Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Это кук… — я поперхнулся. — Это кукла!.. — крикнул я девушке. Меня прошиб пот, сразу стало холодно, аж зубы застучали. Я поддел куклу ногой, и она отлетела на обочину.

— Вот ведь сволочи, — сказал я, подходя к ней, — вот ведь гады!..

Она схватила меня за руку и кивком указала на что-то за моей спиной. Обернувшись, я увидел под козырьком обложенной сугробами автобусной остановки небольшую компанию: выставив на безжизненный свет головы в вязанных шапочках, они спокойно наблюдали за нами. «Сбегать за монтировкой?» — подумал я, словно ехал на своей машине, а потом понял, что лучше как можно скорее уехать.

Меня прошиб озноб, всего колотило, я никак не мог пролезть на место водителя, а тут еще она, таким тоном, словно разбила чью-то любимую чашку, начала:

— Прости меня, пожалуйста, но мне показалось, что если мы уедем…

Тут меня прорвало. Сам не знаю, что на меня нашло:

— Заткнись, заткнись, заткнись! — и я, вцепившись в руль, въехал в него лицом, закрыл глаза, с наслаждением выругался.

Хлопнула дверца, и, открыв глаза, я увидел: она сначала торопливо, а потом медленнее пошла от машины. Я нажал на сигнал — она остановилась, я нажал еще раз — она обернулась. Я наклонился, открыл ей дверцу и стал заводить машину. Она подошла, села на место и, посмотрев на мои манипуляции с проводами, спросила:

— Тебе приятель не оставил ключей?

— Забыл он, забыл… Уехал, понимаешь, говорит: пользуйся! А ключей не оставил. Вот я и пользуюсь…

Она вытащила из кармана дубленки пачку сигарет.

— И мне прикури, — попросил я.

Она протянула мне сигарету. Фильтр имел вкус помады.

IX

Я купил через знакомого официанта сигареты, бутылку вина, апельсины, коробку конфет, а при выходе из уже пустого, полутемного зала прихватил с собой два липковатых бокала.

Мы заехали в парк, перебрались на заднее сиденье.

— Мне чуть-чуть, на самое донышко, — сказала она.

— На донышко, так на донышко, — согласился я, а потом налил себе полный и выпил залпом.

— Ты же за рулем!

— Нет, уже не за рулем, — возразил я, наполняя свой бокал. — Твое здоровье!

Мы чокнулись. Она отпила и скривилась.

— Какая дрянь!

— Конечно, дрянь! — подтвердил я. — Это слив…

— Слив?

— Ну — слив… Сливают из разных бутылок, из недопитых бокалов, из этих самых… Сто очков любому коктейлю… Смотри — апельсинчик, — я достал из пакета апельсин, а потом коробку конфет, — и вот — конфеты…

Она рассмеялась и отпила еще. Сегодня она была другая: чувствовалось, что она готовилась к этой встрече.

— Не боишься, что тебя остановят, лишат прав? — поинтересовалась она.

— У меня их нет…

— Совсем?

— Ну, кой-какие, наверное, еще есть… А на машину вот нет…

— А как же ты ездишь? — она отдала мне половину апельсина.

— Как видишь… Быстро… Ты, помнится, начала говорить о том, что ты любишь. Так что ты любишь?

— Ну… Ну, когда что-нибудь случится, что-то происходит… Когда живется… Сегодня вот — живется… — Она достала сигареты. — Дать тебе?

— Прикури…

— Зачем? — она улыбнулась.

— У тебя помада вкусная…

— Смешной ты, — она прикурила мне сигарету. — Ты вообще кто?

— Я — это я!..

Мне стало завидно. Я съел еще одну конфету, взял дольку апельсина.

— И все? — спросил я, на нее не глядя.

— Мало?

— Много, слишком много…

— Теперь ты попробуй…

— Я так сразу не могу… Надо подготовиться, — я налил и выпил. То, что мы пили, действительно было дрянью. Я открыл окошко, выбросил в него пустую бутылку, свой бокал, она протянула мне свой — я выбросил и его, повернулся к ней и поцеловал. Она вздохнула.

— Я приставала, да? — спросил я.

— Нет… — Она обняла меня за шею, и мы опять поцеловались.

— Там что-то горит, — сказала она.

Я посмотрел: сквозь запотевшее стекло были видны оранжевые блики на стволах.

— Помойка горит. У ресторана.

— Откуда ты знаешь? Может, не помойка…

— Она. Она у них часто горит…

В машине было тепло и уютно. Мы поцеловались.

— Отвези меня домой, — попросила она шепотом, — мне пора.

До ее дома я доехал неуверенно, ощущая легкое покалывание под сердцем. Мы выкурили еще по одной сигарете.

— Вот это да!.. — сказала она.

— Что «да»?

— Неожиданно все как-то…

Я вышел из машины, плавно обошел ее, открыл дверцу и, сама галантность, подал ей руку, но она, как только ступила на заледенелый асфальт, вскрикнула: мало того, что отломился каблук, — она, морщась от боли, повисла у меня на плече.

— Я подвернула ногу!.. Так больно…

Я подхватил ее на руки, понес к дверям подъезда, оставив «жигуленок» махать дворниками, понес, напрягая силы, целуя в прогалинку между завитками шарфа, и она, чуть свесившись с моих рук, перегнувшись, скользя пальцами по лакированной ручке, открыла дверь. Мы вошли, вернее — вошел я, в теплый подъезд большого дома, где — чувствовалось сразу — живут люди с достатком, и пошли к лифту и, дождавшись его, поехали, а она шептала мне на ухо:

— Отпусти меня, я же могу стоять…

Мы вышли на ее лестничную площадку, и она, уютно лежа у меня на руках, долго рылась в сумочке и, наконец, сказала обиженно:

— Я потеряла ключи…

Я осторожно поставил ее. Одной рукой она держалась за стенку, другой за меня.

— Позвони мне, — сказала она. — Завтра. Слышишь? Не пропадай, — она посмотрела в пол, — это будет… нечестно… Давай уезжай…

Я двинулся к лифту, она потянулась к кнопке звонка, но, дверь квартиры уже открывалась: на пороге стоял ее отец, мой бывший начальник «Автосервиса», в малиновой с черными кистями, пижамной куртке, в шейном платке, весь в беспокойстве и негодовании.

— Папа! — сказала она. — Вы очень волновались? — а папа-директор, директор-папа, увидев меня, меня, в оцепенении стоящего перед раздвинувшимися створками лифта, поднял брови, как-то кудахтнул, вдернул ее в квартиру, из которой уже выплывало нечто розовое, в газовой косынке на ребристой от бигудей голове, также с поднятыми бровями и кудахтанием, и шагнул ко мне. Но оцепенение уже прошло — я впрыгнул в лифт, нажал кнопку «первый этаж»…

На улице мягко падал снег, опушал «жигуленка». Мне дико захотелось спать и, в который раз решив: «Будь, что будет!», я поехал домой на нем. Счистив зубами кожуру, я съел апельсин, запихал в рот горсть конфет.

Дома мне до зуда захотелось кому-нибудь позвонить. Я отключил телефон, запихнул его на антресоль, выпил холодного чая, взял старый журнал, лег на диван и заснул с журналом на груди.

X

Осознание того, что спешить мне теперь некуда, далось на удивление легко. Был, правда, момент, почти что сразу после пробуждения, когда я, баюкая затекшую руку, изгонял из нее тупые иголочки, прошелестел босыми ногами туда-сюда по квартире, испуганно соображая: почему уже совсем рассвело, а я еще не у станка.

Я съел глазунью, включил телефон и телевизор, перетащил их в ванную, где, залезши в горячую воду, прочитал газету от передовицы до сводки погоды: обещали оттепель и гололедицу. Судя по газете, в мире шла борьба между гармонией и хаосом, и я, отставив руку с потухшей сигаретой, поглядывая на телеэкран, попытался прикинуть — на чьей же стороне я сам и что мне ближе.

Я прибавил горячей воды и набрал девушкин номер. Вдоволь наслушавшись длинных гудков, я досмотрел «В мире животных», постоял под душем, надел халат и вышел из ванной.

Деньги у меня хранились в книгах «Банкир», «Магнат» и «Остров сокровищ». Я вынул книги с полок, потряс над столом, добавил к образовавшейся кучке те, что выгреб из карманов. Ожидая большего, я был разочарован — денег оказалось не так уж много. Я подумал про свое недалекое будущее, и оно представилось мне еще более зыбким, еще более неутешительным, чем обычно. Во всем его туманном просторе должна быть хоть одна надежная вешка, — разделив деньги на две неравные части, большую я решил положить на сберкнижку…

5
{"b":"315196","o":1}