С этими словами он кивнул кондитеру и быстро пошел по направлению к Итальянским.

Эти узкие улицы, застроенные высокими для того времени двух– и трехэтажными каменными домами, содержащимися весьма грязно, хотя и облепленными кариатидами, вазами, балконами и другими архитектурными украшениями, сосредоточивали в себе почти всю итальянскую колонию Петербурга. Певцы, певицы, живописцы, танцоры и танцовщицы, кончая фокусниками и директорами собачьей комедии – все ютились здесь, занимая соответствующие своему положению помещения на разных этажах, в подвалах, на чердаках и задних дворах. В обеденные часы здесь распространялся запах итальянской кухни, обильно сдабриваемой оливковым маслом и луком. Из открытых окон неслись фиоритуры певцов, с балконов – напыщенная декламация классических трагедий. Дома здесь принадлежали солидным коммерсантам-итальянцам. Банкиры, булочники, торговцы надгробными памятниками воздвигли здания, архитектурой чем-то напоминавшие ремесло их владельцев. Незнакомец, нанявший себе у Синего моста слугу, вступал в одну из этих улиц, когда молодой полицейский офицер, стоявший на углу, закивал ему, улыбаясь и подавая рукой знаки. Тот подошел.

– С добрым утром, господин полковник! – приветствовал его полицейский офицер по-немецки.

– С добрый утром, господин фон Фогель! – отвечал на том же языке названный теперь полковником.

– Однако сколь ранний час выбираете вы, любезнейший доктор, для своих прогулок! – продолжал, приятно улыбаясь, фон Фогель.

– Ранние утренние весенние часы – лучшие для этого. К тому же день мой так занят и принадлежит стольким страждущим, что я не имею иного времени для необходимого моциона.

– Да! Да! Вы совершенно правы, полковник, совершенно правы. Я только что проходил мимо вашего дома.

Двор полон ожидающими вас больными. Хвостом стоят на лестнице и даже на улице.

– Целить страждущее человечество есть мое предназначение, господин фон Фогель, – гордо сказал названный бароном и доктором. – Обладая огромным наследством моих предков, замками и поместьями как в Германии, так и в Испании, будучи во всем обеспечен и к тому же скромностью потребностей на личные нужды избавлен от излишних расходов, всецело предался я безвозмездному врачеванию несчастных.

– Высокий подвиг, полковник! А смею спросить, вы прямо начали службу в испанских войсках?

– Да, я поступил волонтером. Но само зрелище полей сражений, крови, ран, трупов, госпиталей и весь ужас нашего ремесла заставили меня выйти в отставку и заняться медициной.

– И где же вы проходили обучение, полковник?

– Мой милейший фон Фогель! Я слушал курсы медицины в Саламанке, в Падуе, в Париже. Но курсы эти лишь убедили меня в ничтожестве ученой медицины и презренном шарлатанстве докторов, на трупах думающих изучить живое тело, лечащих внешние проявления болезни, не зная и не понимая архея, владеющего храминой тела человеческого. Познав все, чему учат в университетах и академиях, понял, что не знаю ничего. Мог бы сие невежество прикрыть многими дипломами, докторской мантией и беретом. Я не сделал этого… Разорвал и бросил в огонь шарлатанские знаки мнимого знания, данные мне невеждами, именующими себя мудрейшими докторами. И сам прах отряс я от ног своих, и ушел…

Полковник испанской службы умолк и как бы углубился в размышления.

– Куда же вы ушли, почтеннейший доктор? – с уважением спросил заинтересованный рассказом полицейский чиновник.

– Куда? На Восток. Да! – поднимая голову и обращая глаза к небу, сказал доктор-полковник. – Там, в Медине, провел восемьдесят лет у ног некоего мудрого старца и познал великие тайны, переданные мне с тем, чтобы я повсюду безвозмездно исцелял страждущих. А где их нет? Все человечество стонет в узах рабства. Зло и страдание царят на сей бедной, мрачной планете!

– Восемьдесят лет! Возможно ли это? – с сомнением воскликнул фон Фогель. – На вид вам не дашь более сорока!

– На вид! О, заблудшие странники юдоли плача! На вид! Вы обо всем судите по внешности, потому и судите не далее внешности. Но полно об этом. Не все ли равно, где, когда и во сколько лет приобрел я знания, если помогаю болящим, исцеляю немощных, не взимая никакой платы?

– Совершенная истина. Вы не похожи на других приезжих докторов и врачевателей, изрядно здесь наживающихся, – сказал полицейский офицер.

– Изрядно наживаются? – живо переспросил полковник испанской службы и безвозмездный врач. – Кто же именно? Скажите. Я отлично знаю всех шарлатанов Европы, выдающих себя за медиков.

При этом глаза его забегали, как мыши. Но лишь на мгновение. Полковник вновь возвел очи вверх и принял вдохновенную и мечтательную позу.

– Кто именно, хотите вы знать, из иностранцев, лечащих в Петербурге? Да вот хотя бы господин Месмер, уехавший на днях. Можно сказать, двор и вельможи сошли с ума от него, и теперь все только и бредят токами, вдохновениями, влияниями, чанами и живыми цепями, образованными из человеческих тел при их соприкосновении. Господин Месмер собрал здесь обильную жатву и оставил нескольких пламенных последовательниц.

– Так господин Месмер уже уехал! Вы это знаете наверняка? – спросил полковник.

– Как же не знать, если обо всяком, отъезжающем за границу из столицы обязательно трижды публикуется в «Ведомостях».

– Мне это неизвестно. Так господин Месмер уехал! Должен, однако, сказать по совести, что сей муж, хотя и не познал высших тайн великого дела врачевания человечества, которые мне открыты, однако преисполнен многими силами и добродетелями. Но вы упоминали о его последовательницах. Кто они?

– Господин Месмер принят был в Гатчине и, как говорят, фрейлина цесаревны Катерина Ивановна Нелидова прониклась его – учением. А затем и госпожа Ковалинская, супруга управляющего делами князя Григория Александровича Потемкина, стала погружаться в месмерический сон и в том сне произносить прорицания, подобно древней Сивилле.

– Скажите, господин фон Фогель, кто еще из иностранцев занимается здесь врачеванием?

– А вот хотя бы проживающие на Большой Морской у его сиятельства графа Остермана братья Пелье, французские глазные лекари. Они объявили, что искусство свое ежедневно подтверждают, возвращая зрение множеству слепых.

– Презренные обманщики и шарлатаны! Слепцы, ведущие слепцов и вместе в ров низвергающиеся! А еще кто?

– Из Парижа зубной врач Шоберт лечит зубы от удара воздуха.

– Низкий плут и мошенник!

– Однако он весьма хорошо зарабатывает. Но, конечно, больше всех – наш российский мастер.

– Кто это такой?

– О, простой российский мужичок, даже неграмотный, Ерофеич! Он лечит и простых, и вельмож одинаково удачно эликсиром, который даже получил наименование «Ерофеича». Натирает и внутрь дает…

– Сей простак, может быть, один что-либо знает, – с важной снисходительностью сказал доктор-полковник. – Истина нередко благоволит открываться смиренным и младенцам. Но скажите, что обо мне говорят в столице?

– Слух о вашем бескорыстии и весьма удачном врачевании разошелся и достиг даже высших кругов. Но это готовит вам неприятности. Многие доктора на вас в претензии и находят недопустимым, чтобы лицо, не имеющее ученой степени, занималось врачеванием. Так что вы напрасно разорвали свои дипломы, полковник!

– Я это знал. Во всех столицах мира жадные невежды преследуют меня! Безвозмездность моя – вот что их возмущает! Книжники эти, взяв ключ к пониманию, и сами не входящие и других не впускающие, готовы побить камнями того, кто лечит даром, нарушая обычаи их гнусной касты! Но это мне не страшно. Я всюду имею невидимых покровителей.

– Из петербургских докторов особенно враждебен вам домашний доктор князя Потемкина. Но я дам вам против него оружие. Мы, полицейские, знаем многое и получаем отовсюду неожиданные сведения. Так об этом докторе рассказывают следующую историю…

Тут полицейский офицер, улыбаясь и краснея от свойственной немцам целомудренной скромности, приблизил губы к уху полковника и что-то стал ему шептать. Полковник вдруг резко и неприятно засмеялся.