Принудительный характер побуждений к эпизодической сексуальности становится сильнее в той степени, в какой женщины ограничивают и отвергают свою скрытую сопричастность со скрытой эмоциональной зависимостью мужчины. Романтическая любовь, как я пытался показать, всегда несла в себе протест против такой сопричастности, хотя она каким-то образом помогала поддерживать ее. Чем больше женщины понуждают к этике любви-слияния, тем более беззащитной становится эмоциональная зависимость мужчины; но для многих мужчин бывает труднее иметь дело с моральной обнаженностью, которую это подразумевает. В той степени, в какой фаллос действительно становится пенисом, мужская сексуальность со все большей вероятностью будет разрываться между утверждением сексуального господства, включая применение насилия, с одной стороны, и постоянными тревогами по поводу потенции — с другой (которые, вероятно, будут всплывать на поверхность наиболее часто в связях определенной длительности, где сексуальное свершение не может быть изолировано от разного рода эмоциональной вовлеченности).

Мужские тревоги по поводу своей сексуальности были в значительной степени скрыты от взгляда настолько долго, насколько имели место различные социальные условия, которые покровительствовали ей. Если способности и потребности женщины в сексуальном выражении тщательно удерживались под покровом до двадцатого века, столь же долго она также была конкурентом, травмирующим мужчину. Анализ писем мужчин к Мэри Стоупс, проделанный Лесли Холлом, иллюстрирует это настроение беспокойства и отчаяния, которое настолько, насколько это может быть, далеко от имиджа беззаботного развратника или пылкой, распущенной сексуальности[169].

Импотенция, ночные эмоции, преждевременные эякуляции, беспокойства относительно размеров и функционирования пениса — эти и другие тревоги вновь и вновь возникают в этих письмах. Многие из мужчин, которые вступали в контакт со Стоупс, усердно старались подчеркнуть, что они не слабаки, а «большие и сильные мужчины», «выше среднего уровня развития», «хорошо сложенные, атлетичные, физически очень сильные» и так далее.

Беспокойство, основанное на недостатке знаний о сексе, — это постоянная тема, как и хронические чувства собственной неполноценности и смущения. Неспособность генерировать в партнере сексуальную отзывчивость является предметом постоянных жалоб, но это же и не дает мужчине испытать наслаждение. Как это выразил один из индивидов, «ни один из нас не чувствовал себя когда-либо в настолько тесном объятии, насколько оно должно быть таким, как подсказывают инстинкт и разум»[170].

Большинство сексуальных расстройств корреспондентов Стоупс сосредоточивалось или на сексуальных неудачах, или на тревогах относительно собственной нормальности; неудачи в «маскулинности» переживались скорее как угроза ценимым отношениям, нежели в абстрактном виде.

Хотя я не претендую на детальное обсуждение таких проблем, предшествующий анализ помогает придать смысл и определенным характеристикам массовой порнографии, и важным аспектам мужского сексуального насилия. Порнография могла бы быть расценена как коммерциализация секса, но это было бы весьма частичным взглядом. Нынешний взрыв порнографии, значительная часть которого направлена на мужчин и по большей части потребляется ими, проходит параллельно превалирующей концентрации на низкоэмоциональном и высокоинтенсивном тексте. Гетеросексуальная порнография отображает навязчивый интерес к стандартизованным сценам и позам, в которых недвусмысленным образом повторяется соучастие женщин, которое в реальном мире, по сути дела, исчезает[171].

Образы женщин в мягких порнографических журналах нормализованы как объекты желания путем помещения в ортодоксальную рекламу. Несексуальные истории и темы новостей могут являться объектами желания, но никогда — любви. Они возбуждают и стимулируют и, конечно же, носят сущностно эпизодический характер.

Сопричастность женщин обычно изображаемся в стилизованной манере. «Респектабельность» мягкой порнографии — это важная часть ее привлекательности, подразумевающая, что женщины являются объектами, но не субъектами сексуального желания. В визуальном содержании порнографических журналов женская сексуальность нейтрализована и угроза интимности устранена. Взгляд женщины обычно обращен на читателя: это фактически одна из условностей, наблюдаемых в представлении такого имиджа. Мужчина, который не обращает внимания на этот взгляд, должен по определению господствовать; пенис здесь опять становится фаллосом, высшей властью, которую мужчины могут осуществлять над женщиной. Некоторые порнографические журналы содержат колонки, в которых обсуждаются сексуальные проблемы читателей и даются ответы на них. Но основная масса писем в таких периодических изданиях совершенно отлична от тех, которые собраны Мэри Стоупс. В противоположность проблемно-ориентированным письмам они проявляют внимание к документированию доблести; они опять же подробно излагают отдельные эпизоды.

В этих эпизодах повторяется один мотив. Это сексуальное наслаждение, испытываемое фактически не мужчиной, а женщиной, причем обычно представленное в очень конкретной форме. Это рассказы женщин, испытывающих экстаз в своей сексуальности, но всегда под воздействием фаллоса. Женщины всхлипывают, задыхаются и трепещут, но мужчины сохраняют молчание, дирижируя протекающими событиями. Выражение женского наслаждения детализировано с вниманием, выходящим далеко за пределы того, что предлагается в качестве описания мужских переживаний. Восторг женщин никогда не подвергается сомнению; тем не менее смысл этих рассказов не поддается пониманию или проникновению в природу женского сексуального наслаждения, от этого скорее отмахиваются[172].

События описываются с точки зрения реакций женщины, однако таким образом, чтобы показать женское желание как эпизодическую часть желания мужчины. Так мужчины могут узнавать, чего хотят женщины и как управляться с желанием женщин на их собственных условиях.

Порнография без труда становится аддиктивной благодаря своему замещающему характеру. Женское соучастие гарантировано, но порнографическое представление не может сдерживать противоречивых элементов мужской сексуальности. Сексуальное наслаждение, которое демонстрирует женщина, подобно прикрепленному ярлыку с указанием цены — потому что существо, которое дает свидетельство такого неистовства, можно рассматривать также как насаждающее требования, которые подлежат исполнению. Неудача не выставляется открыто, а таится как неустановленная предпосылка желания; гнев, стыд и страх женщин, безошибочно перемешанные с посвящением этих историй, также выдают себя. Массовую привлекательность мягкой порнографии, вероятно, объясняют скорее ее нормализующие эффекты, нежели тот факт, что более эксплицитные порнографические материалы не могут быть столь же легко доступны коммерчески. Жесткая порнография, во всяком случае, в некоторых из многих ее версий, могла бы быть более угрожающей, пусть даже могло бы показаться, что ее эксплицитность наиболее полно доставляет удовольствие мужскому «поиску». Здесь власть больше не ограничивается «согласием управляемых» — соучаствующим взглядом женщин, — но выступает гораздо более открыто, прямо и насаждается принудительно. Конечно, в том и состоит ее привлекательность для некоторых. Все же жесткая порнография действует в открытых границах фаллической сексуальности, обнаруживая, с другой стороны, угрозы пластической сексуальности.

Сила и насилие являются частью порядка господства. В ортодоксальной области политики это вопрос о том, насколько далеко простирается такая гегемония власти, что к насилию прибегают лишь тогда, когда легитимный порядок терпит крушение, или насколько альтернативно насилие выражает реальную природу государственной власти. Подобная дискуссия возникает в литературе, относящейся к порнографии и сексуальному насилию. Некоторые утверждали, что рост жесткой порнографии, особенно такой, где прямо представлено насилие, изображает внутреннюю истину мужской сексуальности в целом[173].