Глава 32. О самосатском епископе Евсевии

Между тем дивный Евсевий, которому, как я прежде упомянул, отдано было общее той и другой стороны определение, увидев, что оно нарушено, возвратился в вверенный себе город. Боясь собственноручного обличения, ариане убеждали Констанция послать кого–нибудь взять назад то определение. Убежденный ими царь послал с этою целию одного из тех людей, которые ездят обыкновенно на переменных лошадях и в самое скорое время доставляют ответы. Когда посланный прибыл к Евсевию и передал ему волю царя, то дивный этот муж отвечал: «Не решусь отдать сообща вверенный мне залог иначе, как в присутствии всех вверивших». Посланный передал это пославшему. Пылая гневом, царь отправил его снова с тем же повелением и прибавил в своем письме, что повелевает отсечь Евсевию правую руку, если он не отдаст определения, впрочем, прибавил это с целью только устрашить Евсевия, в самом же деле запретил посылаемому исполнять свою угрозу. Развернув послание и узнав из написанного, каким наказанием грозил ему царь, этот святой муж вместе с правою протянул и левую руку и предлагал отсечь их обе. «Не отдам, — сказал он, — этого определения: оно очевидная улика низости ариан». Узнав о таком его мужестве, Констанций и тогда изумлен был им, и после не переставал ему удивляться. Так–то перед великими делами людей невольно благоговеют даже враги их. Около этого времени Констанций узнал, что Юлиан, которого он объявил кесарем Европы, предпринимает очень важные дела и собирает войско против того, кто удостоил его высокого сана, и немедленно уехал из Сирии, но в Киликии скончался. Не сохранив в целости оставленного себе в наследие родительского благочестия, он не имел и оставленного себе помощника, а потому горько раскаивался в перемене веры [ [159]].

Глава 1. О воцарении Юлиана

Констанций оставил эту жизнь с скорбию и сокрушением, что уклонился от веры отеческой. Между тем Юлиан на пути из Европы в Азию узнал о его смерти и, представляя, что нет более уже противника ему, сделался смелее и вступил на престол.

Глава 2. О том, что, воспитанный в благочестии, он обратился к нечестию

Еще не достигнув зрелого возраста и находясь в летах отроческих, Юлиан вместе со своим братом Галлом питался млеком благочестивого учения [ [160]]. Того же учения держался он и тогда, когда вступал уже в возраст юношеский и приближался к совершеннолетию; даже боясь Констанция, который с ужасным тиранством убивал его родственников [ [161]], причислен был к сонму чтецов и при богослужебных собраниях читал народу священные книги. Мало того, он построил было и храм в честь мучеников, только мученики, предвидя уклонение его в нечестие, не приняли его дара: храм, по непрочности основания, сообразной с непрочностию мыслей самого строителя, пал еще прежде, чем был освящен. Так прошел первый и второй его возраст.

Глава 3. О том, что прежде он скрывал свое нечестие и обнаружил его уже вспоследствии

Когда Констанций, увлекаемый войною против Магненция, должен был переехать на Запад, тогда кесарем Востока объявил он Галла [ [162]], который и в то время соблюдал благочестие, и после, до конца жизни был благочестив. Этот случай расположил Юлиана рассеять спасительный страх души, и он с предосудительною самонадеянностию начал домогаться царского скипетра: обходя Элладу, выискивал провещателей и гадателей — с намерением узнать, сбудется ли его желание. Наконец он напал на человека, который обещал ему предсказать это. Приведши Юлиана в одно идольское капище, тот человек указал ему место внутри самого святилища и начал вызывать лукавых демонов. Когда же демоны явились в обыкновенном своем виде, ужас невольно сообщился Юлиану и заставил его положить на челе крестное знамение [ [163]]. Увидев это знамение Христовой победы и собственного поражения, они мгновенно исчезли. Волшебник узнал о причине их бегства и стал укорять Юлиана, но Юлиан признался ему в своем испуге и при этом выразил изумление, как велика сила креста, если демоны не устояли перед его изображением и разбежались. Не думай так, добрый человек, отвечал обманщик, они ушли не по боязни, как ты говоришь, а по отвращению к тому, что сделано тобою. Обольстив таким образом этого бедняка, он ввел его в таинства и исполнил беззакониями. Страсть сделаться царем совлекла с несчастного ризу благочестия. Впрочем, Юлиан, даже и приняв правление, долго еще скрывал свое нечестие, потому что боялся особенно проникнутого благочестием войска. Оно сперва освобождено было от древних заблуждений всехвальным Константином и от него же получило урок истинного учения, а потом посеянные в нем родителем семена веры еще более утвердили его дети. Если Констанций, обманываемый управлявшими им людьми, и не принимал слова «единосущный», то по крайней мере искренно исповедовал его значение, потому что Бога–Слово называл Сыном, истинным рожденным от Отца прежде веков, и явно отвергал дерзавших называть Его тварию, а идолопоклонство воспрещал решительно. Припомним и другой достохвальный поступок Констанция, вполне доказывающий его ревность в делах веры. Во время войны с Магненцием, он собрал все войско и увещевал воинов принять святое крещение. «Нам неизвестен конец нашей жизни, — говорил он, — особенно же в сражении, когда со всех сторон летят тысячи стрел, дротиков и копий, когда грозят насильственною смертию удары мечей, сабель и другого оружия. Посему каждый необходимо должен облачиться в ту вожделенную одежду, в которой мы будем очень нуждаться на том свете. А кто не расположен теперь возложить на себя это одеяние, тот пусть оставит войско и возвратится домой; я не хочу сражаться вместе с неосвященными».

Глава 4. О возвращении епископов из ссылки

Понимая все это очень ясно, Юлиан отнюдь не открывал душевного своего нечестия — даже чтобы приобресть общее благорасположение, повелел сосланных Констанцием и рассеянных по пределам государства епископов возвратить, каждого в свою церковь. В силу этого–то повеления святой Мелетий возвратился в Антиохию, а всехвальный Афанасий — в Александрию. В то время Иларий, Евсевий Италийский, и Люцифер — пастырь острова Сардинии, находились в египетской провинции Фиваиде, куда заточил их Констанций. Собравшись с другими, единомышленными себе (епископами), они признали нужным позаботиться о водворении в церквах единства и согласия, потому что, кроме внешних нападений на церкви со стороны противников по учению, происходила борьба и в недрах самых церквей. Так, в Антиохии православный народ распался на две партии: приверженцы всехвального Евстафия, отделившиеся еще прежде, собирались на богослужение особо, а отступившие от арианского общества вместе с дивным Мелетием совершали богослужение опять особо в так называемой старой церкви. Между тем обе эти партии одинаково исповедовали веру, ибо та и другая с равным усердием стояла за символ изложенного в Никее учения. Разделяла их только взаимная вражда и привязанность каждой к своему предстоятелю, и раздор не окончился даже смертию одного из тех епископов. Евстафий умер еще прежде, чем рукоположен был Мелетий, но когда православные, по изгнании Мелетия и рукоположении Евзоя, отделились от общения с неправомыслящими, евстафиане не согласились соединиться с ними. Поэтому собравшиеся с Евсевием и Люцифером хотели найти средство соединить упомянутые партии, и Евсевий просил Люцифера отправиться в Александрию, чтобы там касательно сего дела посоветоваться с Афанасием Великим, а сам брал на себя труд — примирить враждовавших антиохийцев.

Глава 5. Рукоположение Павлина

Однако ж, Люцифер не поехал в Александрию, а отправился в Антиохию. Много речей о примирении говорил он той и другой партии, но, видя, что евстафиане, руководимые пресвитером Павлином, не соглашаются ни на что, наконец, рукоположил им этого самого Павлина в епископы, и поступил нехорошо, потому что своим поступком продлил существовавший раздор на восемьдесят пять лет [ [164]], до времени достойного всякой хвалы Александра, который, приняв кормило правления антиохийской церковью, употреблял все средства, прилагал все старание и усердие к восстановлению единосущия и наконец успел присоединить к телу церкви отделившийся член ее. Увеличив таким образом распрю, Люцифер оставался в Антиохии еще довольно долго. Между тем туда же прибыл и Евсевий и, заметив, что от нехорошего врачевания болезнь сделалась неисцелимою, отплыл на запад. А Люцифер возвратился в Сардинию и к церковным догматам присоединил нечто чуждое, так что последователи его стали называться по его имени и долгое время известны были под именем люцифериан. Впрочем, и это учение впоследствии уничтожилось и предано забвению. Такие–то дела происходили по возвращении епископов из ссылки.