Из боевого донесения командира 28-й немецкой пехотной дивизии: «На участке укреплений у Сопоцкина и севернее противник решил держаться любой ценой и выполнил это».
Большую часть боеприпасов в дотах израсходовали в первый день. Все реже огрызались огнем казематы; все ближе подкатывались к ним немецкие пушки, по ним вели огонь с расстояния 100 м тяжелые гаубицы и 88-мм зенитные орудия. Бойцов травили газами, их легкие забивала густая цементная пыль. Их рвало сажей и кровью. Их заливали водой, выжигали огнеметами… А они держались и надеялись… Через год, в 1942 г., немецкие инженеры-фортификаторы отмечали в докладных записках об этих бойцах: «Русские, однако, оказались настолько хорошими солдатами, что не растерялись от неожиданного нападения. На отдельных позициях доходило до ожесточенных боев».
Решительно и умело оборонялись в 66-м Осовецком укрепрайоне (полковник С.Н. Дралин) 13-й и 8-й отдельные пулеметные батальоны и приданный им около 11 часов дня 75-й гаубичный артиллерийский полк из 27-й стрелковой дивизии.
Поднятые по тревоге воины взводов младших лейтенантов Алёшина А. А., Гукова М.Е. и Гагулина Е.Е. из рот лейтенантов Зубшина Д. Ф., Зубрилова Н.А. и Ковалева И.И. сражались в неимоверно трудных условиях.
Немцы обстреливали доты прямой наводкой, бомбили их. Позиции артиллеристов заволакивал дым пожарищ и пыли, но мужественные люди вели огонь, не покидали боевых рубежей.
Боец-артиллерист из взвода младшего лейтенанта Ушакова Г. Пянзин В., прошедший все муки страшнейшего боя под Осовцом, тяжело раненный под Вязьмой и скончавшийся в можайском госпитале, писал своим родным перед смертью. Не все можно разобрать в письме погибшего героя, но главное — донести до читателя, что они были, жили в те тяжелейшие годы, вели бои с сильным противником и верили в победу над ним. «Мы с моим командиром Г. Ушаковым (земляком из Ташкента) были отрезаны в доте. Нас было 12 человек, потом — 7, а в конце боя остались с ним на пару. Ушаков был тяжело ранен. При таком ранении люди не живут… Пусть все знают, что мы не спасовали перед врагом, а бились, как и положено было бойцу, присягнувшему своей Родине… И Вы, стиснув зубы, не отчаивайтесь, больше работайте для победы. Она непременно придет…»
В письме есть записи, похожие на стихи.
«Начался бой, первая робость…
И вот наш дот, экраном амбразуры,
глядит на немцев, готовых встать в атаку.
Подходят танки, целят пушки дулы…
Наводят страх на них и наши УРы.
Наш взор на них.
Они на нас глядят, но не спешат полезть вновь в драку.
Нас только десять. Немцев очень много,
но ждут они «стервятников» с Сувалок на подмогу.
Ну что ж, пока они и мы молчим. А между прочим, на предполье, не ставшем ихним, а ничьим… лежат убитые по чьей-то глупой воле. Их очень много; кто на спине, кто ниц… Усыпал поле перед дотом фриц. Березок жалко на кресты порубят. Всю рощу варвары погубят. То было рано утром. В выходной…
…Убит Джура Курбанов, без ног, с оторванной рукой сержант Мигуля. А рядом, за истерзанной снарядами сосной, связиста нашего догнала вражья пуля. Нет связи…
Орудия с закрытой (позиции в крепости Осовец) перестали бить. Видать, и им не сладко, коль они притихли. Гремит и там, противник яростно бомбит. Над ними дым и огненные вихри. А здесь на передовой, у стен бетонных, меж вырванных могил бездонных, бойцы 2-й стрелковой дивизии проходы очищают. В воронки мертвых, раненых в блиндаж. На них не действует мандраж. Однако боль в душе, как след потерь огромных, досаду в тело нагнетает. Сколько ж, Вас, «Родины сынов убитых и в 'воронку снесено. Пропавших «без вести», не успевших полюбить. А вас успели уж убить.
Прощайте ж, храбрые друзья, нам киснуть в слабости нельзя…
И снова бой. Снаряды грызли все что попадалось. Метко, беспощадно, по квадратам. Казалось, ничего уж не осталось. А кто остался из своих, становился братом. Так целый час терзали бомбы, мины, осколки, пули, комья рваной глины. Но гарнизон наш жил и отбивал атаку за атакой. Хотели подорвать наш дот собакой, но кто-то моську подстрелил, и гарнизон наш снова жил.
Но нет патронов, день словно год. Над дотом брешь и виден небосвод. Остались два бойца и слитые с бетоном наши лица. А перед нами трупы-валуны. Они на нас глядят. Они нас обвиняют. Они оставшихся в живых нас тупо изучают. Нет, не мы устроили войну, не мы вас вызвали на сечу. А вы напали на страну, утратив совесть человечью…»
Бойцы из этих дотов, достроенных и недостроенных, из 66-го Осовецкого УРа, почти все, не вышли из боя. Они остались в них навсегда…
* * *
Из дела №Р-24000. Павлов: «В отношении строительства УРов я допустил со своей стороны также преступное бездействие. В 1940 г. строились только отдельные узлы, а не сплошная линия укреплений, и я поставил об этом вопрос только в 1941 г., перед событиями. Вопросы эти хотя и были разрешены положительно, но было уже поздно. В результате моей бездеятельности УРы к бою готовы не были. Из 590 сооружений было вооружено только 180–190 и то очень редкими узлами. Такое положение с УРами дало возможность противнику безнаказанно их обходить и форсировать. Основное зло я нанес своей беспечностью и неповоротливостью…»
На судебном заседании 22 июля 1941 г.: «Ульрих: О боеготовности укрепленных районов вы сами на предварительном следствии показали: «Я сознательно не ставил резко вопроса о приведении в боеготовность укрепленных районов, в результате УРы были небоеспособны, а УРовские войска даже по плану мая месяца не были развернуты».
Павлов: «Эти показания я подтверждаю, только прошу вычеркнуть из них слово «сознательно».
Член суда Орлов, обращаясь к начальнику штаба генералу Климовских: «Скажите, был ли выполнен план работ по строительству укрепленных районов?»
Климовских: «Работы по строительству укрепленных районов в 1939–1940 гг. были выполнены по плану, но недостаточно. К началу военных действий из 600 огневых точек было вооружено 189, и то не полностью оборудованы».
Орлов: «Кто несет ответственность за неготовность укрепрайонов?»
Климовских: «За это несут ответственность: командующий войсками Павлов, помощник комвойсками по УРам Михайлин и в известной доле я несу ответственность как начальник штаба».
* * *
Одними из первых встретили врага воины 213-го стрелкового полка 56-й стрелковой дивизии (майор М.И. Яковлев), находившиеся в лагерях в районе Сопоцкина. Здесь же, в летних лагерях, размещались две батареи 113-го артполка дивизии (майор Зайцев) и один батальон 23-го отдельного саперного полка. Эти части были подняты по боевой тревоге в 3 ч. 15 минут 22 июня. Батальоны быстро заняли боевые позиции по обоим берегам Августовского канала…
Командир пулеметной роты 213-го стрелкового полка В.И. Помченков вспоминает: «Когда я прибежал из Со-нич, где жил на квартире, полк занял оборону рядом с недостроенными дотами… Враг обрушил на нас все имеющиеся в его распоряжении огневые средства: применил авиацию, артиллерию и минометы… Но бойцы полка держались стойко и отбивали все атаки.
Безусловно, у нас были большие потери, но приказа об отходе не было…
Наша огневая мощь была ослаблена еще и тем, что накануне войны пулеметные взводы стрелковых рот были направлены на Белосток, якобы для сборов. А в стрелковой роте, как известно, пулеметы являются главной огневой силой…»
213-й стрелковый полк Яковлева, уже измотанный в первых оборонительных боях, потерявший почти половину своего состава, вместе с артиллеристами 113-го ЛАП, пограничниками, бойцами 9-го пулеметного батальона Гродненского УРа держались. Связь со штабом дивизии была потеряна. Все усилия наладить ее ни к чему не привели. Посланные люди или совсем не возвращались, или приносили дурные вести: «Дорога перехвачена немецкими мотоциклистами!», «Гитлеровцы захватили переправу через Неман!», «Наш 184-й стрелковый полк отошел от д. Гожи!». Снова завязался бой. В небе «юнкерсы» и «мессершмитты». Они шли бомбить и уничтожать полк. Самолеты вытягивались в цепочку, заходя в хвост друг другу. И вот уже на всем протяжении позиций полка земля кипит от взрывов, и к этой земле — солдатской спасительнице — припадают люди в выцветших запыленных гимнастерках. Они зарывались в нее, искали щели в ней, чувствовали себя в ней безопаснее и надежнее среди метавшегося по земле огня и металла. Рвались бомбы и рвали осколками человеческие тела. Стонала земля, стонали люди, хрипели обезумевшие лошади…. А в небе над «юнкерсами» и «мессерами» было чистое небо. И ни одного нашего МиГа, ни одной нашей «Чайки». Держись, солдат, закопавшийся в землю! Она тебя прикроет и примет. Возможно, и навсегда. Затем взбесилась артиллерия противника. Снаряды и мины вспарывали землю и рвали солдат на части. И в этот самый напряженный момент боя командир 113-го артиллерийского полка майор Зайцев кинулся на батарею к орудию, отстранил тело убитого наводчика и прильнул к «панораме». Он давно уже сам не стрелял из орудия. Но видеть, как погибают его бойцы, в прошлом комбайнеры и шахтеры, сталевары и учителя, он не мог. В круглом глазке «панорамы», на перекрестке двух черных черт, он увидел фашистов. Майор старательно навел орудие, нажал спуск…