Экипаж занял свои места. Дали моторам полную мощность, но машина не шелохнулась. И сколько мы ни старались, стронуть самолет с места не могли. Пришлось прицепить к ЛИ-2 трактор, и он медленно повез машину по площадке. Но даже и так лыжи плохо скользили по снегу. Некоторые отчаявшиеся члены экипажа уже начали поговаривать о возможной зимовке вместе с участниками санно-тракторного похода. Еще и еще раз пробуем взлететь, но все безуспешно. Наконец нам удалось поставить на заструги в начале полосы лыжи самолета так, что они только в нескольких точках касались снежного покрова; машина как бы висела в воздухе. На этот раз она должна тронуться с места! Секторами газа довожу мощность моторов до предела. Самолет задрожал и медленно двинулся вперед.

Строго выполняя план взлета, мы, наконец, нашли нужный угол. Но подготовленная Кашем взлетная дорожка была слишком короткой, и мы чувствовали в конце пробега, как ударяются лыжи о заструги (действительно, когда экипаж вернулся в Мирный, одну из лыж пришлось поставить на капитальный ремонт).

Потом уже найденный опытным путем «взлетный угол» был проверен на таких же высотах в полете, и данные почти совпали.

Мы поставили на нашу ЛИ-2 новый «прибор», сделав жирную царапину на центральной стойке смотрового стекла кабины пилотов.

Трудно прокладывать путь первым, но зато нашим сменщикам будет легче. Уже сейчас моторы, которые устанавливаются на ЛИ-2, снабжаются турбокомпрессорами и не теряют поэтому мощность на больших высотах; на лыжи для уменьшения разбега на взлете ставят пороховые уско­рители.

... Итак, решен вопрос о создании на участке, где остановился санно-тракторный поезд, Первой советской внутриконтинентальной станции.

27 мая на белой карте Антарктиды появился еще один географический пункт — станция Пионерская, названная так по просьбе юных пионеров Советского Союза и в знак того, что советские полярники первыми проникли в новую, неисследованную область земного шара.

Авиационному отряду, как и всем работникам экспедиции, пришлось немало потрудиться над созданием этой станции. Наступала полярная ночь, с каждым днем все трудней было работать на этой, может быть короткой, но уж слишком беспокойной воздушной трассе. Полетам мешали то длительные штормы, то отсутствие радиосвязи. В погожие дни, когда можно было летать, связь на коротких волнах была плохой, а на длинных ее не было вовсе. Но и здесь мы нашли выход.

Теперь на станцию ходили сразу три самолета. Сначала в воздух поднимались два ЛИ-2, загруженные баллонами с газом, продовольствием и горючим. Несколько позднее из Мирного вылетал более скоростной самолет ИЛ-12. В пути он быстрее набирал большую высоту, обеспечивал связь с Пионерской и выводил самолеты к станции. Затем все самолеты сбрасывали грузы.

26 мая мы надолго распрощались с солнцем: началась полярная ночь. Найти на ледяном плато уже покрытую снегом станцию было трудно, а при небольшой поземке просто невозможно. Но, несмотря на это, летчики продолжали совершать рейсы в глубь материка и снабжать станцию всем необходимым.

Грузовые парашюты у нас были, но их не хватало. Много хлопот доставлял сброс горючего; почти все бочки разбивались о снежную поверхность, и содержимое растекалось по твердому насту. И вот тут приходила на выручку сообразительность наших механиков. Небольшую бочку с горючим вставляли в другую бочку, закупоривали и сбра­сывали. Как правило, горючее сохранялось.

Обычно в день вылета мы получали сведения о синоптической обстановке. Ко времени нашего прилета полярники раскладывали на льду костры — ориентиры для лет­чиков. Но, как правило, в районе станции всегда мела поземка, поэтому сбрасывать грузовые парашюты было не просто. Однажды Константин Михайлович Якубов решил порадовать жителей Пионерской тушей поросенка. Сброшенный с самолета парашют с поросенком, подхваченный сильным порывом ветра, улетел неизвестно куда и, как полярники не старались, они так и не смогли его разыс­кать. Вообще-то, подобные случаи бывали у нас не так часто, и обычно грузы доставлялись по назначению.

После открытия станции на ней осталось шесть человек: начальник станции A.M. Гусев, инженер-аэролог В. К. Бабарыкин, геоморфолог А. П. Капица, радиотехник Е. А. Малков, плотник П. П. Фирсов и тракторист Н. Н. Кудряшов. Появилась Первая советская глубинная стационарная геофизическая обсерватория.

Дни бегут за днями. Июнь в южном полушарии соответствует декабрю северного полушария — первому зимнему месяцу. 22 июня на Родине самый продолжительный день, а здесь — самый короткий. Северные сумерки через какие-нибудь два часа сменяются ночью, совсем как у нас в Арктике. Многие из нас хорошо знают, что такое арктическая полярная ночь, теперь предстоит познакомиться с южной полярной ночью.

Прожекторы и огни на мачтах, установленные в Мирном на здании электростанции, крышах приемного и передающего радиоцентра, горят круглые сутки. Но часто бывает и так, что снежная пелена закрывает огни настолько, что передвигаемся по поселку при помощи лееров. Конечно, в такую погоду на аэродроме тихо, самолеты надежно прикреплены тросами к ледовым якорям.

Несмотря на то, что первые дни июня были ненастными, мы подготовили самолеты для вылета на Пионерскую. Нужно было доставить смену находящимся там полярни­кам.

Из Пионерской пришла радиограмма: «Сегодня погода летная, мороз пятьдесят четыре градуса, но полярники сделают все, чтобы принять самолет. Полоса отмечена кострами. С нетерпением ждем смену». Утром седьмого июня в Мирном дул слабый юго-восточный ветер. Как только просветлел горизонт, первым на старт вышел АН-2. Спустя некоторое время поднялся в воздух и ЛИ-2.

Наша машина подошла к Пионерской. Сверху взлетно-посадочная полоса показалась мне длинной. Лыжи коснулись поверхности, самолет несколько раз подпрыгнул на застругах и, пробежав половину полосы, остановился напротив заснеженных балков.

Посадка прошла благополучно, но это еще половина дела. Нам предстояло развернуть самолет и подогнать его к концу полосы, откуда после загрузки он должен будет взлететь.

Посадочная полоса оказалась шириной всего 25 — 30 метров, поэтому развернуть машину, которая с трудом тронулась с места, на 180 градусов было невозможно. Пришлось разворачивать самолет за пределами площадки, на острых и коротких застругах. Вздрагивая от толчков, переваливаясь с лыжи на лыжу, наш ЛИ-2, наконец, выбрался на полосу. Эту процедуру пришлось повторить и в конце полосы, когда ставили машину на взлет. Нагрузка на лыжи была огромная, поэтому в пакетах горизонтального подъема лыж до половины амортизационных шнуров порвалось... Но все это уже позади. Теперь мы разгружаем привезенное имущество. А затем заберем людей и снова — в воздух. Но странно, почему идущий за нами АН-2 не подает признаков жизни? Совсем недавно связь с ним была нормальной и мы знали, что он следует правильным курсом.

Пока мы осматривали лыжи, к аэродрому подошел трактор с санями. Чего только не было на этих санях: и спальные мешки, и чемоданы, и распухшие до невероятных размеров рюкзаки, и большие глыбы снега — пробы, подготовленные учеными для отправки на берег Правды. Сверху всего этого сидели товарищи, которых нам предстояло отвезти в Мирный. Началась погрузка. Каждый отъезжающий старался первым протолкнуть в самолет свое имущество. Казалось, что ученые задались целью вывезти добрую половину Пио­нерской.

— Братцы, нельзя же так! — завопили члены экипажа. — Ведь месяц назад мы еле уволокли отсюда ноги, а сейчас с такой нагрузкой нам ни за что не взлететь; полосато сейчас намного хуже, чем была тогда!

Но не тут-то было. Нас никто не слушал. Отъезжающие запихивали в самолет вещи и отрывались от своего занятия только затем, чтобы проверить, не осталась ли на аэродроме какая-нибудь снежная глыба.

Справедливости ради можно признаться, что кто-то из зимовщиков все же пытался втолковать нам, что оставить ничего нельзя.

— Ведь здесь не только личные вещи, поймите, мы же везем образцы для лабораторий, без них нам в Мирном делать нечего. Как хотите, а забрать нужно все...