– Значит, шкуру вам подарил отшельник?

– Точно. Чтобы я разрешил ему и дальше жить в той долине. Надо сказать, я как раз планировал забраться туда и устроить летний домик. А он словно почуял и пожаловал в гости.

– И он до сих пор живет там, у озера?

– Да, – признался барон. – Мне, правда, очень неловко, что так вышло. Я бы ему разрешил остаться и просто так. Святой человек... Но, увидев шкуру... На меня такая жадность напала, прямо удержу нет. Так что обменялись мы. Он ушел обратно в долину, а я получил новое чучело. Но как хорош зверь, а? Ни у кого такого нет! Ко мне приезжали на него посмотреть и Боянел, и Казавов, и даже ленивец Иттер!

– А что отшельник делает в долине? – перебил Хиддера Рон.

– Да кто его знает? – пожал тот плечами. – Молится, наверно, какому-нибудь из богов. Или духам. Замаливает свои грехи. А может, и грехи всего мира. Что еще отшельнику делать?

– Скажите, барон, а как добраться до этой долины? Далеко ли до нее от вашего замка?

– Два дня верхом на восток, – не задумываясь, ответил Нотхейм.

– А подробнее?

– Сигмон! – воскликнул алхимик. – Тебе не следует...

– Оставь, Рон. Мне нужно увидеть отшельника.

– В самом деле, стоит ли? – засомневался Хиддер. – Вы, тан, еще слабы после болезни, а там по стене лезть – ого-го. Не всякому здоровому по силам.

– Я слаб духом, но телом здоров. Спасибо за заботу, барон, но мне крайне необходимо встретиться с тем человеком. Пусть он попробует помолиться за меня. Сейчас это будет лучшим лекарством для моей души.

– Понимаю, – одобрил Нотхейм. – Очень даже понимаю. Я, помню, в молодости, тоже чувствовал себя лучше, если кто из отшельников...

Рон ухватил Сигмона за руку и зашипел прямо в ухо:

– Сигги, ты спятил! Какие горы? Какой отшельник?

– Это мой последний шанс. Кто бы там ни сидел: отшельник, охотник, маг, – он знает о моей беде много больше, чем другие. А если не знает об этом, то сможет рассказать, где он взял шкуру.

– Сомнительная авантюра, – буркнул Рон. – Она может выйти нам боком.

– Мне, Рон. Только мне.

– Тебе?! Ах ты...

– Господа, – обиженно воззвал барон, видя, что гости его не слушают. – Может, перейдем в зал?

– Простите, барон, – сказал Сигмон. – Я отправляюсь прямо сейчас.

– Но вы еще вернетесь?

– Разумеется. Оставляю Рона в этом гостеприимном доме, чтобы вам не было скучно. Надеюсь, вы простите меня за столь невежливое бегство. Но мне дорога каждая минута.

– Идите, тан, – пророкотал барон и положил руку на плечо Сигмона. – Дорогу к долине вам покажет любой. Мы вас будем ждать тут. Но, когда вернетесь, я заставлю вас рассказать всю историю, от начала до конца, и на этот раз вы не отвертитесь.

– С удовольствием, барон, – отозвался тан и улыбнулся. – Всенепременно.

– Надеюсь, – сказал алхимик, – ты знаешь, что делаешь. Может, мне все-таки поехать с тобой?

– Не надо, Рон. Один я обернусь быстрее. Вы с бароном хорошо проведете время, а я быстро навещу отшельника. Всего пара дней... Что может случиться за два дня?

– Ты можешь потерять свою глупую голову, вот что, – отозвался алхимик. – А меня не будет рядом, чтобы пришить ее обратно.

– Тогда я вернусь и принесу ее с собой, в мешке, – улыбнулся Сигмон. – И ты вдоволь наиграешься с иглой и ниткой.

– Вот это разговор! – воскликнул барон. – Как в старые добрые времена. Помню, когда матушка провожала меня на первую войну, она прямо слово в слово...

– Простите, барон, – бросил Сигмон. – Мне пора. Счастливо оставаться.

– Удачного пути, любезный тан! – бросил барон. – Возвращайтесь поскорей!

Нисколько не смутившись, он обернулся к алхимику и продолжил:

– Повторила эти слова. Тогда же мне впервые достался удар по шлему, и, ощупывая шишку, я припомнил слова матушки и еще подумал тогда....

Рон потянулся за бутылкой. Отвернувшись, он закатил глаза, едва слышно вздохнул и попросил небеса о том, чтобы Сигмон вернулся в замок до того, как барон заговорит гостя до смерти.

Вблизи скала выглядела не такой грозной, как издалека. Барон немного преувеличил, назвав ее стеной. Но – совсем немного. Скала возвышалась над лесом, словно стол, поставленный набок, или как зеркало великана. Казалось, тот великан взмахом меча отхватил от горы огромный кусок, точно так, как за обедом ножом отрезают кусок сыра. Но разрез вышел неровный, скала выкрошилась, и в ней, как и в сыре, было полно дыр. И высотой она была не в пол-лиги. От силы – четверть. Но и этого достаточно, чтобы отпугнуть незваных гостей.

А гости приходили к отшельнику часто – у подножия скалы грудами лежали подношения крестьян: фрукты, цветы, хлеб, кувшины с перебродившей бражкой. Кое-что давно сгнило, кое-что продолжало гнить, и в воздухе стоял крепкий дух выгребной ямы. Вдохнув сомнительный аромат, Сигмон решил, что отшельник вряд ли польстится на такое угощение и спустится сам. Скорее, сюда-то он и носа не покажет. Причем именно носа.

Тан решил, что задерживаться здесь не стоит и ему. Поэтому, едва переведя дух, он скинул сапоги, размял ноги и полез наверх.

Путь к вершине оказался легким: скалы покрывала сеть трещин, а временами встречались и небольшие кустики, цепко державшиеся корнями за скалы. Хвататься за них было очень удобно, и Сигмон быстро продвигался вперед, вспоминая побег из темницы вампиров. По сравнению с ним путешествие по скале выглядело легкой прогулкой. Для того, у кого пальцы, как железные крючья.

У тана они были. Пальцы ожили, вспомнили побег и теперь выбирали, за что уцепиться. Сами обходили слабые места, ощупывали каждую трещинку в камне, каждый стебелек кустиков. Они сами искали лучший путь, не обращая внимания на хозяина. Сигмон с упоением отдался новому ощущению и не мешал рукам. Он полностью положился на них.

Сапоги, связанные обрывком веревки и перекинутые через плечо, били по спине. Солнце приятно грело затылок, а руки и ноги работали слаженно, двигаясь плавно и четко, как вымуштрованные гвардейцы при смене почетного караула. Сигмон поднимался вверх, к небу, дышал полной грудью и не думал ни о чем. Он отдыхал.

Добравшись до середины скалы, он оглянулся и окинул долгим взглядом зеленый ковер крон, раскинувшийся меж холмов. На минуту показалось, что он парит над зеленым великолепием, словно птица. Страха не было. Только спокойствие и тихая радость от того, что под ногами – весь мир. Хотелось петь, но этого дара тан был лишен. Его хриплый немузыкальный голос лишь разрушил бы звенящую красоту. Поэтому он отвернулся, вздохнул и продолжил подъем.

Цепляясь за очередной камень, Сигмон вспомнил, как после побега из вентской темницы он сидел на чердаке, у разбитого окна, и страстно желал превратиться в птицу. Тогда ему до безумия хотелось улететь прочь от забот, подальше от грязного и чудовищного мира. Хотелось оставить всю злобу и мерзость на земле и воспарить в небесную синь. Сейчас, на этой скале, ему показалось, что это возможно. Теперь он понимал, что именно привело сюда отшельника. Это стоило одиночества. Этот счастливец мог каждый день приходить на край обрыва и смотреть свысока на весь мир, смотреть безмятежно, испытывая удовольствие от мысли, что этот мир до него не доберется. Никогда.

Край появился так неожиданно, что Сигмон даже испугался. Руки схватили пустоту, пальцы судорожно впились в траву, и тану пришлось остановиться. Он задрал голову, огляделся и только тогда поверил, что путь окончен. Подъем оказался таким легким и чудесным, и тану даже стало немного грустно, что все так быстро закончилось. С сожалением оглянувшись на безбрежную небесную синь и зеленый ковер леса, он подтянулся, перевалился через край и выбрался в заросли высокой травы.

Приземистые сосны с раскидистыми кронами теснились у самого обрыва, словно любовались чудесным видом на подножие горы. Их стволы, истекавшие слезами смолы, золотило солнце. Трава, огромная – по плечо, пахла медом. Воздух чуть горчил, но был настолько свеж, что тан замер, наслаждаясь густыми травяными ароматами. Чудь дальше, за поляной, начинался лес – настоящий лес, не тронутый человеком. Трава здесь росла особенно густо, и примятое пятно было отлично видно издалека.