Политбюро единогласно (в том числе прорабы перестройки Александр Яковлев и Эдуард Шеварднадзе, а также сам Михаил Горбачев) записку одобрило, и Ирина Ратушинская, осужденная за публикацию пяти антисоветских стихотворений (вообще, это были стихи на религиозную тематику, но их почему-то сочли антисоветскими), была лишена советского гражданства и осталась жить в Лондоне.

Вернулась она в Россию только в декабре 1998 года - после года бюрократических процедур, связанных с оформлением российского гражданства.

- Погодите, был же указ Горбачева еще в 1990 году - вернуть гражданство Солженицыну, Аксенову, еще кому-то и Ратушинской в том числе. Президентского указа оказалось недостаточно?

- Во-первых, мне вернули советское, а не российское гражданство. Вовторых, это в газетах написали, что его вернули. Потому что когда мы обратились с этим вопросом в посольство (нам передали указ, газетную вырезку) - а там, в этом указе было сказано, что посольства СССР во всех странах обязуются связаться с "лишенцами" и проделать все необходимое - нам сказали: мы против вас ничего не имеем, но указаний нам таких не дано.

- И вы восемь лет потратили на возвращение гражданства?

- Ну, мы не так уж их и тратили. Я же в 1992 году двойню родила, и мне было не до того, чтобы бегать и хлопотать. А когда детки уже подросли, и уже русским мальчикам в русскую школу пора идти (а мы хотели, чтобы они шли в школу в России), понадобилось российское гражданство. И возникли проблемы. Пришлось просить Беллу Ахмадулину, она подтянула Битова, и еще старую гвардию. Они написали открытое письмо Ельцину, и в конце концов наши имена вставили в указ: даруется российское гражданство.

- С тех пор вся ваша общественная деятельность сводится к писанию стихов и их публикации?

- Нет. Я, например, Темплтоновскую премию в Англии получила, а она дается именно за общественную деятельность. С формулировкой "за духовное развитие страны". А когда в Сахаровском центре была выставка "Осторожно, религия!", мы с Анатолием Корягиным и другими бывшими политзэками написали письмо протеста. Против издевательства над верой. Вот только с публикацией возникли проблемы: либеральная цензура была на страже. Всего в одной газете удалось опубликовать. Так что в СМИ я обычно не вылезаю, пока меня не спрашивают. А это случается редко. Вот вы сейчас спрашиваете, например.

- То есть это сознательный уход от публичной деятельности? Чем он вызван? Ведь вы с вашей биографией вполне могли бы стать такой нормальной медиафигурой. По крайней мере, как Людмила Алексеева.

- Я не ухожу навсегда от публичной деятельности. Надо будет - выскажусь, найду как. Но все же мое призвание - быть писателем, а не кем-то другим. А насчет медиафигуры… Тогда я должна была бы и вести себя, как Людмила Алексеева, правда же? А разница между нами в том, что я принципиально не согласна работать против России. Понимаете, одно дело разбираться с коммунистическим строем. Только коммунизм у нас уже кончился, а Россия осталась. Но вот путь через штатовские и другие гранты, которые потом надо отрабатывать так, как этого хочет грантодатель - это очень скверный путь. Я же видела этих людей - до грантов и после. Люди начинают работать действительно против своей страны, начинают лгать, это все нехорошо. Это страшно портит людей. Именно портит. Получается, на сжатие он был хорош, а на растяжение не выдерживает. Я так не могу, у меня другие убеждения. Хотя мне, конечно, предлагали.

- Предлагали - что именно? Вступить в Московскую Хельсинкскую группу?

- Не московскую. Я тогда еще в Америке была, и однажды меня пригласил к себе Боб Беренштайн, президент Random House, - издатель, который в Америке контролирует, скажем так, очень многое. Я помню, как он, положив по-американски ноги на журнальный столик, объяснял мне - Ирина, в Америке я решаю, кто писатель, а кто нет. А у тебя сейчас выходит новая книжка, ее успех или неуспех зависит от меня. Хочешь, чтобы она стала бестселлером? Тогда организуй Helsinki Watch в Англии, мы профинансируем. Я ответила - не буду этим заниматься, мне Англия ничего плохого не сделала. И он очень спокойно сказал - Ну, смотри, Ирина, я ж тебе говорил. Наказали меня за это и в самом деле крепко.

- Как наказали? Не издали книгу или что-то еще?

- Книгу уже издали, а вот до магазинов ее не допустили. И пока Беренштайн оставался президентом Random House, меня в Америке больше не публиковали.

- В чем разница между нынешней либеральной тусовкой и диссидентским движением?

- Это лучше вы мне скажите, что такое диссидентское движение. Диссидентами называли на Западе всех, кто был неугоден советской власти. А это были очень разные люди, которые одним единым движением быть никак не могли. Слишком разные у всех принципы.

Например, ни я, ни муж не вошли принципиально в Московскую Хельсинкскую группу. Не потому, что мы чего-то боялись - я и так получила больший политический срок, чем любая другая женщина. Нет, это не был вопрос риска, это был вопрос некоторой ответственности и незадуренности. Мы рассуждали так (может быть, мы тогда были молоды, - но я до сих пор не вижу логического пробоя в этих рассуждениях): почему Хельсинкская группа? Они настаивают на соблюдении Хельсинкского соглашения. Хорошо, крокодильчики мои, вы настаиваете. Но в Хельсинкском соглашении - три корзины. Одна из них - да, про права человека. А вторая, например, посвящена нерушимости послевоенных границ в Европе. И как же вы можете выступать за отделение, например, Эстонии от СССР, если вы называете себя Хельсинкской группой? Называйте себя тогда Хельсинкскими сектантами - "это мы вырежем, это отбросим, а вот это нас устраивает".

Если бы они действительно боролись за выполнение Хельсинкского соглашения, тогда все Хельсинкские группы мира должны были грудью встать против распада СССР, против раздергивания на части Югославии. Вы видели эти груди? Нет? А почему? А просто за это не платили.

Если же объяснять совсем просто - да, я получила на полную катушку, так позвольте же мне сидеть за то, что я сама делаю, пишу и думаю. А не за то, за что вам платят.

- Вы получили на полную катушку, но катушка оказалась почему-то более полной, чем у более знаменитых диссидентов. Почему?

- Наверное, я просто попала под раздачу. К тому же - ну, нетрудно представить себе логику того же Андропова. Представьте себе - какойто там особе 28 лет, ее стихи широко гуляют по самиздату, кладутся на музыку, переводятся за границей. Эта зараза уже в 28 лет член Международного ПЕН-клуба. Всю советскую цензуру она имеет в виду, и чем все это закончится - неизвестно. Не пора ли нам заняться превентивным действием? Это с одной стороны. С другой - гражданская позиция этой девчонки все-таки совершенно антисоветская. Вот, например, отправили Сахарова в Горький - с какой формулировкой? "По настоятельным просьбам советской общественности". Прекрасно. Мы с мужем - чем мы не общественость? - просто пишем открытое письмо с адресом, подписями и так далее - мол, мы не та часть советской общественности, от имени которой вы это делаете. Отправляем в Кремль и публикуем в самиздате. И в самиздате наше письмо подписывает еще несколько тысяч человек. Мы просто говорили властям: мы не можем помешать вашим мерзостям, но мы лишаем вас права делать их от нашего имени.

Мы с мужем были в каком-то смысле как Чичиков - заботились о том потомстве, которого пока нет. О том, чтобы детям было не стыдно в глаза смотреть. И сейчас не стыдно.

- Вы с мужем тогда работали?

- Да, муж был конструктором первой категории в НИИ при Академии наук. Потом, конечно, он оказался безработным, его вышвырнули с работы сразу, но поскольку он с детства был воспитан отцом в рабочих традициях (отец мальчишку устраивал на каждые каникулы подмастерьем к работягам), он умел работать на разных станках, был стеклодувом и так далее. И вот после увольнения он стал слесарем - инструментальщиком 6 разряда - а это такая белая кость среди рабочих: люди думающие, чертежи читать умеющие. Зарабатывал неплохо.