Сигмон никак не мог разобрать слов. Собеседника барона не было видно, в зале слишком темно: его освещал лишь неровный свет камина. Но тан заметил: барону не нравится ни собеседник, ни разговор.

Сигмон поерзал, ухватился за каменный карниз и приник к самому стеклу. Месяц, скрытый тучами, едва светился в вышине, ночь выдалась темная, и тан надеялся, что все обойдется. Он должен был услышать, о чем говорят в зале. Ради этого можно рискнуть. Он просто обязан узнать, что происходит в замке.

Сигмон коснулся зверя внутри себя, потормошил его и прислушался. Слух обострился, словно тан действительно превратился в зверя. Он услышал звон комаров, крик птицы в лесу, плеск воды в реке, тяжелое дыхание лошадей у самых ворот замка. Тысячи, сотни тысяч звуков, сливавшихся в тяжелый гул. Но ему был нужен только один. Отсечь все ненужное, отбросить прочь, сосредоточиться только на том, что происходит за стеной. Услышать. Сейчас.

Вскоре он стал разбирать слова. Среди звуков ночи они проступали постепенно, нехотя – словно с трудом всплывали из проруби. Сигмон напрягся, стараясь отрешиться от всего постороннего и выловить из общего гама тоненькую звенящую ниточку разговора. Зверь не подвел.

– Я ничего не обещал, – прогудел барон. – Ничего.

– Вы сказали: два дня. Два, – раздался в ответ низкий голос. – Но его все нет.

– Я не знаю, где он, – откликнулся барон. – Он ушел на юг, к горам. Вот и все.

– Вы говорили об этом сотню раз.

– И скажу еще! Понятия не имею, где его носит.

– Барон, если он не вернется завтра, я буду вынужден принять некие меры. Вам это не понравится, но я буду продолжать до тех пор, пока вы не расскажете, куда отправился Сигмон ла Тойя.

Нотхейм не ответил. Насупился, опустил плечи, и широкий нос барона утонул в густых усах.

– Почему бы вам самим не поискать его, – раздался голос Рона. – Ваш отряд протирает штаны в замке, а ведь вы могли бы давно пойти по следу тана.

– Заткнись, полукровка. Ты пока жив только потому, что из тебя выйдет отличная приманка. Но не стоит меня злить. Можно обойтись и без тебя.