– Что-нибудь рокенролльная сорока на хвосте приносила, – поинтересовался Док, – про сёрфового саксофониста по имени Дик Харлинген, он еще в «Досках» раньше лабал?

– Передознулся что ли который? – уточнил басист Левшак.

– Якобы передознулся, – поправил Скотт, – но ходил странный слух, что он вроде как выжил? его привезли в неотложку где-то в Беверли-Хиллз, но все тишком, кое-кто говорил, ему забашляли, чтоб и дальше делал вид, будто умер, а он сейчас где-то ходит среди нас замаскированный весь, типа волосы другие и все такое…

– Зачем так напрягаться? – спросил Док.

– Ну, – подхватил Левшак, – он же не певец смазливый, которого всем цыпам невпадлу завалить, не гитараст невъебенный, от которого весь музон изменится навсегда, он же просто сёрфовый сквозняк, такого заменить легко. – С Диком все ясно. Касаемо же «Досок», то они в последнее время капусту гребли лопатами, жили все вместе в доме в каньоне Топанга со своей обычной свитой – фанатками, продюсерами, свойственниками, странниками, с таким трудом пришедшими из такого далека, что их взяли в дворню. Смутно намекали, что возродившийся Дик где-то среди них, хотя таких, кто мог бы им быть, никто не признавал. Может, некоторым и казалось, но все плыло, словно в тумане дури.

Погодя, когда Док уже садился в машину, из окошка бунгало высунула голову тетка Рит – и завопила:

– Вот надо было тебе ходить к Мики Волкманну беседовать. Отлично ты подгадал. Я тебе что говорила, умник хренов? Права я была?

– Я забыл, – ответил Док.

Легавый, звонивший Наде Харлинген с известием о передозе Дика, стал главной кахуной в участке Гордита-Бич. У себя за ухом Док опознал гнутый «Холодок», подорвал его и рассмотрел аспекты ситуации. Пэт с Йети возникли примерно в одно время, карьеры свои оба начали в Южной бухте, практически у Дока на пляже, еще в эпоху Войн Сёрферов и Стелющихся. Пэт остался там, а Йети, быстро заработав себе репутацию палочного умиротворителя, до того крепкую, что публика в центре сочла его очевидным кандидатом на призыв, двинулся дальше. Док на своем веку повидал не одного и не двух таких сорвиголов, они приходили и уходили, и Док замечал, что по каждому оставался какой-то исторический осадок. К тому же он знал, что Пэт уже не первый год Йети более-менее, блядь, ненавидит.

«Пора в гости, – решил он, – в Столицу Хиппифобии».

Он проехал мимо участка Гордита-Бич дважды, только потом его признал. Здесь все радикально преобразилось – благодаря федеральным средствам на борьбу с наркотиками: от обычного стола для регистрации приводов возле пирса, где лишь плитка на две спирали да банка растворимого кофе, до дворца с полицейским раем внутри – кофейные автоматы размером с паровоз, собственная мини-тюрьма, гараж, где полно самоходного оружия, иначе оказавшегося бы во Вьетнаме, и кухня, на которой круглосуточно вкалывает целая бригада пекарей.

Проложив себе путь в толпе стажеров, что чирикали по всему околотку, прыская водой на карликовые пальмы, традесканции и диффенбахии, Док засек Пэта Дюбонне в кабинете и, сунув руку в наплечную сумку с бахромой, извлек оттуда обернутый фольгой предмет где-то в фут длиной.

– Вот, Пэт, только для тебя. – Он глазом не успел моргнуть, как детектив схватил, развернул и каким-то образом поглотил как минимум половину длинной сосиски с булочкой, содержавшейся внутри, к тому же – Со Всем Сверху.

– В яблочко. Удивительно, что аппетит еще есть. Тебя, кстати, кто впустил?

– Духарем прикинулся, они каждый раз ведутся – рожи у новичков аж светятся, наверно, до сих пор еще наивные.

– Не до того, чтобы задержаться тут дольше, чем надо. – Док не сводил глаз, но и остаток хот-дога неким манером исчез. – Погляди на эту дыру. Это ж Нескончаемый Облом. Прочие двинутся дальше, а угадай, кто за все свои грехи застрянет навсегда в этой Гордите – сплошь грошовые приводы, детки под пирсом сбывают мамочкины сонники, – а должен быть в Западном Л.А. или, накрайняк, на Голливудском участке.

– Это уж точно самый центр легавой вселенной, – сочувственно кивал Док, – но не всем же нам быть Йети Бьёрнсенами, правда – ёй, хотел сказать, очень нам надо им быть, так? – рассчитывая, что не слишком давит, учитывая состояние душевного здоровья Пэта, даже в лучшие дни – хрупкого.

– В данный момент, – мрачно ответил Пэт, подрожав нижней губой, – я бы обменялся жизнью даже с ним – да, обменялся бы тем, что у меня, с тем, что за дверью, у которой Кэрол, можно сказать, стоит, даже если там бздям, – по разряду Йети насколько такая сделка может быть невыгодна?

– Чудны́е дела, Пэт, скока я слышал, ему нынче туговато. Тебе-то, конечно, лучше знать.

Пэт сощурился.

– Ты сегодня что-то ужасно любопытен, Спортелло. Я б и раньше заметил, не будь так расстроен карьерными проблемами, которых ты, несомненно, понять не в силах. Йети опять тебе досаждает? Набери горячую линию Отдела служебных расследований, звонок бесплатный – 800-ПЛУТКОП.

– Не то чтоб я когда жалобы писал, лейтенант, или как-то, поймите, но до чего отчаяться надо, чувак, хоть кол на голове теши, даже самому занюханному попрошайке с Голливудского бульвара нынче тяму хватает обходить меня десятой дорогой, а вот Йети – никак.

В мозгу Пэта боролись, это было видно, два легавых рефлекса – зависть к карьере другого лягаша против ненависти к хиппи. Зависть победила.

– Он же не сумму тебе припаял, нет?

– Перечислил кое-какие расходы, – пошел импровизировать Док – и заметил, как уши Пэта определенно изменили угол торчка. – Личные, ведомственные. Я ему говорю: всегда считал, что у тебя блат-то получше будет. Он в философию ударился. «Люди забывают, – вот как сказал. – Что бы ты им в прошлом ни сделал, на них никогда нельзя рассчитывать, если понадобятся».

Пэт покачал головой.

– А еще так рисковал… Урок нам всем. На такой работе по-настоящему неблагодарные мудаки попадаются, а? – На себя он при этом напустил вид Арта Флеминга – вроде как Доку надлежит теперь угадать, на какой-такой работе.

В свою очередь, Док удовольствовался пустым взглядом хипана, который мог означать что угодно, и если держать его достаточно длительно, он начинал нервировать любого четырехсторонника в мундире; наконец Пэт отвел глаза и пробормотал:

– А. Да, врубаюсь. Ништяк. Сам-собой, – добавил он по некотором размышлении, – ему все эти гонорары с повторных показов капают.

К этому моменту Док уже слабо понимал, о чем они говорят.

– Я к повторам этим стараюсь не заснуть, – наугад высказался он, – но почему-то всегда падаю, не успеет Йети возникнуть на экране.

– Что ж, мистер Новости-в-Десять теперь заполучил себе еще одно дело века, раз грохнули гориллу Мики Волкманна… Пусть кто-нибудь другой занимается каньоном Бенедикт и Шэрон Тейт со всеми прочими, а для правильного следователя это дело может оказаться бездонным источником налички.

– Ты в смысле…

– Тут наверняка телефильм снимут, нет, как бы оно ни обернулось. Йети в конце могут перепасть доли и сценария, и производства, того и гляди самого себя сыграет, козел, да только ёй, одиннадцатая заповедь, я этого не говорил.

– А кроме того, если он вернет Мики – станет видным героем общества.

– Ну, если. А если он стоит слишком близко? За какой-то чертой это тебе весь здравый смысл переебывает – врачам же запрещено оперировать родственников, например.

– Они с Мики так накоротке, а?

– Первые кореша, если верить легенде. Эй. Ты тоже думаешь, что Йети еврей?

– Я думал, швед.

– Может, оба сразу, – Пэт ушел в невнятную оборону. – Бывают же шведские евреи.

– «Шведскую рыбку» знаю. – По сути, он просто хотел помочь.

Бывают дни, когда ехать в Санта-Монику – как ловить глюки, только не надо морочиться приобретением и последующим приемом конкретного наркотика, – хотя определенно бывают и такие, когда любой наркотик предпочтительней поездки в Санта-Монику.