Но сын уже скрылся в глубине кинотеатра.

Спускаясь по эскалатору вниз, к автостоянке, Ева думала о том, что же нашел Эдди в таком фильме. Немногое в мире возбуждало его интерес, немногое занимало его пытливый ум. Если он нашел что-то в поп-культуре, то ничего страшного в этом нет. Пусть так и будет. Впрочем, о чем она думает? У мальчика впереди еще учеба в старших классах, потом колледж. Конечно, он выберет то, что ему нравится. Времени впереди еще много. А сейчас пусть живет так, как живут все его ровесники. Пусть радуется жизни. Ничего другого для него она и не желает.

Кошмар. Все, что с ней случилось, было всего лишь скверным сном.

Пока Ева ехала домой, небо расчистилось, став похожим на классную доску, на которой можно было при желании написать все, что угодно. Например, «обед и кино». Если Дэн действительно задумал это. Или просто обед. Завтра воскресенье, и можно будет поваляться в постели подольше. В постели. С Дэном.

Она заметила знак, предупреждающий об опасности приближающегося поезда, и собралась было переехать через железнодорожное полотно, но в последний момент остановилась.

Еще одно предупреждение — и со страховкой на машины можно будет попрощаться. Ева притормозила и, как добропорядочный автомобилист, повернула голову сначала налево, затем направо.

Ничего. Ни слева, ни справа. Интересно, ходит еще по этим рельсам какой-нибудь поезд? Вдали, возле городской свалки железнодорожное полотно явно заросло травой. И все же находиться на переезде дольше положенного ей не хотелось. Она чувствовала себя мишенью, наверное, срабатывал условный рефлекс, возникший под влиянием сообщений о жутких авариях, в которых фигурировали неизвестно откуда взявшийся локомотив и раздавленные им автомобили. Впрочем, здесь ничего подобного произойти не могло.

Она медленно переехала через рельсы, отъехала от опасного участка и уже собиралась свернуть на Стюарт-стрит, когда ее взгляд упал на зеркало заднего обзора.

В сотне метров за ее спиной, в направлении свалки, по шпалам шел кто-то. В фигуре идущего было нечто, заставившее Еву протянуть руку и поправить зеркало.

Затем она резко ударила по педали тормоза, вдавив ее прямо в днище, быстро опустила стекло и, высунувшись, оглянулась.

Между рельсами брела девушка в длинном бесформенном платье. Та самая, которая звонила в дверь в ее недавнем кошмаре.

Эдди молчал, Томми тоже. Там, в кинотеатре, произошло нечто такое, говорить о чем они еще не умели. И теперь все изменилось.

Эдди ощущал на себе пристальный взгляд. Глаза наблюдали за ним с автомобильных стоянок и из ресторанов на другой стороне бульвара, из «Фэтбургера» и «Вини Вигвама», а также из припаркованных там машин, из проезжавших мимо такси и микроавтобусов. Они следили за ним с тротуара, по которому он шел, и с деревьев, выстроившихся вдоль дороги, с грязных, пыльных листьев и их корявых, уродливых стволов.

Его не оставляло чувство, что где-то рядом находится кто-то, затаившийся в засаде, готовый в любую секунду выскочить, схватить и утащить куда-то далеко, а потом запереть в комнате, чтобы он мог поразмышлять о совершенных им — и начисто вылетевших у него из головы — преступлениях. Эдди знал только одно: он лишился доверия кого-то, кто доверял ему прежде, и от этого испытывал обиду и злость. По причинам, остававшимся непонятными, Эдди оказался вдруг один, предоставлен самому себе и, не имея возможности обратиться куда-нибудь еще, вынужден обратиться к самому себе.

До дома Томми оставалось всего несколько кварталов, но Эдди не знал, хочется ему идти туда или нет.

— Извини.

— За что?

— Могли бы остаться.

— Нет. «Ниндзя-полицейский» — сплошное дерьмо.

— Откуда ты знаешь?

— Его снимал Джим Винорски.

— А Робин Харрис? Помнишь его в «Трудно умирать»?

— Помню. Ничего, Джо Боб покажет «Ниндзю» в своем открытом кинотеатре. Надо только подождать.

Мимо мальчиков промчался цвета яблочной карамели «додж капри» с опущенным верхом, не будь которого, машина точно взорвалась бы от грохота «белого» рэпа. Сидевший за рулем подросток ни с того ни с его показал мальчикам средний палец и прокричал что-то явно соответствующее жесту. Машина умчалась вдаль, грохот музыки постепенно затих. Эдди так и подмывало обернуться, но он сдержался, подавил желание и лишь опустил голову, разглядывая трещины в цементе, торчащие из них травинки, обертки от жевательной резинки, серебристые комочки фольги из сигаретных пачек, сметенные на обочину.

— Ты закончил свои заметки?

Эдди совсем забыл о еженедельной колонке кинообзоров, которую он вел в «Вэлли Сан».

— Еще нет. — Напишу об «Американском зомби-2», подумал он. Короткий пересказ сюжета, сравнение двух частей фильма. Совсем несложно.

— А сочинение к пятнице не забыл?

— Не забыл. — Ну вот. Теперь за него взялся еще и Томми.

— Какую выбрал тему?

В нос ударил запах плавящегося сыра и горячего теста, и Эдди поднял голову. На противоположной стороне улицы высилась, четко вырисовываясь на фоне вечернего неба, статуя Крысенка Рэгги с круглыми, в форме пиццы, ушами, черными кудряшками и блестящими бусинками глаз, нацелившимися прямо на двух мальчиков. Лучи заходящего солнца, казалось, обтекали огромную пластмассовую икону, которая как будто медленно вращалась вокруг своей оси, следя за ними.

— Дарио Ардженто, — сказал Эдди.

— И мисс Риппел согласилась?

— Нет. Я предложил Карпентера. Потом Ромеро. Потом Кроненберга. Но она никого не знает! Тогда я просто назвал тему «Фильмы ужасов». А писать буду об Ардженто. Она и не заметит разницы.

— Надо было выбрать Хичкока. Уж его-то все знают.

— Скука!

— Нет, у него были отличные эпизоды, — возразил Томми. — Например, лестница в «Головокружении».

— А что в ней такого? — Не далее как на прошлой неделе они смотрели вместе первоначальную версию с восстановленной концовкой. Эдди скрестил четыре пальца, видоискатель, и навел воображаемую камеру на закусочную. — Наведение и крупный план. Как у Спилберга в «Челюстях». Да и у сотни других.

— А придумал это Хичкок.

— Ну...

— Интересно, как бы это выглядело в реверсе?

— Ты имеешь в виду обратное воспроизведение? — Пожалуй, это нарушит перспективу, подумал Эдди. Или все-таки нет? Он попытался представить себе подобную сцену.

— Кто-нибудь должен это сделать.

— Может быть, Джим Винорски сделает.

— Или Чарльз Бэнд.

— Или Фред Олен Рей.

— Или Энтони Хикокс.

— Или Альберт Пьюн.

— Или Харли Коклисс! — расхохотался Эдди.

— Я попробую что-нибудь сделать, — сказал Томми. — С помощью «Хай-8».

— Откуда у тебя такая камера?

— От отца осталась.

Эдди снова изобразил видоискатель и забежал вперед.

— Отлично! Начинаем с первого эпизода...

Вот он, миг успеха! Эдди почувствовал себя режиссером. Тротуар закончился, дальше лежала сухая, пыльная пустошь. Улица предстала перед ним как задний план: машины, въезжающие и выезжающие из «Эль Польо Муэрто», подчинялись его сигналу, посетители за столиками превратились в статистов, собравшихся перекусить во время перерыва. Он повернул «камеру» в противоположную сторону, туда, куда уходила грязная каменистая дорога и куда тянулись удлинившиеся тени. Горячий ветер хлестнул ему в лицо, и мираж растаял, оставив лишь плоские двумерные оттенки долины Сан-Фернандо, блеклые краски далеких холмов и вечернего неба.

— Что дальше? — спросил Томми.

— Монтаж. Готовим начальную сцену.

— Какую сцену?

— Начальную сцену из «Американского зомби-3».

Воображение унесло Эдди куда-то вдаль. Оттолкнувшись от недавно увиденного фильма, оно искало нить, достаточно прочную, чтобы провести их через лабиринт возможностей еще одного продолжения. А почему бы и нет? История ведь не закончена...

— Но третью часть еще не сняли.