– Вообще-то денег вашему супругу должна наша фирма. Поскольку говорим мы о цифре срединно-шестизначной, нам представляется, что это стоит довести до вашего сведения. – Он подождал полнепропеваемого такта «Великого притворщика». – Миссис Волкманн?
– Возможно, у меня найдется несколько свободных минут сегодня около полудня, – ответила та. – Кого, говорите, вы представляете?
– Медицинский институт когнитивного ремоделирования и обновления, – ответил Док. – Сокращенно МИКРО, мы частная клиника, располагаемся у Хасиенда-Хайтс и специализируемся на восстановлении личностей, переживших стресс.
– Обычно я проверяю крупные расходы Майкла, и должна признаться, мистер… Спортелло, так? – мне неизвестны дела, которые он мог с вами вести.
У Дока потекло из носа – верный признак, он тут что-то нарыл.
– Быть может, учитывая обсуждаемую сумму, действительно будет проще работать через вашего поверенного…
Десятая доля секунды ей потребовалась рассчитать, сколько акула сможет откусить от сёрферной доски.
– Отнюдь, мистер Спортелло. Вероятно, дело в вашем голосе… но можете считать меня официально заинтригованной.
В бывшем смежном чулане для швабр у себя в конторе Док накопил коллекцию личин. Сегодня он выбрал двубортный велюровый костюм от «Зайдлера и Зайдлера» и отыскал короткий парик, который почти что подходил костюму. Подумал, не приклеить ли усы, но потом решил, что чем проще, тем лучше, – сменил сандалии на положенные мокасины и нацепил галстук у́же и тусклее текущей моды, рассчитывая, что миссис Волкманн расценит его как прискорбно нехипового. Глянув в зеркало, чуть не узнал себя. Ништяк. Хотел был взорвать бомбовоз, но позыву не поддался.
В печатне дальше по улице его приятель Джейк, привыкший к срочным заказам, тиснул ему пару-тройку визиток с надписью: «МИКРО – Переналаживаем мозги Южной Калифорнии с 1966 года. ЛЭРРИ СПОРТЕЛЛО, правомочный партнер», – что не грешило против истины, коль скоро в виду имелись права калифорнийские водительские.
На Прибрежной трассе, где-то на полпути к резиденции Волкманнов, КРЛА из Пасадины залудила «Оркестр бешеного пса» – они лабали «Бах-бах», и Док сделал «Вибрасоник» погромче. Среди холмов прием ослаб, и он поехал медленней, но сигнал все равно потерял. Вскоре Док оказался на солнечной улице где-то в горах Санта-Моники – поставил машину у дома за высокими оштукатуренными стенами, через которые пламенеющим каскадом лились цветы какой-то экзотической ползучки. Ему показалось, кто-то смотрит на него сверху – из проема на миссионерского вида лоджии, что опоясывала весь этаж. Кто-то из хитрого домика, несомненно, снайпер, но вот федеральный или местный – кто его знает?
Двери открыла презентабельная молодая чикана в джинсах и старой фуфайке ЮК, изучила его театрально подведенными глазами.
– Она у бассейна тусуется с полицией и всякими. Подымайтесь.
Планировка у дома была вывернутая: спальни на уровне входа, кухня наверху, а то и не одна, и разные комнаты для развлечений. Вся резиденция должна была кишеть служителями закона. Но ребятки из «Защиты и Службы» раскинули свой командный пункт в кабане у бассейна, где-то на задворках. Вроде как халявное обслуживание в последнюю минуту, пока не явились их федеральные сюзерены. Отдаленный плеск, рок-н-ролл по радио, перекусы между едой. Вот так похищеньице.
Словно прослушиваясь на вдовство, Слоун Волкманн пришла от бассейна в черных сандалиях на шпильках, на голове – черная повязка с прозрачной черной вуалью, и в черном же бикини незначительных размеров, сшитом из того же материала, что и вуаль. Не вполне английская роза, скорее, может, – английский нарцисс: очень бледная блондинка-тростинка, на такой, наверное, синяки легко остаются, глаза подводила чересчур, как и прочие. Мини-юбки изобрели для таких молодых женщин, как она.
Пока она вела Дока через полутемный утопленный интерьер из серо-коричневых ковров, замшевой обивки и тика, тянувшийся, казалось, неопределимо далеко к Пасадине, он узнал, что у хозяйки степень Лондонской школы экономики, недавно она приступила к изучению тантрической йоги, а с Мики Волкманном впервые познакомилась в Лас-Вегасе. Она махнула на стену, где висело нечто похожее на увеличенную копию глянцевого снимка восемь-на-десять из вестибюля какого-нибудь ночного клуба.
– Ой господи, – сказал Док, – это же вы, правда?
Слоун отделалась тем, что полунасупилась-полуухмыльнулась – такую гримаску Док подмечал у мелких и бывших звезд индустрии развлечений, упирающих на скромность.
– Моя жуткая юность. Я из печально известных хористок Вегаса, работала там в казино. На сцене в те дни, под прожекторами, с ресницами и в гриме мы все довольно-таки смахивали друг на друга, но Майкл – в таких делах, считайте, знаток, как я впоследствии узнала, – сказал, что приметил меня, едва я вышла, а потом прямо-таки не сводил с меня глаз. Романтично, верно, да, разумеется, неожиданно – мы потом оба и опомниться не успели, как очутились в Церквушке Запада, а у меня на пальце – вот что, – сверкнув гигантским овальным бриллиантом где-то в двойных цифрах того, что касается каратов.
Историю она рассказывала сотни раз, но это ничего.
– Симпатичный камешек, – заметил Док.
Как актриса, дошедшая до метки, она сделала паузу под высящимся портретом Мики Волкманна – хозяин изображался с отсутствующим взглядом, словно озирал всю Лос-Анджелесскую равнину до самых дальних ее окраин, выискивал участки под застройку. Слоун развернулась к Доку и светски улыбнулась:
– Ну вот мы и пришли.
Док отметил нечто вроде псевдокаменного резного фриза над портретом, гласившего: «Как только вгонишь первый кол, тебя никто не остановит. – Роберт Мозес».
– Великий американец, Майкл черпал в нем вдохновение, – сказала Слоун. – Это всегда было у него девизом.
– Я думал, это Ван Хельсинг сказал.
Она обнаружила точку аккурат внутри льстивого слияния света и в ней остановилась, похожая на какую-нибудь контрактную звезду эпохи великих киностудий, – того и гляди разразится прочувствованной речью перед актером подешевле. Док попробовал не озираться слишком уж очевидно, не искать, откуда падает этот свет, но она заметила, как сверкнули белки его глаз.
– Вам нравится освещение? Нам его много лет назад поставил Джимми Вонг Хау.
– Главный оператор «Тела и души», нет? Не говоря про «Меня превратили в преступника», «Лишь пыль мне суждена», «Дети субботы»…
– Это, – недоуменно, – же все… фильмы с Джоном Гарфилдом.
– Ну… и?
– Джимми и других актеров снимал.
– Не сомневаюсь… о, и еще «Из тумана», где Джон Гарфилд – такой злобный гангстер…
– Вообще-то мне в той картине больше помнится, как Джимми освещал Айду Люпино, – из-за чего, если вдуматься, я скорее и согласилась на покупку этого дома. Джимми очень был неравнодушен к зрелищным бликам – весь этот пот у боксеров, этот хром, драгоценности, блестки и так далее… но в его работах еще и духовности столько – посмотрите только на крупные планы Айды Люпино – эти глаза! – там же не отражения софитов с жестким контуром, там свечение, такая чистота, словно исходит изнутри… Прошу прощения, это то, что мне кажется?
– Черт! Все из-за этой Айды Люпино, стоит ее имени возникнуть, как и этот возникает. Прошу вас, не принимайте на свой счет.
– Как любопытно. Не припоминаю, чтобы Джон Гарфилд вызывал у меня такие чувства… но поскольку в час у меня назначена медитация, у нас еще, кажется, есть время выпить – если заглатывать будем быстро, – и вы мне расскажете, что вы здесь делаете. Лус!
Из искусно вылепленных теней проступила молодая дама, впустившая его в дом.
– Сеньора?
– Полуденные refrescos[14], если не возражаешь, Лус. Очень рассчитываю, мистер Спортелло, что «маргариты» вас удовлетворят, – хотя, имея в виду ваши кинематографические предпочтения, быть может, уместнее окажется некий ассортимент пива и виски?
– Благодарю вас, миссис Волкманн, текила будет в самый раз – и до чего приятно освежает, что здесь не предлагают никакой «дури»! Никогда не понимал, что эти хиппи видят в такой дряни! Вы не станете возражать, если я закурю обычную сигарету, кстати?
