может быть, и хорошо, что название сократили, а то вышли бы какие-нибудь «рыбы-дзэнцы». Неточная же транскрипция японских слов более досадна — «добро пожаловать!» по-японски будет не «ирасяй-масэ», а «ирассяимасэ», надо писать не «шинто», а «синто» и т. д. Есть неточности и фактические — вместо «гигантского белого редиса» стоило бы написать «дайкон», благо, это слово уже знают даже ценники в московских супермаркетах, а сам дайкон скорее уж редька, нежели редис.
Но эти неточности незначительны. Как, к слову, и сюжет этой документальной книги о злоключениях некоей американской Бриджит Джонс, решившей изучить секреты японской кухни в Калифорнийской академии суси. Сложно и устроиться на работу — хотя заведения, где подают суси, в Америке той поры появляются как грибы после дождя (знакомая, кстати, нам картина — никогда не забуду сомнительного вида общепит в одном из спальных районов Москвы без названия, но с гордой вывеской «СУШИ МАНГАЛ КАРАОКЕ!»…) — женщину готовить суси никто не хочет брать. Впрочем, без этой истории с предсказуемым хеппи-эндом книга, возможно, читалась бы гораздо трудней.
Ведь на страницах книги Корсона можно узнать очень многое: о том, что у японской еды не четыре, а пять вкусов (к кислому, сладкому и т. д. добавлено непосредственно «вкусное» — умами), что идеальная температура для суси — температура человеческого тела, что желуди, обмотанные вяленым тунцом, являлись своего рода протосуси, что настоящий васаби на самом деле безумно дорог, что в войну из-за недостатка еды в Японии подавали суси с тыквой и т. д.
Юмором, надо заметить, эта книга дополнительно выделяется из многочисленных в последнее время (минимум восемь наименований в одном столичном книжном «Москва» в начале лета 2009 года) пособий по приготовлению суси. Корсон, например, недоумевает, как японцы вообще умудряются заказывать рыбу, если для разного периода жизни одной рыбы существует до шести ее наименований, к тому же различающихся в различных районах Японии. Это действительно так — помню, как на первом занятии японским языком в университете заведующий кафедрой японской филологии, ныне, увы, покойный Евгений Викторович Маевский, надел кимоно, полностью исписанное множеством мелких иероглифов. Каждый из них обозначал вид рыб…
А л е к с а н д р П р а с о л. Япония. Лики времени: менталитет и традиции в современном интерьере. М., «Наталис», 2008, 360 стр.
Книга япониста Александра Прасола, многие годы живущего в Японии профессора Ниигатского университета, пожалуй, единственная из этой подборки, была замечена в центральных СМИ — ее весьма положительно отрецензировал обозреватель «Газеты.ru». Сам факт радует, но присоединиться к одним похвалам кое-что мешает. Во-первых, по стилю и даже по форме (предисловие и названия глав зачем-то дублируются на английском языке) она неоднородна — публицистическая, чуть ли не разговорная манера изложения тут буквально в одном пассаже может сочетаться с лексикой родом явно из монографий или научных статей. Во-вторых, логика повествования здесь очень странной природы — рассказывая, например, в одном абзаце о японском стихосложении, в следующем автор начинает разговор о японских сказочных персонажах, а в третьем перескакивает уже на комиксы. Любимые же мысли автора (например, о том, что японцы, слабо разбираясь в абстрактных категориях, склонны делить любой процесс на мелкие участки и оперировать ими) повторяются чуть ли не в каждой главе. В-третьих же, автор очень не любит японцев (подобная идиосинкразия часто встречается у тех наших соотечественников, кто долго работает в Японии, — впрочем, возвращаются домой из них единицы…).
Это главное, что настораживает в книге, — если, например, получить представления о нашей стране только из П. Чаадаева и Ю. Латыниной, то образ, скажем так, будет прихрамывать. В третьей главе А. Прасол утверждает, что в японском фольклоре нет никаких сверхъестественных существ типа западных «людоедов и ледяных королев», — но активно действующие в японских сказках тэнгу, каппа, дзасики-бокко и др. не имеют даже точного западного эквивалента. «Упрощенность сюжета и подчеркнутая дидактичность японского художественного творчества» не позволяют-де японцам понять русскую литературу, которая для них «чересчур глубока и сложна», — не буду приводить в пример моего знакомого японца, который на пенсии специально выучил русский язык, чтобы читать Чехова, можно вспомнить проходившие даже у нас новости о том, что новый перевод Достоевского (которого в Японии знает подавляющее большинство) возглавляет в Японии список бестселлеров.
Японцам достается буквально за все — они не понимают русские анекдоты (а многие ли иностранцы их понимают?), машины их оборудованы караоке (это уже из разряда курьезов а lаa любимое сообщение советских информагентств о выведенных японцами квадратных арбузах)… Есть и серьезные обвинения: японские преподаватели читают лекции по комиксам, японские клерки — это ожившие роботы с двумя микросхемами, японцы совершенно не способны к абстрактному мышлению и анализу, все их научные разработки заказаны за границей, да и вообще (эта мысль появляется с назойливостью рекламы), «все, чем сегодня славится в мире японская культура, было заимствовано в Китае» или, на худой конец, на Западе. Все это тем более досадно, что частично эти важные утверждения справедливы, но именно что частично, и нуждаются в более тонком анализе…
Книгу, однако, можно рекомендовать не только утомленным местными обычаями японистам и служащим японских фирм (как, помню, в японской организации, где я раньше работал, локальным хитом был «Страх и трепет» Амели Нотомб об ужасах работы в японской корпорации). Здесь находится место рассказу обо всем — о работе японской полиции и функции адвокатов, об учебных курсах школьников и студентов, о японском сервисе и ТВ… Читатель узнает и такие крайне любопытные частности: почему японцы не жалуют консервы, почему все передачи снабжены субтитрами, отчего меняется микроклимат в японских городах и почему японская Красная Шапочка извиняется перед охотниками (она проявила непростительную самостоятельность, пойдя одна в лес, в результате чего оставила бабушку без пирожков…). К плюсам можно отнести и частые ссылки на работы ведущих отечественных и зарубежных японоведов, и своеобразные «case study» — иллюстрирующие различные положения примеры из собственной практики автора, часто очень смешные.
Т а т ь я н а Г р и г о р ь е в а. Япония. Путь сердца. М., «Культурный центр „Новый Акрополь”», 2008, 392 стр.
Т. П. Григорьева — один из ведущих отечественных японоведов еще старой школы, доктор филологических наук, профессор, автор таких книг, как «Японская художественная традиция», «Красотой Японии рожденный», и др. Ее новая книга, нужно отметить, «не столько о Японии, сколько о Пути. Вопрос о Пути связывает воедино размышления автора об удивительных параллелях между мировоззрением Японии и России, о судьбах мира, запертого сейчас в узких рамках рационализма» (из аннотации).
И действительно, первые цитируемые авторы — Шпенглер, Плотин, Трубецкой, Аверинцев, Тагор, Вернадский, Ницше, Блаженный Августин… И разговор даже не о России, а о состоянии нынешнего мира, человека, времени, произошедших, происходящих и предстоящих метаморфозах духовного мира Запада и Востока…
Да, перед нами скорее философское эссе, чем страноведческая книга, больше теософия, чем даже культурология, — «Роза мира» и «Закат Европы» от японистики. Есть здесь элементы и настоящей проповеди — Татьяна Петровна не скрывает своих эмоций («Стыдно! Стыдно за терпимость тех, кто приемлет клевету; страшно за соблазненных»). Так писать сейчас не принято, не модно . Так писать сейчас — могут немногие. И это выводит автора на совершенно другой уровень разговора. Например, японские обыкновения, объясненные в книге А. Прасола, толкуются в совершенно ином ключе.
