Отчим с опаской выглянул из приоткрытой двери, остерегаясь чужих ушей. Хотя англичане человеческих языков не знали, но мало ли чего – бережёного Бог бережёт. Во дворе никого, лишь у избы мается бездельем свирепого вида часовой с ружьём. У-у-у, иродово отродье!

– А не сходить ли тебе, Миша, за грибами?

– Куда? – удивился парнишка. – Сушь третью седьмицу стоит, какие же сейчас грибы?

– А ты на болотце вдоль Змеиного ручья посмотри.

Минька недоверчиво покачал головой и поскрёб в затылке. Вот это да, сколько себя помнил, всегда запрещали туда ходить, а тут сам посылает!

– Боишься?

– Я? – возмущение захлестнуло парнишку. – Да я, между прочим, уже два раза… ой!

– Бывал, значит? – не вопрос, скорее утверждение. – Дашку с собой заберёшь. Понял?

– Чего не понять-то? Заберу.

– И это, Миш… – голос отчима дрогнул. – Удочки с собой ещё захвати, мало ли заночевать придётся, хоть уклеек в Вороньей речке наловишь. Всё не с пустым брюхом.

– Тута всего четыре версты.

– А я сказал – придётся заночевать!

Уходили из деревни огородами – очень уж отчим просил не попадаться солдатам на глаза. Дашка, несмотря на малый возраст, терпеливо перенесла ползанье по огуречным грядкам, перелезание через плетень, даже когда в заросли крапивы попали, и то не заревела. Не зря Минька показал её сберегаемого с самого Рождества леденцового петушка на палочке, и посулил отдать целиком за хорошее поведение.

Прихваченное лукошко, будь оно неладно, мешало ползать и лазать, но там кусок хлеба, две репки, и моток лесы из конского волоса. И величайшая для каждого мальчишки драгоценность – настоящий железный крючок. Не приведи Господь иноземцам на глаза попасться – обыщут и отберут сразу же. И откуда нехристей привалило? Куда ни глянь, всюду они. И много-много! Сам Минька умел считать только до сотни, но этих сотен тут видимо-невидимо. Пять, а может и все восемь. Кто-то прямо на костре ворованных поросей жарит, кто-то складывает на телеги связанных по ногам овец, иные просто сидят и гогочут, передавая друг дружке большие глиняные кружки. Не иначе у кого-то брагу отняли.

Сразу за огородами нырнули в высокую рожь. Мишка поначалу опасался, вроде как барское то поле, но потом решил, что от барина не убудет, если они немного потопчут, и потянул за собой сестрёнку. Жалко хлеб, а куда деваться, ежели везде красные мундиры?

Едва вышли на другой стороне, как Дашка потребовала обещанное:

– Питуска давай! – топнула босой пяткой, и набрала полную грудь воздуха, готовясь зареветь в случае отказа.

Делать нечего, пришлось доставать из-за пазухи завёрнутую в чистую тряпицу сладость. Развернул, облизал со всех сторон, будто бы проверяя сохранность вкуса, и протянул:

– Держи! Только всего сразу не ешь.

– Пасяму?

– Сладкая будешь слишком – непременно козюля ужалит. Мы же на Змеиный ручей идём, знаешь?

– Да? – девочка ненадолго задумалась, а потом решительно запихнула лакомство в рот. – Ты бойсой! Ты сех козюй убьёсь!

Минька аж поперхнулся от таких слов и не нашёлся чего ответить. Петушка, конечно, очень жалко, но и выглядеть в глазах младшей сестры последним трусом тоже не хотелось. Подумаешь, гадюки! Да он этих гадюк одной левой! Вот только выломать прутик покрепче… и всех…

Мальчишка представил себя богатырём, срубающим Змею Горынычу сразу три головы. Нет, лучше четыре! И хвост заодно! Дашка с восторгом и восхищением смотрела, как прутик со свистом рассекал воздух – вот он сбивает наземь васильковые и ромашковые вражьи полчища, вносит опустошение в репейную орду, а по неприятельскому генералу-чертополоху бьёт с такой силой, что того отбрасывает на несколько шагов.

И, кажется, будто земля дрожит и пыль клубится вдали – верный конь стучит копытами, спеша на помощь. Ну будет ужо врагу потеха!

– Кусна! – Дашка облизала большую деревянную ложку и отложила её в сторону. – Паси бох!

Девчонка осоловела после непривычно сытной еды, но всё равно с сожалением проводила взглядом уносимый котелок с недоеденной кашей. Глаза закрывались сами собой… клюнула носом… встрепенулась… И тут же завалилась на бок, не в силах бороться с непреодолимым сном. Сидевший рядом пожилой дядька хмыкнул, улыбнулся чему-то своему, и переложил ребёнка на сложенную в несколько раз попону.

– Сестра?

– Ага, – ответил Минька, торопливо работая ложкой. – Младшая.

Вопросы вопросами, но съесть нужно всё, что положили, иначе хозяева обидятся и не предложат добавки. Дядька-то вона какой сердитый! Хотя ни разу даже брови не нахмурил, но все остальные к нему и приближаться опасаются. А если подойдут, то непременно вытягиваются и называют Вашим Происходительством. Нерусский, наверное, с таким-то именем и прозвищем. Может татарин? Набравшись храбрости, Мишка решился спросить об этом напрямую.

Дядька смеялся долго, пока торчащие в стороны усы не опустились вниз, намокнув от текущих по щекам слёз. И чего такого смешного нашёл?

– Ты что, малец, никогда гусар не видел?

– Ладно врать-то! – каша кончилась, поэтому можно говорить начистоту. – Какие же вы гусары? У гусар мундиры в золотых узорах да кивера высокие с бляхами… а у вас?

– А что у нас? – "происходительство" сдвинул на ухо смушковую шапку с алым верхом, перекрещенную голубым шнуром, и стукнул кулаком по колену, обтянутому сукном блёклого зелёного цвета. – А у нас полевая форма Ахтырского полка, высочайше утверждённая самим императором Павлом Петровичем.

– Так ты гусар?

– Бери выше – целый генерал-майор.

– И сабля есть? – косой быстрый взгляд на ножны. – Пока не покажешь, ни в жисть не поверю!

– Ну и хитрец! – генерал раскусил немудрёную уловку и, вытащив оружие, протянул рукоятью вперёд. – Держи.

– Навовсе? – ахнул Минька.

– Ну уж нет. Хотя… Иван Дмитриевич!

– Да, Ваше Превосходительство! – гусар в точно таком же мундире возник буквально из ниоткуда.

– Иван Дмитриевич, – продолжил генерал. – Вы не находите, что важные сведения о противнике, доставленные… э-э-э… Как там тебя?

– Нечихаи мы.

– Да! Сведения, доставленные Михаилом Нечихаевым, заслуживают определённой награды?

– Пожалуй, верно! Наградим прямо сейчас?

– Непременно!

У Мишки спёрло дыхание и мысли лихорадочно заметались в голове. Кабы гривенником пожаловали! Али пятиалтынным. И мамка не так будет по корове убиваться… Может, полтину дадут? Урожай собрать, так и зиму получится протянуть… Рубля бы хватило…

Награда разочаровала – тот, кого генерал назвал Иваном Дмитриевичем, ушёл на минутку, потом вернулся и протянул мальчишке самый настоящий кинжал.

– Вот, владей! С турецкого янычара в бою взят, – гусар рассмеялся и похлопал Миньку по плечу. Но, вглядевшись в наполнившиеся слезами глаза, забеспокоился. – Али недоволен?

– Всем доволен, барин, спаси тя Хосподи!

– На меня смотри! Почему ревёшь?

– Я не реву.

– Не ври командиру, гусар Нечихаев!

– Я… – мальчишка хлюпнул носом, изо всех сил сдерживая рыдания. – Барин ножик всё равно отберёт, а у нас англичане корову зарезали…

– Вот оно что! – генерал переглянулся с Иваном Дмитриевичем. – А не тот ли это случай, господин подполковник?

– Вы имеете в виду государев приказ?

– Именно.

– Почему бы и нет? Гусар Нечихаев!

– А? Чево?

– Не "чево", а "я, Ваше Высокоблагородие!" Понятно?

– Ага. То исть – я!

– В полк пойдёшь на службу?

– Когда, прям сейчас? А надолго?

– На всю жизнь, Миша, на всю жизнь. Корову матери купишь с первого жалования. Вот завтра и купишь.

– Жалование?

– И мундир.

– А Дашка?

Подполковник оглянулся на спящую девочку и покачал головой:

– Девиц в гусары не берут.

– Жалко.

– Ну, ты согласен?

– Ага.

– Не ага…

– Ага, Ваше Высокоблагородие!

– Тьфу, да чтоб тебя!