Однако такое понятие маскирует тот факт, что пагубное пристрастие выражается в принудительном поведении. Даже в случае химической зависимости пагубное пристрастие де-факто измеряется с точки зрения последствий этой привычки для контроля индивида над собой плюс трудности отказа от этой привычки.

Вся социальная жизнь сущностным образом рутинизирована: мы обладаем определенным представлением о тех регулярных способах деятельности, которые мы повторяем изо дня в день и которые формируют наши индивидуальные жизни, равно как и воспроизводят более крупные институты, в которые вносит свой вклад и наше собственное поведение. Но такие рутины — это еще не все. Крейг Наккен проводит довольно интересный ряд существенных различий между паттернами действия, привычками, принуждениями и пагубными пристрастиями[109].

Паттерн — это просто рутина, помогающая упорядочить ежедневную жизнь, но к которой индивид может прибегать только в тех случаях, когда он в этом нуждается. Так, кто-то может прогуливать собаку главным образом утром, но может, если возникает необходимость, перенести это на вечер. Привычка — это психологически более связанная форма повторяющегося поведения, нежели паттерн; для того чтобы изменить или сломать ее, требуется отчетливое усилие. Привычная деятельность часто описывается с помощью слова «всегда» — «Я всегда обедаю в восемь часов вечера».

Принуждение — это форма такого поведения, которое индивиду очень трудно или невозможно остановить усилием воли в одиночку, прекращение которого порождает напряжение. Принуждения обычно принимают форму стереотипных личных ритуалов, таких, например, когда индивид, для того чтобы почувствовать себя чистым, должен умываться сорок или пятьдесят раз в день. Принудительное поведение ассоциируется с ощущением потери контроля над собой; кто-то может выполнять ритуальные действия в состоянии, подобном трансу. Если ими не удается заниматься, это вызывает приступ беспокойства.

Пагубные пристрастия принудительны, но это не второстепенные ритуалы; они окрашивают собою значительные сферы жизни индивида. Пагубное пристрастие включает в себя каждый из только что упомянутых аспектов поведения и что-то еще сверх того. Оно может быть определено как паттернизованная привычка, в которую вовлекаются принудительным образом, отход от которой порождает неуправляемое беспокойство. Пагубные привычки обеспечивают индивиду источник комфорта, смягчая беспокойство, но это переживание всегда более или менее скоротечно[110].

Все пагубные пристрастия носят сущностно наркотический характер, но химическое воздействие, если оно имеется, не является сущностным элементом этого опыта.

Некоторые из специфических характеристик пагубных пристрастий таковы.

1. Наличие «высшей точки». Высшая точка — это то, чего индивиды добиваются, когда они ищут, выражаясь языком Эрвина Гоффмана, того пункта, где происходит действие[111] — переживание, отделенное от обычных, земных характеристик повседневной жизни.

Это кратковременное чувство Приподнятого настроения, которым личность наслаждается, когда продуцируется «специальное» ощущение — момент облегчения. Высшая точка иногда, хотя и не всегда, представляет собою чувство триумфа, равно как и релаксации. До развития процесса пагубного пристрастия высшая точка являет собою по своему существу результат некого вознаграждения. Однако когда устанавливается аддиктивный (Addictive (от addiction — пагубное пристрастие) — примеч. перев.) паттерн, элемент облегчения преобладает над родовыми характеристиками каких бы то ни было включенных в этот процесс ощущений.

2. «Фиксация». Когда личность испытывает пагубное пристрастие к специфическому переживанию или форме поведения, стремление достичь высшей точки переводится в потребность на уровне фиксации. Фиксация ослабляет беспокойство и вводит индивида в наркотическую фазу пагубного пристрастия. Фиксация психологически необходима, но раньше или позже она сменяется депрессией и ощущением пустоты; и цикл начинается заново.

3. И высшая точка, и фиксация являются формами «прерывания» (в оригинале — time-out — примеч. перев.).

Обычные устремления индивида становятся временно неподвижными и как бы удаляются; личность находится как бы в «другом мире» и может оценивать обычные виды своей деятельности с циничным весельем или даже презрением. Тем не менее эти ощущения часто бывают подвержены внезапной перемене и могут обернуться отвращением к аддиктивному паттерну. Такое недовольство обычно принимает форму отчаяния — вследствие невозможности контролировать свое пагубное пристрастие; оно является чем-то таким, что происходит вопреки «самым благим намерениям» индивида.

4. Аддиктивный опыт представляет собою отказ от самости, временный отказ от защиты самоидентичности, присущей большинству обстоятельств повседневной жизни. Некоторые формы высшей точки — те, например, что ассоциируются с религиозным экстазом, — особо относятся к преодолению или потере самости. В пагубных пристрастиях, однако, такие ощущения обычно являются секулярной частью паттернов поведения; ощущению освобождения от беспокойства присуще ощущение вытеснения самости.

5. Позже это ощущение потери самости сопровождается чувствами стыда и раскаяния. Пагубные пристрастия не являются обычными устойчивыми формами поведения, а имеют тенденцию к возрастанию по своей важности. Может иметь место процесс отрицательной обратной связи, в котором генерируется возрастающая зависимость от аддиктивного поведения, усиливающая ощущения не благополучия, а паники и саморазрушения.

6. Аддиктивный опыт ощущается как очень «специальный» еще и в том смысле, что в это время невозможно заниматься ничем другим. Тем не менее пагубные пристрастия часто бывают функционально эквивалентны с точки зрения физического состояния индивида. Личность может бороться за освобождение от пагубного пристрастия, лишь уступая другому пагубному пристрастию и оказываясь заключенной в другой принудительный паттерн поведения. Он или она может совмещать две формы аддиктивного поведения, такие как пьянство и курение травки, или иногда воспользоваться одним, чтобы предотвратить или отсрочить страстное желание другого. Аддиктивное поведение может «наслаиваться» в психологическом складе таким образом, что более второстепенные пристрастия, черты или принуждения окутывают сердцевинное пагубное пристрастие. Тот факт, что пагубные пристрастия имеют тенденцию к функциональной взаимозаменяемости, дает сильную поддержку для вывода, что они сигнализируют о скрытой неспособности справиться с определенными видами беспокойства.

7. Характеризующие пагубное пристрастие потеря самости и отвращение к себе не обязательно идентифицируются с потаканием собственным слабостям. Все пагубные пристрастия являются патологиями самодисциплины, но такие девиации могут идти в двух направлениях — дозволенности и связывания. Мы можем видеть каждую из этих тенденций в пагубном пристрастии к пище, которое может принимать форму принудительного переедания и/или анорексического голодания. Хотя булимия и анорексия противоположны друг другу, они фактически являют собою две стороны одной монеты и часто сосуществуют как пристрастия, проявляющиеся у одного и того же индивида.

В западных странах люди, принадлежащие к различным социальным стратам, в течение долгого времени потребляли алкоголь, равно как и наркотики. Но их тогда не считали подверженными пагубной страсти. Вплоть до девятнадцатого века регулярное употребление алкоголя, например, рассматривалось как «социальная проблема» лишь в той степени, в какой оно вело к нарушению общественного порядка. Идея о том, что кто-то может быть приверженцем пагубного пристрастия, датируется серединой девятнадцатого века или около того; это понятие довольно долго не входило в общее употребление, и ему в течение какого-то времени предшествовало более широкое распространение понятия алкоголизма. Изобретение понятия пагубного пристрастия, с точки зрения Фуко, представляет собою механизм контроля, новую сеть типа «знание/сила». Тем не менее оно означает также один из шагов по дороге, ведущей к возникновению рефлексивного проекта самости, который является и эмансипирующим, и ограничивающим. Приверженец пагубного пристрастия — это, помимо всего прочего, некто «склонный к излишествам», понятие, относящееся не только к общественному порядку, но и к отказу, нежеланию спокойно принимать свою участь.