— Заглохни, — равнодушно бросил Сыч и повернулся к напарнику. — Кабан, как там баба?

Третий ряженый «мент» — рыхлый, потный, с круглым животом-тыквочкой, выплывающим из-под ремня, с трудом выполз из-за руля «Ситроена».

— Порядок. Как стали в лес въезжать, попробовала дверцу открыть на ходу. Я ей в морду хлороформом… Отсыпается.

— Смотри у меня. Если тронешь ее хоть пальцем — лучше сам потом удавись.

Они брели сквозь чащобу, без тропы, путаясь в траве и задевая сухие коряги, по-бультерьерски хватающие за щиколотки.

— Может, отпустишь? — подал голос Егор, обернувшись через плечо. Конвоир держался грамотно, не далеко и не вплотную: в случае чего не промахнется, а самого не достать ни рукой, ни ногой, разве что в прыжке… Но бугай Толик гирей висит на плече, вот черт… — Зачем тебе статья за убийство? Тебя Сыч кровью вяжет, разве не видишь?

Рыжий усмехнулся:

— Кровью… Ты прям юморист. Я за свою жизнь жмуриков наклал — пальцев не хватит пересчитать.

— Ты еще молодой вроде, — удивился Егор. — Когда успел?

— А я первого мочканул еще в малолетках, — охотно пояснил конвоир. — Хотел в подворотне лопатник тиснуть, а фраеру, видать, жалко стало. Здоровье бы лучше пожалел.

Очередная коряга услужливо выросла на пути, словно живое существо. Егор споткнулся и упал, рефлекторно выставив вперед ладони. Шофер Толик, все еще пребывающий в счастливой прострации, не удержал равновесия и грузно навалился сверху, прикрыв своим телом руку Егора, скованную наручником. Ох, как удачно…

— Давай, давай, — угрюмо проговорил рыжий. — Пошел вперед!

— А вот фигу, — с отчаянием сказал Егор, моля всех богов, чтобы Толик провозился на земле подольше. «Хотя бы несколько секунд, — немо шептал он, — несколько вшивых секунд, это все, что я попрошу к своему дню ангела, который будет только через полгода». — Хочешь стрелять — стреляй здесь, хватит жилы тянуть.

Рыжий, ухмыльнувшись, положил палец на спусковой крючок.

— Как пожелаешь. Топай вон на ту поляну. Там дело и решим.

Поляна была небольшая — не поляна даже, а прогал меж деревьев с останками старого кострища. В кострище валялись зеленые попки от съеденных огурцов, хлебные корки и пустая емкость из-под «Очакова». Пировал кто-то…

Хорош, — сказал рыжий, усаживаясь на отполированное задницами бревно. — Копайте живо, а то мне еще назад переть.

И бросил лопату Егору под ноги.

— Может, одумаешься? — на всякий случай спросил тот. — Лишний грех берешь на душу.

— Не волнуйся. На том свете разберутся, у кого грехов больше, у кого меньше.

— Как знаешь, — тихо проговорил Егор.

Майор Свидригайлов, ночной кошмар курсанта Волынова и ста двадцати его товарищей, умел виртуозно освобождаться от наручников.

«Запомните, парни, — говорил он в минуты сытой умиротворенности. — Кости плюсны расположены довольно далеко друг от друга, а значит, их можно сложить так, что они сойдутся. Поначалу будет немножко больно, нуда ничего, потерпите. Бабы вон тоже терпят, когда брови выщипывают. Зато, может быть, однажды это спасет вашу никчемную задницу. Ну-ка, по команде.

Парни, ясное дело, старались вовсю: их лица багровели от натуги, из глоток с шипением вырывались ругательства, запястья покрывались ссадинами… Вдоволь насмотревшись на это непотребство, майор Свидригайлов сплевывал сквозь зубы и бормотал: «Салаги, мать вашу через день. Как вы умудрились дожить до своего возраста?» И изящным движением стряхивал с рук «браслеты», как стряхивают воду.

Подобного мастерства Егор так и не достиг, однако ремеслу худо-бедно выучился. Тех двух минут, что он пролежал под китообразной Толиковой тушей, ему хватило с запасом. Остальное время, пока шли до поляны, он лишь усердно делал вид, что по-прежнему прикован к товарищу. Парень с автоматом должен был в это поверить. Он и поверил.

Во всяком случае, искренне удивился, увидев Егора отдельно от приятеля. Он даже раскрыл рот от удивления, и Егор, распластавшись над землей в длинном прыжке, с размаха вогнал туда лезвие саперной лопатки.

Парень всхлипнул — как-то очень по-детски, обиженно и беспомощно. Бесполезное оружие отлетело в сторону, глаза расширились и замерли, запечатлев в зрачках маленькое облачко среди ясного неба, одинокое, желтоватое по краям, будто намазанное маслом… Егор упал сверху на противника, вгоняя собственное тело в удар и уже понимая, что правки не требуется. Толик придирчиво осмотрел свое запястье, взглянул на мертвого конвоира, на Егора и спросил с суеверным ужасом:

— Ты как это, а?

— Потом объясню, — проговорил Егор, в темпе обыскивая покойного. — Побудь пока здесь, хорошо?

— А ты куда?

— За Марией.

— Ну вот уж хрен ты без меня пойдешь, — возразил Толик. — Я за Марию кому хочешь глотку перегрызу, а ты меня — жмуриков стеречь… Как будто они гулять уйдут.

— Ладно. Только уговор — без самодеятельности. Иначе обоих положат.

Толик хотел возмутиться (лезут, мол, тут всякие в воеводы), но вспомнил пустые наручники, лопату в горле рыжего уголовника, вздохнул и буркнул без особой теплоты:

— Черт с тобой, командуй.

«Ситроен» и полицейский «УАЗ» по-прежнему стояли посреди просеки, мирно касаясь друг друга радиаторами. Внутри машины, на передних сиденьях, Егор разглядел Марию и Сыча. Сыч о чем-то спросил девушку — та испуганно вжалась в спинку кресла и покачала головой. Сыч рассмеялся, протянул руку к Марии и рванул на ее груди блузку.

— Ты когда-нибудь стрелял из автомата? — спросил Егор.

Толик облизнул сухие губы.

— А чего тут… Невелика премудрость.

— Тогда лежи здесь. Когда я окажусь позади толстяка, дай очередь в воздух.

Толик взволновался.

— Погоди… А не проще этих уродов отсюда пощелкать? Патронов хватит…

— Не проще, — лаконично отозвался Егор и, согнувшись в три погибели, стремглав рванул к «Ситроену».

Он почти достиг цели, когда под ногой оглушительно, на весь лес, хрустнула ветка. Толстяк повернул голову — Егор едва успел с разбега закатиться под задний бампер «Ситроена». Толстяк, поразмыслив, осторожно присел на корточки, и Егор близко, в полушаге от себя, увидел густо припорошенные пылью форменные ботинки.

Подумать о чем-то более-менее связном Егор не успел: снаружи вдруг громыхнуло, да так, что он инстинктивно вжался головой в землю. Автоматная очередь, казалось, была длиною в вечность. Идиот Толик, видно, решил, что ховаться за кустами в двадцати метрах от места битвы и палить в белый свет как в копеечку достойно лишь труса. И теперь пер по просеке, как кремлевский курсант на военном параде, и, держа автомат у пуза, поливал огнем всю прилегающую территорию. Егор выкатился из-под машины, и в тот же миг автомат вдруг умолк: похоже, Толик израсходовал весь боезапас. Однако переклинившие мозги Толика на это не отреагировали: он по-прежнему шагал вперед и бестолково давил на спусковой крючок. Он продолжал шагать, и тогда Сыч выстрелил прямо сквозь лобовое стекло «Ситроена».

Круглое лицо Толика вытянулось от удивления. И он медленно, еще не веря самому себе, опустился на колени, выронив автомат в пыль. Сыч в хорошем темпе выскочил из машины и снова поднял пистолет — на этот раз целя Толику в голову.

И Егор прыгнул. Так, как их учили когда-то снимать вражеских часовых: одной рукой выбивая оружие, другой проводя удушающий захват. Кое-какие навыки у Егора остались: знания подобного рода не отпускают человека просто так, за здорово живешь. Однако Сыч, похоже, владел тем же самым набором, и в его мышцы были вживлены те же рефлексы. Он гибко присел, развел руки в стороны, и Егор, не удержавшись, перелетел через противника. Однако захвата не отпустил, и оба они покатились по земле, переплетаясь и вгрызаясь друг в другу в плоть, разрывая ее зубами и когтями… На миг почудилось: разними их кто-то сторонний — и они умрут, точно разделенные скальпелем сиамские близнецы.

Да, рефлексы у них были очень похожи. Только Сыч не пытался забыть их, выветрить из памяти, утопить в стылых ночах и паленой водке, а Егор пытался, что уж там… Поэтому он и оказался внизу, под рычащим от ярости противником. Тот живо насел сверху и торжествующе сомкнул жесткие пальцы у Егора на кадыке. Егор попробовал извернуться, ударил сбоку под ребра — куда там, Сыч только хрюкнул, будто от удовольствия. К ушам словно приложили пару раковин, доносящих шум морского прибоя; желтые глаза Сыча вспыхнули и растворились во тьме… И вдруг пальцы разжались.