Эта реальность удручающе грустна. Она стоит на двух уродливых данностях, очевидных, в общем-то, для каждого обывателя, но упорно игнорируемых властью.

Первая. Уровень доверия к милиции, прокуратуре, суду - уже не «запредельно низкий», а минусовый. Репутация этих структур столь угнетающа, что можно запустить практическую дезу - и она будет иметь успех. Если завтра где-то напишут, что некий следователь скуки ради отрезал у подследственной девственницы белы груди и накормил ими домашнего волкодава, найдется немало сограждан, которые поверят и без предъявления девы. И не в том дело, что люди доверчивые, легковоспламеняющиеся дураки (хотя дефицита дураков в отечестве не наблюдается), но, скорее, в личном опыте обывателя, свидетельствующем, что невозможное возможно, - это зона абсурда, бессмысленного и гибельного вздора. Если власть в ближайшее время не озаботится этим настроением, гражданские потрясения неизбежны.

И вторая: растущее, социальное напряжение, масштабы скрытой классовой неприязни. При этом агрессивной стороной выступает «интеллигенция», которая еще не может жить без «быдла», но уже верит, что без него можно жить. Когда сотни людей с высшим образованием, а то и с научными степенями, людей начитанных, повидавших мир, на голубом глазу уверяют, что в интеллигентных семьях не бывает детоубийств, потому что это антропологически невозможно, и с той же страстью уверяют, что «неинтеллигентные люди» по определению могут за просто так, из той же мифической неприязни к инаковости, отправить на казнь мать и дитя, - становится довольно-таки жутко. Эти умонастроения достаточно массовы и - глубоко закономерны, они естественное следствие полутора десятилетий легитимного социал-расистского дискурса.

… Решение по новгородскому делу отложено на неопределенный срок. Новая волна может вспыхнуть завтра, через год, через несколько лет. Но - сами ли обнаружатся Тоня и Алиса, найдут ли их, или не найдут; проживут ли они, две акварельные девочки, какую-то жизнь под чужими паспортами, пугаясь каждой тени; какая страшная - или напротив - правда выяснится лет через 15, когда Алиса найдет Егора и спросит: «Что же ты видел на самом деле?» (а почему-то думается, что эта встреча состоится) - все это сейчас, пока затихла перестрелка, не так уж важно.

Гораздо важнее, чтобы общество, по капле выдавив мелодраму, прислушалось к своим фобиям и социальным предрассудкам и различило в себе пока этот смутный, легкий, но уже ядовитый соблазн межсословной розни, - чувство, на которое так соблазнительно повестись и от которого так тяжело освободиться.

А иначе к чему звучал весь этот джаз?

Музей Чапаева в Чебоксарах: отсутствие героя

Мне, как и подавляющему большинству моих соотечественников, Василий Иванович Чапаев знаком в двух ипостасях: как герой одноименного фильма и как герой бесчисленных анекдотов, по большей части дурацких. Никогда специально не интересовался этим персонажем, даже знаменитого романа Фурманова не читал. Собираясь посетить музей Чапаева в Чебоксарах, я думал, что узнаю о героическом Василии Ивановиче нечто новое, и его несколько трафаретный образ в моем сознании станет более объемным. Заиграет, так сказать, новыми красками.

К сожалению, этого не произошло.

Здравствуйте, билет у нас стоит пятьдесят рублей, сказала служительница музея, увидев входящего меня. И бахилы, пожалуйста, наденьте.

Здоровенные брезентовые бахилы, с веревочками. Неудобные. Вожусь с веревочками. Веревочки плохо завязываются. У нас есть еще одноразовые бахилы, удобные, говорит служительница. Пять рублей стоят.

Покупаю удобные платные бахилы, покупаю билет. Достаю фотоаппарат. За съемку - еще шестьдесят рублей, немедленно реагирует служительница. То есть съемка дороже входного билета. Надо же.

Экскурсии, оказывается, возможны только по предварительной заявке. Значит, придется без экскурсии. Может, оно и к лучшему - музейные экскурсоводы часто обрушивают на посетителя массу совершенно ненужной информации, или, наоборот, начитают «гнать», и не получается толком рассмотреть заинтересовавшие экспонаты.

В первом зале экспозиции полторы стены посвящены Василию Ивановичу, а остальные две с половиной - разным людям и явлениям, прямо или косвенно относящимся к главному герою, а порой и вовсе никакого отношения к нему не имеющим. Посередине зала - тачанка, мирное гужевое транспортное средство, переоборудованное для боевого применения путем установки на него станкового пулемета «Максим». Эх, тачанка. Все четыре колеса.

Начинается экспозиция, как и положено, с метрики. Иерей Павел (фамилия неразборчива) удостоверяет, что 28 января 1887 года в деревне Будайка Чебоксарского уезда Казанской губернии в крестьянской семье родился раб Божий Василий. Рядом - карта-схема деревни Будайка с указанием номеров домов, составленная каким-то архитектурным чиновником и утвержденная самим казанским губернатором.

Фотографии родственников. Отец Иван Степанович, человек с чрезвычайно буйной растительностью на голове. Старший брат Михаил Иванович, человек с ничем не примечательным чиновничьим лицом. Младший брат Григорий Иванович, человек с молодцеватым выражением, в военной форме, в фуражке набекрень, типичный дембель.

А вот и сам Василий Иванович, в компании друзей перед призывом в армию. 1908 год. Молодые крестьянские ребята. Кто из четырех молодых людей - Василий Иванович, понять затруднительно.

Молодой Василий Иванович с молодой женой, Пелагеей Никаноровной Метлиной. 1909 год. У Чапаева того времени - очень обычное, ничем не выделяющееся, не запоминающееся лицо (в отличие, кстати, от младшего брата). Обыкновенный такой паренек, в пиджаке, в рубахе навыпуск, в сапогах. И жена под стать - Мисс Невзрачность.

Через семь лет Василий Иванович уже бравый вояка, на груди - Георгиевские кресты. Лицо уже совсем другое, в нем появляется что-то ощутимо-героическое. Явственно отразилось на этом крестьянском лице участие в империалистической войне (в подписи к фотографии так и написано - «Империалистическая», а не «Первая мировая»).

Приказ о присвоении старшему унтер-офицеру В. И. Чапаеву звания фельдфебеля. Приказы о награждении Георгиевскими крестами. Герой.

Дальше начинается другая стена, первый экспонат - фотография Василия Ивановича на фоне красных большевистских лозунгов: вся власть советам, земля крестьянам, фабрики рабочим. Здесь мы видим уже другого Василия Ивановича - не просто храброго вояку, а командира, военачальника. Взгляд совершенно меняется - на смену былому дембельскому ухарству пришла яростная отчаянность и какая-то самоотрешенность.

Дальше - много карт боевых действий, нарисованных на серой бумаге чьей-то не очень умелой рукой. Белые обозначены черным цветом, красные - красным. Стрелки, обозначающие перемещения войск. Подавление восстания в Николаевском уезде. Первый поход на Уральск. Разгром Колчака. Бузулук, Бугуруслан, Татарский Кандыз, Чалыкла, хутор Логашкин, хутор Беленький.

Похороны военного коменданта города Балаково Григория Ивановича Чапаева, младшего брата, убитого во время антисоветского восстания. На переднем плане - гроб, за ним сгрудилась военизированная большевистская урла. У одного, судя по всему, болят зубы (щека подвязана). Другой радостно улыбается.

Бурка Василия Ивановича. Черная, лохматая. Внизу скромная, малозаметная надпись: «муляж».

Головной убор башлык - колпакообразный, с длиннющими свисающими «ушами». Подпись: «Башлык А. П. Биватова, чапаевца, нашего земляка». Башлык земляка.

Фотография Марии Андреевны Поповой, начальника «санитарной летучки» чапаевской дивизии, прототип Анки-пулеметчицы. Типаж - задорная, с горящими глазами «комсомольская богиня» с невидимым ожерельем из человеческих черепов. В кокетливой шляпке. Из подписи следует, что задорная коммунистическая тетенька впоследствии закончила юрфак МГУ и «работала за границей». Жизнь у Анки удалась.