Получив открытый вызов, генерал пришел в неописуемую ярость, тем более что он был абсолютно бессилен противостоять ему. Потом, когда он успокоился, им овладел страх. Человек, открыто бросавший ему вызов, должно быть, достаточно силен и уверен в своей победе.

Отъезд генерала из Соноры был, в сущности, постыдным бегством, рассчитанным на то, чтобы ввести Валентина в заблуждение относительно своего местонахождения, однако встреча в Чичимеке со всей неотвратимостью доказала ему его полное бессилие перед лицом противника.

Презрение, проявленное Валентином, а главное — то, что он отпустил его, повергли генерала в ужас. Что встреча, давно приготовляемая охотником, доказала ему, что и на этот раз он был побежден своим врагом.

Презрение, с каким Валентин отослал его после своего бурного с ним объяснения, внутренне наполнило его ужасом: какие зловещие планы замышлял этот человек? Какое ужасное мщение готовил он, если, держа его в своих руках, он с пренебрежением выпустил его, отказавшись убить, когда это был так легко? Какую муку, ужаснее смерти, придумал он для него?

Остаток его путешествия по Скалистым горам до Мехико был одной продолжительной агонией, во время которой, при постоянном опасении и при чрезвычайном нервном раздражении, его больное воображение налагало на него нравственную пытку, вместо которой была бы приятна всякая физическая боль.

В особенности похищение тела его дочери и смерть старого товарища по оружию его отца, единственного человека, которому генерал верил, сломили его энергию, и несколько дней генерал Герреро был до того уничтожен этим двойным несчастьем, что внутренне начал желать смерти.

Наказание его начиналось. Но дон Себастьян Герреро был один из тех могущественных атлетов, которые не дают побеждать себя таким образом; они могут пошатнуться в борьбе, упасть на песок арены, но всегда встают еще ужаснее, еще страшнее; его возмутившаяся гордость возвратила ему оставлявшее его мужество; и так как ему была объявлена неумолимая война, он поклялся поддерживать ее, несмотря ни на какие последствия.

Притом два месяца уже прошло после его приезда в Мехико, а его враг не обнаруживал своего присутствия теми страшными ударами, которые, как громовая туча, вдруг разражались над его головой.

Дон Себастьян мало-помалу начал полагать, что охотнику хотелось только принудить его оставить Сонору, что, не имея надежды выгодно продолжать свои планы в таком городе, как Мехико, он осторожно держался в стороне, и что если не совсем отказался от своего мщения, то по крайней мере обстоятельства, независимые от его воли, принудили его отложить мщение.

Генерал, поселившись в столице Мексики, собрал многочисленную шайку шпионов, которым дорого платил и которым поручено было предупредить его о присутствии Валентина в городе; потом, успокоенный донесениями своих агентов, он с лихорадочным жаром принялся за исполнение своих планов, убежденный, что, если ему удастся достигнуть своей цели, то ненависть преследующего его человека не будет уже опасна для него, тем более что, как только власть перейдет к нему в руки, он легко сможет отделаться от врага, который, по своему иностранному происхождению, не мог быть популярен в Мексике.

Генерал жил в обширном отеле на улице Такуба.

Этот отель был выстроен одним из предков генерала и слыл одним из прекраснейших отелей в столице Мексики.

Мы скажем о нем несколько слов, для того чтобы читатель мог судить об испано-мексиканской архитектуре; притом почти все дома выстроены по одному образцу, и узнав один, легко составить себе довольно верное понятие о том, каковы должны быть другие.

Мексиканская архитектура близка к арабской; но после провозглашения независимости, иностранные архитекторы успели в больших городах, посредством дверей, кстати помещенных, устроить удобные комнаты, тогда как прежде иногда приходилось проходить в столовую через спальню или в гостиную через кухню.

Отель генерала Герреро состоял из четырех корпусов с этажом над антресолями и был опоясан террасами.

Два двора разделяли эти два здания. Широкая каменная лестница вела на первый этаж.

Наверху этой лестницы прекрасная крытая галерея, украшенная вазами с цветами и тропическими растениями, вела в обширную переднюю, которая выходила в большую приемную залу, потом шло множество комнат, великолепно убранных и меблированных по-европейски, с роскошью и изящным вкусом.

Генерал жил в верхнем этаже своего отеля. Хотя почти все улицы ныне вымощены и, кроме нижних кварталов, каналы исчезли, однако в нескольких домах под землей встречается вода, что создает такую сырость, что на нижнем этаже жить нельзя, и он почти во всех домах отдается под лавки и магазины.

Корпус здания, выходившего на улицу Такуба, был занят роскошными лавками, вид которых украшал фасад отеля.

Живопись и резные украшения на стенах, по испанскому обычаю, придавали отелю отпечаток странности, который был не без прелести и дополнялся множеством кустов всякого рода, которыми была украшена терраса отеля, делая из него сад, вроде садов вавилонских, висящий почти на двадцать метров от земли.

Эти висячие сады, из середины которых высятся купола церквей, придают городу истинно волшебный вид, когда вечером при чудном закате солнца смотришь на него с вершины соборных башен.

Прошло семь или восемь дней после происшествий, рассказанных нами в предыдущей главе, генерал Герреро, вследствие продолжительного разговора с полковником доном Хайме Лупе, доном Сирвеном и двумя-тремя другими из самых верных его сообщников, разговора, в котором были сделаны последние распоряжения, выслушал донесения своих шпионов, уверивших его, что человек, за которым им поручено было наблюдать, еще не приехал в Мехико. Потом, так как приближался час спектакля, дон Себастьян Герреро, освободившись на время от всякого беспокойства, приготовился присутствовать при одном особенном представлении, которое в тот вечер давалось в театре Санта-Анна; в ту минуту, когда он отдавал приказание подавать карету, дверь гостиной, в которой он находился, отворилась и на пороге явился слуга, почтительно поклонившись.

— Чего ты хочешь? — спросил генерал.

— Какой-то кабальеро желает поговорить несколько минут с вашим превосходительством.

— Теперь невозможно, — отвечал генерал, взглянув на часы. — Ты знаешь этого человека, Изидро?

— Нет, ваше превосходительство, этого кабальеро я еще не имел чести видеть в вашем отеле.

— Гм! — сказал дон Себастьян, качая головой с задумчивым видом. — Это человек порядочный?

— В этом я могу уверить ваше превосходительство. Он мне сказал, что должен сообщить вашему превосходительству нечто очень важное.

В том положении, в каком находился дон Себастьян Герреро, глава готовившегося политического переворота, он не мог пренебрегать никаким известием, и, после некоторого размышления, он сказал:

— Ты должен был отвечать этому человеку, что я не могу принять его так поздно — пусть придет завтра.

— Я ему говорил.

— А он настаивал?

— Несколько раз.

— Знаешь ли ты его имя по крайней мере?

— Когда я его спросил, он ответил, что вы его не знаете, но если вы пожелаете узнать, как его зовут, он сам скажет вашему превосходительству.

— Какой странный человек! — подумал генерал. — Хорошо, — прибавил он вслух. — Проводи этого человека в зеркальную гостиную, я сейчас туда иду.

Слуга почтительно поклонился.

«Кто может быть этот человек и какие важные вещи имеет он сообщить мне? — прошептал генерал, оставшись один. — Гм! Вероятно, какой-нибудь бедняга из наших, которому нужны деньги. Пусть остерегается я не позволю безнаказанно обирать себя и сумею растолковать ему это, если его известие будет не важно».

Бросив на стул шляпу с перьями, которую он держал в руке, дон Себастьян отправился в зеркальную гостиную.

Зеркальная гостиная была огромная комната, отделенная от большой галереи двумя передними, и меблированная с необыкновенной роскошью. В этой гостиной генерал давал пышные пиры, изысканность которых еще доныне, после стольких лет, осталась знаменитой в памяти высшего мексиканского общества.