Я оторопело кивнул головой, внутренне проклиная Кумара. Но ведь я правда не лгал. Он рассказывал толпе о жемчужных сетках на окнах, о литых серебряных курильницах, драгоценных камнях, украшающих одежды и оружие придворных. Все это казалось сном, сияющим небесным видением, нестерпимо притягательным для любого, кто вырос в глиняной хижине, крытой тростником.
Кумар говорил долго. Сумерки сгущались, но толпа стояла, затаив дыхание, стража забыла запалить факелы. Ручеек слабого любопытства, пробудившегося в начале речи Кумара, обратился в мутную волну восторга. Я новыми глазами увидел своего друга. Он бросал в толпу слова со страстью и самоотречением лучника, мечущего пылающие стрелы.
Думаю, что многие даже не разбирали его речь, но все оказались подхваченными невидимым потоком силы, воплощенной в жестах, интонациях, в очевидной всепоглощающей уверенности Кумара, которая уже однажды позволила ему собрать и повести за собой необузданные массы восставших земледельцев. Даже я не мог не поддаться очарованию его майи, хоть и знал, как много из сказанного им лишено истины. Воодушевление само собой поднималось в сердце, минуя пристальный взгляд разума.
— Много народа мы с собой не возьмем, — уже тише заявил Кумар, — только тех, кто хоть раз был в сражении. Хотя, какие тут у вас сражения… Небось, грабите полунищих своих соседей … Муни вам правду сказал — у Панданов армия меньше, чем у Хастинапура. Это потому, что мы берем только настоящих рубак. Вы же понимаете — кому хочется делиться добычей с бездельниками. Так что подходите, кто хочет, и я сам проверю, чего вы стоите.
Зловеще улыбнувшись, Кумар похлопал по рукояти меча. Этой ночью мы снова не спали. Выйдя из города, запалили костры неподалеку от ворот и стали набирать свою маленькую армию. Кумар в начищенном до блеска панцире расхаживал среди мускулистых плеч, могучих торсов, насупленных и жадных взглядов, расспрашивая, заглядывая в лица, пробуя силу, вороша людей, как старые доспехи, в поисках годных для будущих свершений.
Где ты заработал свои шрамы? — допытывался Кумар у приземистого, мрачного воина, чье изуродованное лицо походило на использованную мишень.
В честных поединках!
Не слишком ли много поединков, ведь княжество, кажется, давно и с кем не воюет?
Я дрался со своими, — небрежно отмахнулся кшатрий, — мужчина не должен сносить оскорблений ни от кого…
Похоже весь мир ополчился на тебя, — заметил Кумар с усмешкой. Кшатрий вскинул голову, как норовистая лошадь:
Я и готов сражаться хоть с целым миром…
А ты почему рвешься из-под милостивой тени повелителя? — спрашивал Кумар у другого.
Хочу… это, чтоб доблестно…
Да зарезал он, сын ракшаса, одного несчастного вайшью, вот и боится, что дело вскроется, и сам раджа велит забить его палками… — небрежно разъяснил кшатрий, стоящий рядом.
Это я — сын ракшаса!? Я не стерплю…
Да я тебе кишки на шею намотаю раньше, чем ты за меч схватишься, шакал кровожадный. Никому не позволено осквернять имя кшатрия ложью и убийством беззащитных…
Услышав эту перебранку, мы с Кумаром удивленно переглянулись.
— Интересно, сколько из них пытаются про сто избежать кары за какие-то свои преступления? — хмыкнул Кумар.
Есть, вроде, и настоящие воины… — не очень уверено заметил я.
Но с нами-то пойдут как раз те, кто не уживается в стенах закона — жаждущие сражений и сокровищ, — сказал Кумар. — Думаю, раджа даже радуется, что кое-кого из его "верноподданных" мы забираем с собой. Когда нет великих замыслов, неуправляемая сила становится опасной обузой. Выйдя из берегов, она может и княжество разнести.
А если бы нашелся вождь, способный их сплотить, как покойный Джарасандха в Магадхе, то мы получили бы еще одно нашествие.
Вряд ли, — пожал плечами Кумар, оглядывая толпящихся воинов, которых наши кшатрии довольно безуспешно пытались разделить на десятки и усадить вокруг лагерных костров, — их слишком мало. К тому же соплеменники буквально выпихивают этих шершней из своего улья… А если их вдруг родится много, то без вождя и идеи они только перережут друг друга. Куда делись воины Магадхи после того, как Бхимасена убил их вождя? Сгинули в междуусобицах. Вот если нам удастся собрать побольше таких обозленных, жалящих возмутителей спокойствия, неплохая бы армия пришла на помощь Пандавам.
Здорово! Что ж Пандавы об этом не подумали? Кумар снисходительно покачал головой. На его полных губах заиграла лукавая усмешка:
С чего ты взял, что они не подумали? А зачем они рассылают дваждырожденных собирать отряды? Кого, ты думаешь, приведет с собой из дальних земель сердечный друг Митра? Юдхиштхира сказал — приведите воинов. Думаешь, он обольщался по поводу того, кто пойдет за нами? — и Кумар возвысил голос. — Эй вы, отобранные, постройтесь для принесения клятвы верности на огне и мече. Остальные ступайте под заботливую длань своего законного повелителя. На рассвете мы выступаем.
* * *
В утренней свежести мы вновь сели на коней и двинулись к соседнему княжеству. За нами следовало не менее сотни конных, отягощенных мешками с провизией, в кожаных панцирях, с луками и копьями за спиной.
Тогда я и спросил Кумара, не совершаем ли мы ошибки, привлекая людей посулами добычи, которую, по правде говоря, ни он ни я не надеялись получить. Закон братства дваждырожденных отвергал ложь как способ достижения цели.
— Какой закон? — резко спросил меня Кумар. По его раздраженному тону я понял, что самодо вольная улыбка скрывает змеиную борьбу сомне ний. — Разве ты был слеп и глух в зале собраний Друпады? Ты так и не понял, чего ждет от нас Кришна? То, что я сделал сегодня, в конечном сче те послужит Юдхиштхире, а значит, несет благо.
…Юдхиштхире! А этим, прельстившимся твоими посулами?
Они же сами захотели. Как истинный дваж-дырожденный, я воплотился в души простых воинов и дал им надежду и мечту. А ты не смог… Не нашел слов… А теперь еще и меня осуждаешь. Один раз у меня не получилось в Кампилье! Я пытался заставить людей измениться, отречься от прошлого… Но они были неспособны оторваться от берега и отдаться потоку. Тогда я ушел от сытых горожан и обратился к простым земледельцам. Им я просто назвал виновных в их бедах. И этого оказалось достаточно, чтобы бросить отчаявшихся мужиков на копья кшатриев. Я пытался изменить поток кармы. Как глупо… Даже если бы мы вдруг победили, блага на земле не прибавилось… Лишь теперь я понял, что, дорвавшись до сокровищ Друпады, мои крестьяне получили бы новый соблазн резать друг друга.
А сейчас мы не повторяем твоих ошибок?
Нет! Думаешь, они не знают, что рискуют жизнью? И все равно идут. Потому что дело не в наших словах. Просто среди тихого умирания забрезжила цель — простая, ясная, не требующая длительных усилий. Когда все рушится, когда сердце сжимается от тяжелых предчувствий, верят самым ярким и безнадежным пророчествам. "Нам плохо — так бей вон тех!" И они пойдут бить с легким сердцем и чистой совестью. Потому что их всю жизнь учили только этому. Я и сам вижу, что они грубы и просты. Но силы нашего мира действуют через таких, как эти.
Кумар криво ухмыльнулся и, дернув за узду, дал шпоры коню. Где-то в хвосте колонны всадников я услышал его громкий торжествующий голос. Кумар давал наставления кому-то из новопринятых бойцов в выражениях, способных смутить даже начальника конницы матсьев.
Та самая сила, которой не хватило Учителям в угасших ашрамах юга, по прихоти кармы возродилась в моем друге. Теперь она лилась через край, не зная законов, границ и страха.
Я смирился и следовал за ним. Жизнь сама показывала новые пути. Отказаться следовать по ним означало, по сути, признать себя побежденными. А к этому мы не были готовы. Я уже сделал свой выбор в Хасти-напуре, выпытывая секреты Карны у его несчастного отца, или даже раньше, когда обагрил свой меч кровью в царстве матсьев. Карма разорванного братства дваждырожденных все явственнее давила на мои плечи. Признаться, я невольно позавидовал Кумару, отбросившему сомнения и радостно отдавшемуся новому потоку.
