День до отхода поезда длился бесконечно, томительно, вязкий, я не видел больше Марьяну, она ушла из моего номера, когда уже начались занятия, их группа уехала в двенадцать часов, мы не успели попрощаться, только СМС-ка в телефоне — «смайлик», хитрая рожица показывает язык и текст — «не говори Тане». Сама Танька была бледной и сосредоточенной, ничего не напоминало о вчерашней ночи, кроме усталых и задумчивых глаз.
— Я взял нам билеты в СВ, если ты не против, — мы стояли на перроне в ожидании поезда. Нина Сергеевна и Екатерина Васильевна умчались покупать «Киевские торты» в привокзальных ларьках.
— У меня же есть билет, — Танька вздрогнула и с сомнением на меня посмотрела.
— Выкинь. Нам надо выспаться. А с этими курицами будешь мучаться всю ночь. Заболтают до нервного расстройства.
— Хорошо, — равнодушный чужой голос.
— Если ты хочешь спросить… — начал было я разговор о вчерашней ночи.
— Не надо, — быстро отреагировала Танька и, уже мягче, — не надо.
— Я имел в виду…
— Я тебя прошу, не сейчас.
— Может тебя интересует…
— СЕ-РЕ-ЖА, — она произнесла мое имя по слогам, прямо глядя в глаза и покрываясь румянцем.
— Все, потом… Хорошо. Где наши бабы? Уже посадку объявили!
— Не маленькие, сами справятся. Какой у нас вагон?
— Седьмой… Действительно, я же не пастух, билеты у них на руках, разберутся без нас.
В двухместном купе я почувствовал себя комфортнее, Таня, видимо, тоже. Мы молча смотрели сквозь чистое воздушное стекло на перронную суету — сумки, дети, вцепившиеся в руки своих мамаш, согнутые под тяжестью баулов отцы, скучные провожающие, мечтающие покинуть нервозный мир вокзалов и поездов. Мимо нашего окна пронеслись Нина Сергеевна и Екатерина Васильевна с многочисленными коробками тортов.
— На всю жизнь запасаются? — хмыкнула Танька.
Я улыбнулся и вытащил бутылку «Хеннесси», купленную в магазине рядом с учебным центром.
— Не против?
— Только чуть-чуть…
— Естесссственно. Тут и стаканчики приготовлены. Сервис, ёшкин кот…
— Надо было еды какой-нибудь купить, — Танька обреченно смотрела, как я открываю бутылку.
— Захотим поужинать — в вагон-ресторан сходим. А для коньяка я вот что приготовил, оп! — с этими словами я достал из дорожной сумки огромное красивое яблоко, явно импортного происхождения, — мне один умный человек посоветовал коньяк яблоком закусывать. Запивать хороший коньяк пошло. Лимон все портит. Остаются яблоки. Хотя, это яблоко, наверняка силиконовое, слишком нарядно выглядит для живого.
— Турецкое? — Танька взяла его в руки, — пахнет как настоящее.
Поезд дернулся и медленно пополз мимо здания вокзала. Я в последний раз глянул на уплывающий город и протянул Таньке стакан…
— Однако, я продолжу свою мысль. Про вчерашнее. Даже не перебивай, — бутылка была уже на половину пуста, проводника мы послали в вагон-ресторан за ужином (он безропотно подчинился!), а поезд мчался по черному пространству, украшенному редкими огоньками, — прошу, не перебивай…
— Сережа, не надо.
— Это не долго. Потерпи. Послушай, пожалуйста. Вчера все было прекрасно — несколько часов свободы, без пошлости, весело, здорово. Тебе не в чем себя винить. Ничего криминального не произошло, ни до чего криминального, просто, не дошло. Не было предательств, измен, всего такого…
— Я себя не виню…
— Я, на мгновение, ощутил красоту и счастье… Не знаю, как ты, не знаю, что думает Марьяна… Но это было необыкновенно, редко и… Хорошо, что закончилось неожиданно — не надо теперь стыдится…
— А ты стыдишься? — ясный заинтересованный взгляд и легкое презрение в уголках губ.
— Я?!!! Да нет, конечно! Просто пытаюсь сказать, что тебе не о чем жалеть, ничего позорного не произошло…
— Дурак ты, Лужин. И психолог хреновый. Я не стесняюсь и не грызу себя, только жалею, что…
— Вот и я об этом, не надо жалеть…
— Я жалею, что все прекратилось… Слишком рано.
— Э-эээ, — я потерял нить разговора, в одну секунду все мои успокоительные речи превратились в детский лепет, глупый, киношно-приторный, хотелось завыть от злости на себя. Боже, как я глуп, идиот, придурок узколобый, слепой урод!
— Мне кажется, ты что-то хочешь добавить к своему блистательному сеансу психоанализа, — Танька улыбалась, немного настороженно и взволновано.
«Неужели, она спрашивает про Марьяну?!» — я не знал, что говорить, не хотелось врать, не хотелось правды, хотелось только ее губ. Вдох, выдох, голова избавилась от всех предыдущих слов и впечатлений, сердце согрелось и успокоилось, нет фраз, нет букв, только то, что переполняет, то, что важно сказать.
— Можно только один вопрос? — меня заполнял кто-то другой, знающий нечто, чувствующий это лучше меня, готовый сформулировать, я спокойно уступил этому парню место.
— Конечно.
— Скажи, какая она, любовь, сколько длится, какие у нее приметы?
— И все? — Танька усмехнулась, — это один вопрос? Ну, хорошо… Любовь, она разная…
— Все, спасибо. Это то, что я хотел услышать. Все что с нами происходит — это любовь. Придумывают много слов, чтобы снять с себя ответственность, или защититься — влюбленность, увлечение, секс, флирт, заинтересованность, дружба — сотни целлофановых слов. Это все любовь. Когда ты понимаешь, что это любовь, начинаешь действительно любить. Ты правильно сказала — она разная. Такая разная, что некоторые ее формы сбивают с толку, пугают свей яростью, своей определенностью, или наоборот — вызывают недоверие, недоумение и пренебрежение. Каждую секунду возникает это чувство — умирает сразу, или терзает всю жизнь, пять минут, неделю или вечность… Не важно. Если любовь возникла на месяц и ушла, она не менее прекрасна, чем любовь до гроба. Проверено Сергеем Лужиным. Готов отстаивать свою точку зрения до хрипоты — все так, как я говорю! И вчера… Вчера тоже была любовь. Послушай! Странная, мгновенная, бесплодная с точки зрения порноиндустрии, отвратительная, если почитать Библию, невероятная, щемящая, какая угодно, называй, как хочешь, отрицай, не признавайся себе, но это любовь. Если не согласна — скажи «нет». Просто скажи «нет».
— Не скажу, кое в чем ты прав…
— Кое в чем?! Человеку всегда мало этого чувства и, оно всегда его переполняет, он без него не может. Если одна любовь слабеет, в туже секунду в него проникает новая, и еще, и еще, наслоения, хаос, потоки — это и есть жизнь…
— Это ты про полигамию? Про семейные измены? Эти мужские байки мне известны…
— Если измена не в сауне произошла с проститутками, в жопу пьяным, на спор с друзьями, или из корысти и мести — то почему это нельзя назвать любовью? Ну хоть искра была?! Ну, хоть двадцать секунд любви, пока еще сердце колотится и, смотришь в глаза, и сомневаешься, и надеешься, не веришь, хочешь, боишься — это не любовь?
— Может, гормоны? — неуверенно произнесла Танька, — Ну, и как разобрать, любовь или нет?
— Только почувствовать и признаться себе. Другого способа нет. Теория, конечно, не совершенна, придумана мной на основе собственного опыта — измерительных приборов и детекторов не существует… И применима она, скорее всего, только к автору, то бишь, ко мне… А может, чушь это, треп коньячный, может, рисуюсь перед тобой, не знаю… Но промолчать не мог…
— Да нет… Все верно… Мне самой все это в голову приходило. Но, если бы я отдавалась всем своим чувствам — была бы просто блядью. Приходится их глушить на корню. Слава Богу, что есть люди, которые думают как ты, хоть помечтать можно…
— Сомневаюсь, что их много, людей…
— Точнее, их нет. Ты, да я, — Танька улыбнулась задорно, — удивительно…
В дверь купе робко постучали — нам принесли ужин.
Все было легко и непринужденно, повар не смог испортить отбивные, салаты и жульен, мы переключились на обсуждение наших однопартийцев, заграничных поездок, домашних животных, пили «Хеннесси» и веселились. Когда коньяк подошел к концу, Танька почувствовала опьянение и усталость, я вышел в тамбур покурить, а она легла спать. Вернувшись, я закрыл дверь купе на все возможные запоры, выключил верхний свет и стал просматривать дурацкий журнал, устроившись рядом с матовой лампочкой в изголовье моей кровати… Спать не хотелось — в груди теплилось ожидание скорого чуда, ожидание, сплетенное из поездок, разговоров, звонков, текстовых сообщений, любимой Люси, писем в электронном ящике, пирожных, свежей Таньки, теплой весны и крабов, ожидающих под камнями своей участи — быть выловленными и сваренными с укропом. Жаль было убивать это чувство сном. Я так и не лег, много раз за ночь выскальзывал на перекур, стараясь не шуметь, проводник сделал мне стакан чая, я выпил его в соседнем пустом купе, на каждой станции я выходил на свежий воздух, слушал приставания перронных торговцев, рассматривал их товар — соленую рыбу, жареных кур, пиво, сигареты, под утро купил огромную мягкую игрушку — рыжую лису для Люси, очень похожую на нее, с такой же хитрой мордочкой. В нагрузку продавец всучил мне синего бегемота в клетчатых шортах, запросив за него так мало, что отказаться было невозможно. Вернувшись в купе, я втиснул лису в сумку, а бегемота поставил на столик. Утром Танька хохотала над моим подарком и поцеловала его в нос.
