Мы сказали, что у монастырских ворот они встретились с доном Серапио де-ла-Ронда, то есть с Валентином Гиллуа, и все трое украдкой переглянулись.

Сестра-привратница без всякого затруднения впустила францисканца; проводник его простился с ним, обменявшись несколькими приветствиями с сестрой-привратницей, которая проводила францисканца в приемную и, попросив его подождать с минуту, отправилась доложить настоятельнице о прибытии духовника, которого требовала молодая послушница.

Мы оставим на несколько минут францисканца и воротимся к двум девушкам, которых оставили в саду.

Как только настоятельница удалилась, молодые девушки сели рядом на скамейку.

— Милая Анита, — сказала Елена: — позволь мне воспользоваться несколькими минутами, в которые мы остались одни, чтобы рассказать тебе о письме, полученном сегодня мной, я боялась, что мне не удастся это сделать; однако то, что я должна сообщить тебе, очень важно.

— Что ты хочешь сказать, моя добрая Елена? Каким образом письмо, о котором ты говоришь, может интересовать меня?

— Не могу положительно дать тебе объяснения; довольно тебе знать, что мои братья коротко дружны с одним из их соотечественников, который принимает в тебе большое участие, и то, что я должна тебе сказать, относится к этому французу.

— Это странно! — прошептала донна Анита с задумчивым видом. — Я знала только одного француза, я рассказывала тебе эту печальную историю, причину всех моих несчастий; но этот француз, за которого мой отец хотел меня выдать, умер ужасной смертью. Кто из его соотечественников может принимать во мне участие? Ты его знаешь?

— Очень мало, — отвечала молодая девушка, слегка покраснев, — однако настолько, что могу уверить тебя в его благородном сердце; лично он тебя не знает. Но, — прибавила Елена, вынув письмо из кармана, — вот что мой брат Антуан пишет о нем; хочешь, я тебе прочту?

— Прочти, милая Елена. Я знаю дружбу твоих родных ко мне, поэтому я всегда с величайшим удовольствием слышу известия о твоих братьях.

— Слушай же! — сказала Елена.

И она прочла:

«Наш друг, Валентин, поручил мне, милая сестра, сказать твоей приятельнице…»

— Это о тебе идет речь, — прибавила Елена.

— Продолжай, — сказала донна Анита.

«Скажи своей приятельнице, что духовник, которого она спрашивала, придет сегодня после вечерни. Пусть донна Анита вооружится мужеством — оно потребно для радости точно так же, как и для горести; она узнает сегодня новость, которая должна иметь огромное влияние на ее будущность».

— Это странно, — прошептала донна Анита. — Увы! Какую новость могу я узнать?

— Кто знает? — сказала Елена и продолжала читать:

«В особенности, чтобы донна Анита была осторожна, и как удивительно ни показалось бы ей то, что она узнает, пусть она остерегается обнаружить, какое действие произведет это открытие; она не должна забывать, что если у нее есть преданные друзья, то что за ней наблюдают могущественные враги: малейшая неосторожность погубит ее безвозвратно и уничтожит навсегда наши усилия спасти ее; ты должна, милая сестра, настойчиво растолковать твоей приятельнице этот совет».

— Остальное, — прибавила Елена, улыбаясь, — относится только ко мне, тебе не нужно этого сообщать.

Она сложила письмо, которое снова исчезло в ее кармане.

— Теперь, милочка, ты предупреждена, — сказала она. — Будь же осторожна.

— Боже мой! Я ничего не понимаю в этом письме, я не знаю, кто этот Валентин, о котором говорит твой брат, я, по твоему совету, потребовала духовника…

— То есть по совету моего брата, который поместил меня вместе с тобой не только потому, что я люблю тебя, как сестру, но и для того, чтобы поддерживать тебя и ободрять.

— Я очень признательна и ему, и тебе, милая Елена, если бы тебя не было со мной, несмотря на дружбу, которой удостаивает меня наша добрая настоятельница, я давно уже изнемогла бы от горя.

— Теперь идет дело не обо мне, милочка, а о тебе одной; как ни таинственен и непонятен совет моего брата, я знаю, что он слишком серьезен и слишком добр для того, чтобы не приписывать этому совету большую важность, поэтому я настойчиво прошу тебя быть осторожной.

— Напрасно стараюсь угадать, о какой новости говорит он. Признаюсь тебе, друг мой, что я невольно чувствую тайное нежелание принять этого духовника, о котором он говорит. Увы! Я теперь должна всего бояться и ни на что не надеяться!

— Тише! — с живостью вскричала Елена. — Я слышу шаги в аллее, которая ведет в эту беседку, кто-то приближается, не надо, чтобы нас застали врасплох.

Действительно почти в ту же минуту сестра-привратница, которая уже приходила докладывать настоятельнице о доне Серапио де-ла-Ронда, вошла в беседку.

— Сеньорита, — обратилась она к Елене. — Матушка-настоятельница желает говорить с вами и с донной Анитой немедленно, она ждет вас в своей келье с францисканцем.

Молодые девушки переглянулись, легкая краска выступила на бледных щеках донны Аниты.

— Мы следуем за вами, сестра моя, — отвечала Елена.

Молодые девушки встали, Елена взяла под руку свою подругу и наклонилась к ней.

— Мужайся, милая, — тихо шепнула она на ухо ей.

Они последовали за сестрой-привратницей, та привела их к келье настоятельницы, потом ушла.

Настоятельница разговаривала с большим воодушевлением с францисканцем; приметив молодых девушек, она замолчала и поспешно встала.

— Благодарите Бога, дитя мое, — сказала она, протягивая руки к донне Аните, — который в своем безграничном милосердии удостоил свершить для вас чудо.

Молодая девушка остановилась в изумлении, взволнованная против воли и бросая направо и налево испуганные взоры.

По знаку настоятельницы, францисканец встал и, отбросив капюшон, упал к ногам девушки.

— Анита, — сказал он голосом, прерывавшимся от волнения, — Анита, узнаете ли вы меня?

При звуке этого голоса, заставившего задрожать все фибры ее сердца, молодая девушка отступила назад, зашаталась и упала на руки Елены, вскричав голосом, который невозможно передать:

— Марсьяль! Марсьяль!

Рыдание вырвалось из ее стесненной груди и она залилась слезами.

Она была спасена, потому что неожиданная радость не убила ее.

Тигреро, столь же слабый, как и та, которую он любил, мог только слезами выразить свои чувства.

Несколько минут настоятельница и Елена опасались, что эти два существа, столь испытанные несчастьем, не найдут в себе необходимых сил, чтобы выдержать такое ужасное волнение. Но Тигреро вдруг вскочил, схватив в объятия молодую девушку (которая, со своей стороны, бросилась к нему), вскричав:

— Анита! Милая Анита! Я нашел вас наконец! О! Теперь никакое человеческое могущество не разлучит нас!

— Никогда! Никогда! — шептала она, опустив голову на плечо молодого человека. — Марсьяль! Мой возлюбленный Марсьяль, защитите меня, спасите меня!

— О да, я спасу вас, ангел мой! Мы будем соединены — даю вам клятву!

— Вы обещали мне быть осторожны, — вмешалась настоятельница. — Подумайте, какие опасности окружают вас, подумайте о неумолимых врагах, поклявшихся погубить вас. Заключите в вашем сердце чувства, которые, если обнаружатся при бесчисленных шпионах, подстерегающих вас, будут причиной вашей смерти, а может быть, и смерти бедной девушки, которую вы любите.

— Благодарю вас! — вскричал Тигреро. — Благодарю, что вы напомнили мне роль, которую я должен играть еще несколько дней; и если я забыл о ней на несколько секунд, то впредь уже не буду забывать этой роли. Не бойтесь, что я погублю счастливую будущность, ожидающую меня, — нет, я сумею преодолеть свои чувства и исполню советы истинных друзей, которым я обязан неизъяснимым счастьем этой минуты.

— О! Теперь я понимаю, — произнесла донна Анита. — Я понимаю таинственные советы, даваемые мне! Ах! Несчастье делает недоверчивой. Прости меня, Боже мой, простите мне, добрая матушка, и ты также, Елена, мой нежный и верный друг, я не смела надеяться, я опасалась засады!