День за днем бесконечная змеящаяся тропа уводила нас все выше. Но сомнения и страхи волочились за мной как неуклюжий хвост дракона. Зачем опять переносить тяготы пути, если даже крайнее напряжение сил в Хастинапуре осталось бесполезным броском костей в огромной игре, которую ведут Пандавы. Сколь долго будем мы тратить жизненные силы в безнадежной борьбе? Мысли кружились в голове, повторяясь вновь и вновь, как эхо в гулкой пустоте души.
В эти дни именно Арджуна — гордый, бесстрастный, недоступный милосердно поддерживал во мне силы. Он предложил нам с Митрой и Джана-ки ехать рядом, коротая время беседой. Всего несколькими фразами объяснив истинный смысл происшедшего в Хастинапуре, он снял с нас бремя ответственности за бесплодность попыток изменить течение событий.
Никто и не надеялся, что вам удастся заставить Дхритараштру отказать в поддержке собственному сыну. Ваши беседы с патриархами не могли поколебать весов кармы, нависшей над нашим Братством. Но могли ли мы не предпринять последней попытки? Теперь пелена сомнений прорвана, и мы можем действовать. Вы выиграли для нас целый месяц. Ну, а мне, — как-то по– мальчишески легкомысленно улыбнулся Арджуна, — может быть, спасли жизнь.
Вы раньше не были уверены, есть ли у Кар-ны божественное копье? — спросил Митра.
Мы и сейчас не во всем уверены, — ответил Арджуна, — но именно ваши вести заставили меня окончательно решиться на новое восхождение к твердыням небожителей.
И еще Арджуна много говорил о войне:
— Война позволяет кшатрию соблюсти свою дхарму, крестьянину — избавиться от необходимо сти горбиться на поле и заискивать перед сборщи ком податей. Лишь на войне человек познает тщет ность всех привязанностей в этом мире. Его путь становится прямым, как стрела. В походе радуешь ся глотку воды и ночлегу на подстилке из травы. Каждому мужчине надо вести такую вот походную суровую жизнь, чтобы не наступило пресыщение. Умейте радоваться препятствиям. Именно их пре одоление заставляет нас постигать мир и нагнетать в наши сердца огненную силу брахмы.
Так говорил Арджуна, умеющий воплощаться в чужое сознание и постигать корни наших мыслей.
— Жалея себя, Муни, подумай о тех, кто сей час уже вступил в битву. Ты сетуешь об упавшем занавесе майи. Подумай о тех, кто в эти минуты погибает, защищая свой ашрам от вышедших из дикого леса племен; о тех, кто потерял ручеек на шей брахмы и не может достичь нас, умирая от жажды, подобно путнику в пустыне.
Так сказал Арджуна и столько искреннего сострадания было в его сердце, что в этот момент царевич стал близким и понятным, как давний надежный друг.
— Льет ли дождь, палит ли солнце, ты идешь к цели. Тебя интересует цель, а не погода. Не при ходи в отчаяние из-за поражения, не гордись по бедами. Они — лишь краткие остановки на бес конечном пути. Все, что имеет смысл в этой жиз ни, можно стяжать лишь неустанным восхожде нием. Что бы ни встретилось у тебя на пути — нищета или богатство, беда или победа, всегда спроси самого себя: зачем боги посылают эти ис пытания? Какой урок следует извлечь? Что оста нется в моем сердце после ухода за последний пе ревал?
Арджуна замолчал и, ударив коня, умчался в голову колонны. А ощущение близости не пропадало, словно его рука все еще лежала на моем правом плече. Легко и просто он открыл мне истину о собственной неслучайности в прихотливой игре кармы, связавшей единой цепью высокие троны, бесчисленные армии и судьбу бывшего крестьянского парня, закончившего ашрам ученичества.
Слова Арджуны в конце концов заставили меня устыдиться собственной слабости.
Может быть, могучий воин не меньше, чем мы с Митрой, страдал от истощения потоков брахмы, от крушения Братства. Но даже здесь, на горной дороге, он оставался могучим властелином, раскрывал нам тайны великой игры, указывал новые цели, словно дальние сияющие вершины, и звал за собой, наполняя безоглядной уверенностью в великом предназначении каждой жизни. И еще он заставил меня вспомнить о Лате. По каким нескончаемым дорогам влечет ее долг перед Братством и воля Пандавов? Я представил себе ее, упруго качающейся в седле, посреди пустыни под грозовым небом Калиюги. Наверное, впервые я думал о ней не как о богоравной апсаре, а как об отважной, но такой беззащитной и уязвимой женщине.
Что может защитить одинокую странницу в бескрайнем мире, если хранивший ее щит брахмы расколот самим Братством? С ласковой снисходительностью я вновь и вновь вызывал в себе образ серебряной богини в сиянии диадемы и серег, а мне являлась девушка, сидящая у дороги, доведенная до отчаяния несоразмерностью ее сил и пути долга. Как хотел я увидеть Лагу] Но ведь и не принадлежал себе. Могло случиться так, что в этом воплощении нам не суждено увидеться. Учитель говорил мне, что страсти и привязанности порождают наши страдания в этом мире. У меня не было привязанности ни к славе, ни к богатству, я не желал даже подвигов, целиком отдаваясь течению своей кармы. Но теперь, когда наслоения опыта предали забвению многое из того, что казалось важным, высветив и подтвердив главные прозрения, мне со всей ясностью открылась истина, что мужчина без любимой по природе своей несовершенен.
Запутавшись в горько — сладостных видениях, я потерял способность следить за пространством и вылетел из седла, зацепившись за какой-то сук, торчащий над дорогой. Я не пострадал, но напугал коня, изумил своих спутников и развеселил Митру. Он хохотал так громко, что к нему подбежал узкоглазый проводник и зашептал, испуганно блестя белками глаз:
— На горных тропах нельзя громко говорить и смеяться, наши боги могут разгневаться и сбро сить на нас камни с вершины.
Я же в свою очередь назидательно заметил, что наше давнее знакомство не дает Митре право забывать о таких исконных добродетелях дважды-рожденных, как сочувствие и сдержанность.
— Вся штука в том, что называть сочувстви ем, — легкомысленно отметил Митра, — по твое му выражнию лица и бессвязным мыслям я по нял, что ты опять в беде.
Я внутренне поморщился. Не хотелось прерывать пребывание в мире майи, где на алтаре сиял образ Латы. Впрочем, Прийя и Нанди тоже находились в этом храме, и, как ни странно, Дата не возражала против их присутствия. Они не ушли, а просто растворились в апсаре, как растворялся в свете ее совершенства весь мир моих непрояв-ленных надежд и ожиданий.
Может быть, боги еще сжалятся над тобой и пошлют жизнь без мучительных желаний и пустых страстей, — с ухмылкой сказал Митра, — чтоб ты смог лучше понять меня, обреченного на вечное одиночество.
Тебе ли говорить об одиночестве?
Конечно, где нам, порождениям Калиюги, найти верных спутниц, подобных Тилоттаме или хотя бы Кришне Драупади.
Надо признаться, что своей пустой болтовней Митра все-таки достиг желаемого — вернул меня в поток реальности.
* * *
По ночам на привале я лежал у погасшего костра и глядел в звездное небо, чувствуя, как капля за каплей в мою душу просачивается покой. Он пах неведомым мне раньше горьковатым сосновым ароматом, он был прохладен, прозрачен и свеж, как звезды и талая вода ледников.
Да, это были ГОРЫ! Все ранее виденное мною оказалось лишь предчувствием, ожиданием встречи с этим величайшим чудом земли. Никогда я не думал, что царство камня может быть столь богато формами, а краски мира — столь чисты и прозрачны. Алмазные звезды стояли прямо над головой. Изумрудным огнем мерцали вершины. На рассвете ледники посылали в небо алые столбы пламени, угасавшего лишь под струями голубой лазури. Ярус за ярусом карабкались в небо по северным склонам сосны и ели. На больших высотах деревья попадались все реже, но горная страна не утомляла глаз своим однообразием. Минералы и драгоценные травы разукрасили эти горы радостными цветами жизни. Сменялись перед изумленным взором лощины и распадки, разноцветные натеки на вздыбленных скалах, озера, похожие на полированные грани бериллов.
Мы шли день за днем, а вершины, окутанные облаками, казалось, следили за нами, бесстрастно измеряя границы наших сил, взвешивая искренность стремлений.