Расследование вел судебный следователь по важнейшим делам П. Т. Богацкий. Протокол судебно-медицинского исследования был представлен прокурору судебной палаты.

По данным исследования, громадное большинство жертв чрезвычайки погибло от огнестрельных ран, нанесенных в затылочную часть головы. Пытки до умерщвления, безусловно, производились; у трупов найдены отрубленными руки, ступни, пальцы, переломаны кости, есть обожженные или обваренные кипятком, у шести связаны руки, причем у одного настолько крепко, что веревка врезалась в тело и разорвала кожу.

Кто судил

Борьбой с «контрреволюцией» и беспощадным уничтожением «врагов народа» ведала в Харькове Чека - чрезвычайная комиссия из пяти лиц.

Комиссия эта действовала с разрешения и одобрения не только местных комиссаров (Кина, Артема, Рухимовича, Межлаукова, Пятакова, Подвойского, Ворошилова и др.), ее деятельность была несомненно известна как Раковскому, так и Троцкому. Что Троцкий сильно благоволил к чрезвычайкам и поощрял их работу, ясно из того, что приезд куда бы то ни было советского самодержца сопровождался всегда резким взрывом репрессий и жестокостей всякого рода.

Таким образом, ответственность за деяния, совершенные большевистскими местными палачами, ложится целиком на центральную советскую власть.

Во главе чрезвычайной комиссии стояла знаменитая своими жестокостями пятерка: Покко, Циклис, Израилит, Маевский и пятый, имени которого не удалось выяснить, комендантами чрезвычаек были Саенко и Судаков - палачи, имен которых не забудет не только Харьков, но и вся Россия. Ближайшими сотрудниками пятерки являлись следователи, производившие следствие над арестованными. Большинство следователей состояло из представителей рабоче-крестьянского правительства, но были среди них и учащиеся.

Следователи скрывались обыкновенно под чужими именами, так что приводить здесь их фамилии было бы бесполезно.

Юридической стороной дела руководил Маевский, он начал свою карьеру на базаре, где торговал семечками, и закончил образование в должности писца у местного присяжного поверенного. Деятельность следователей проявлялась, выражаясь деликатно, в умножении денежных средств чрезвычайной комиссии. Проще говоря, следователи занимались вымоганием и обиранием. Обирались и арестованные, и свидетели. Если у последних было что взять, они, в свою очередь, становились арестованными и переходили в разряд обвиняемых.

Мотивами к аресту служило главным образом желание присвоить себе чье-либо имущество, «социализировать» торговое дело или же отделаться от какого-либо нежелательного лица. Менее всего здесь было подлинных врагов советской власти.

Недаром пятерка, как правило, не любила доводить дело до трибунала, а казнила и миловала по своему усмотрению. Отпускались на свободу те, с кого уже нечего было взять. С личными объяснениями обвиняемых решительно никто не считался. Представление каких бы то ни было доказательств, оправдывающих арестованного, считалось совершенно бесполезным. Никакие просьбы об ускорении дел не принимались во внимание, и двигались лишь те дела, по которым следователи вели «особые» переговоры с родственниками заключенных. Но и здесь была своего рода ловушка, т. к. родственники выпущенных привлекались в свою очередь за дачу взяток.

Исход дела зависел от размера взятки, от произвола, от личного настроения членов чрезвычайки, от случая, от чего угодно, - только не от справедливости.

Аресты

Имеется множество свидетельских показаний о том, как и за что арестовывали. Из груды имеющихся по этому вопросу материалов приведем некоторые примеры.

Кадет Башинский, 16-летний юноша, неосторожно написал в письме к своему товарищу, кадету Полякову, о том, что в Харьков скоро прибудет Колчак со своими добровольцами и что тогда можно будет поступить в его армию.

Эти слова были приняты за нити грандиозного заговора. Мальчика неоднократно пытали, в результате чего все больше и больше увеличивался список заговорщиков. Возникло целое дело о «монархической организации из Липовой Рощи». Мирных жителей Липовой Рощи арестовывали десятками и препровождали в чрезвычайку. Дело было доведено до сведения Троцкого, что подняло деятельность Харьковской чрезвычайки в его глазах.

При аресте милиционера Якимова ни обвинители, ни обвиняемый не могли себе уяснить, в чем вина арестованного, - в том ли, что он состоит председателем монархической организации, или анархической.

С. Д. Ильин, впоследствии расстрелянный на Чайковской улице, обвинялся в том, что он состоял председателем Союза русских людей (не Союза русского народа), а при обыске у него были найдены стихи:

«Як булы у нас царь с царицей, -

Були булки, паляницы»… и т. д.

А также список народных комиссаров, где против каждого псевдонима стояли настоящие имена: Троцкий - Бронштейн, Стеклов - Нахамкес, Каменев - Розенфельд, Зиновьев - Апфельбаум и т. д. Хранение у себя подобных документов считалось вообще одним из самых важных преступлений против Советской власти. Обладатели их подвергались самым суровым карам, и, если не был расстрелян Г. И. Игнатищев, обвинявшийся именно в этом, то только потому, что заболел сыпным тифом. По рассказам очевидцев, его болезнь привела в неистовое бешенство Саенку, который, боясь упустить жертву, постоянно вертелся около заразного барака, ожидая выздоровления арестованного.

Профессора Вязигин и Денисов, Д. П. Леонов, Кобцев и Мелихов обвинялись в том, что 10 лет тому назад были сняты на одной фотографии с Пуришкевичем.

Некто Сарычев был расстрелян только за то, что 35 лет тому назад служил в полиции. Носович, бывший прокурор судебного департамента Сената, обвинитель по делу Сухомлинова, рассказывает о своем аресте следующее:

«Несмотря на то, что я не скрывался, - не в моем стиле переходить на нелегальное положение, - большевики напали на мой след случайно. Дочь моя служила в Химсоюзе. И вот однажды какие-то сыщики-гастролеры явились в управление Химсоюза в чрезвычайном волнении.

- Кого вы держите у себя? Дочь бывшего обер-прокурора Сената, племянницу министра Протопопова, жену офицера Добровольческой армии!

Так местные ищейки напали и на мой след. И вот, в результате этого, два милостивых государя глубокой ночью на 14 мая пожаловали в мой дом. Они подвергли и дом, и меня всестороннему обыску. Что они искали? У меня было такое впечатление, что они сами этого не знают. Ничего положительно интересного для чрезвычайной комиссии они не нашли. Зато ими были обретены такие компрометирующие вещи, как серебряный портсигар, золотые часы и серебряный сервиз. Все это было забрано и, кроме портсигара, не возвращено.

Пешком, с одеялом да подушкой, наскоро мною забранными, отправились мы на Сумскую улицу. Мое новое обиталище оказалось в тесном и сыром подвале, где уже находилось целое общество бывших чинов полиции, приставов, как титуловали их тюремщики. Через некоторое время нас перевели на Чайковскую.

Новый обыск. Новая брань.

А затем потянулись длинные дни, недели«.

Преступление В. Смиренномудренского заключалось только в том, что он был прапорщиком. Арестованный по анонимному доносу, без предъявления каких бы то ни было обвинений, он был препровожден на Сумскую.

Допрос

Как было уже сказано, судьба несчастных, попавших в чрезвычайку, зависела в большинстве случаев от произвола. Случалось, что допрос производился на следующий же день; бывало, что месяцами приходилось просиживать в подвалах, не зная, за что, собственно, сидишь; случалось и так, что допроса вовсе не было, а жертва без суда и следствия выводилась в расход палачами вроде Саенки.

Такой случай подробно описывался в одной из харьковских газет. Дело касалось целой группы лиц, арестованных 3 июня и препровожденных под сильным конвоем из 20 красноармейцев в Чайковский лагерь.