— Тебе легче… У тебя бизнес есть. Захотел — ушел к себе на фирму, сиди, бабки заколачивай, — стонал Моня.

— Ага, мне же деньги на дом приносят, — съязвил я, — по телефонному звонку, по первому требованию. Чемоданами… Сейчас Андрюха приедет… Ты ему это скажи, он посмеется.

— Если с тобой Шеф будет беседовать, про меня не забудь. Если меня выкинут, я пропал… Перспектив никаких.

— Не забуду.

— Точно? Не пиздишь?

— Знаешь, Моня, не наседай. Сказал один раз — сделаю. Чего ты меня проверяешь постоянно…

— В наше время нельзя ни кому верить…

— Так чего ты ко мне прицепился, недоверчивый такой? — я начинал злиться.

— А тебе верю.

— Аааа. Спасибо…

Намечающуюся напряженность снял Андрюха, завалившись в кафе с огромным черным чемоданом, набитым документами, сметами и проектами. «Для денег» — говорил Андрюха, объясняя его размеры. Ему верили и с уважением косились на чемодан. Моня завистливо кинул взгляд на черное чудовище — он всерьез думал, что там пачки денег.

— Шалом Алейхем, — поприветствовал я Андрюху.

— Шалом, черные братья, — Андрюха сел за стул рядом с Моней, — заказали мне что-нибудь?

— Как и себе. Суп, люля-кебаб и «Цезарь».

— Отлично. Голодный как собака.

Моня не ответил на приветствие и сидел, с ужасом глядя на нас.

— Вы что, евреи?

— Моня, с твоей фамилией, лучше эту тему не затрагивать, — Андрюха пытался пристроить свой чемодан под столом, нагнулся и, голос его звучал сдавлено.

— Моня, а ты заешь, кто самый ярый борец с мировым сионизмом? — я, вдруг, развеселился.

Моня растерянно молчал.

— Евреи, живущие в бывшем Союзе. — ответил я на свой вопрос и, начал вещать голосом профессора, читающего лекцию, — Главные признаки советского еврея — яростные нападки на иудеев, обличение жидо-массонского заговора и тэдэ. Моня, расслабься, КГБ за тобой не следит. Слишком мелкая фигура. Да, и кэгэбэ никакого уже нет…

Андрюха откровенно хохотал, забыв о еде.

— Да и вообще, если тебя зовут Михаил Аркадьевич Тульский, а родители иммигрировали в Израиль, надо смириться и ходить в синагогу, а не бить себя пяткой в грудь на черносотенных собраниях.

— На каких собраниях? — не понял Моня.

— О, как все запущенно, — искренне удивился я, — с такими печальными глазами надо знать, что такое «Черная сотня». Ты когда последний раз книгу читал? Не партийный буклет, а книгу, купленную в магазине?

— Ну эту, про Карнеги…

— Про Карнеги? Ты хотел сказать книгу Дейла Карнеги… Мне страшно за тебя, Моня. Почитай Хэмингуэя, или Ремарка…

— Хэмингуэя я читал… «Старик и море»…

Я подавился салатом «Цезарь». Если в разговоре со взрослым человеком после имени Эрнеста Хэмингуэя тот лепетал про старика и про море, я понимал, что он остался в 9-ом классе общеобразовательной школы навечно, похоронив весь огромный и загадочный мир под пыльными «Хрестоматиями».

— Моня, ты «Старик и море» не читал, а проходил, это разные вещи. Ладно, давайте обедать, не будем портить себе аппетит размышлениями о великом и недоступном… некоторым…

— О, Квакин голодный чешет, аж спотыкается! — объявил Андрюха.

Через зал к нам приближался Саня в черных непроницаемых очках, кожаной черной куртке и тинэйджеровских джинсах цвета хаки.

— Хэви мэтал, нарики! Все жрете? Не нажретесь никак, — на его упитанном лице искрилась вечная беззаботная улыбка.

— А ты сюда проповедовать вегетарианство пришел? — поинтересовался Андрюха, — диетолог, бляха-муха. Скоро джинсы лопнут на жопе.

— Кто бы говорил, — не растерялся Квакин, — картина «Три толстяка».

— Особенно Серый, — засмеялся Андрюха, — глиста в обмороке…

— Не мешайте обедать, придурки, — беззлобно огрызнулся я, — садись, Саня, не маячь…

— Чем питаемся сегодня? — Квакин заглянул каждому в тарелку.

— Не труси мне своих микробов, — нахмурился Моня. Он был чистюлей, до отвращения.

— Моня, тебя убьют не микробы, а инсульт, — сообщил Квакин, — не надо так всего бояться, нервные клетки не восстанавливаются. Да, Серега, тебе Вовка Рыжий привет передавал. Помнишь его?

— Конечно, спасибо.

— Он той фотографией, которую ты на катере сделал, до сих пор хвастается. В рамку вставил. Классно получилось. Мы вчера шашлык вечером с ним ели — он тебя вспоминал. Говорит — ты наш пацан, хоть и не дайвер.

— Рыбак рыбака… — я был польщен. Рыжий был человек из другого мира, не связанный с моими заработками и политикой. Я помнил о нем, он помнил обо мне. Ни какой финансовой заинтересованности — только приязнь двух рыболовов. Это как аромат дорогой сигары, эфемерно и прекрасно.

— Да, новости слышали? — спохватился Квакин, — про штаб.

— Какие новости? — беспокойное лицо Мони зашлось в нервном тике.

— Почему ты всегда новости первым узнаешь? — усмехнулся я, — может, ты их сам выдумываешь?

— Слушайте… Партия делится на две части. Одна остается на прежнем месте, а вторая, с Шефом во главе, с новым названием (Украинская Умеренно-прогрессивная партия), завтра переезжает в офис, тут, недалеко сняли…

— А смысл? Какой смысл делиться? — Моня отложил вилку и посмотрел на меня, потом на Квакина.

— А смысл такой. Партия большая, желающих получить мандаты много, денег у них куча, а пройдут по каждому списку во все уровни человек по пять, максимум семь. Понятно?

— Ну, продолжай, — я тоже перестал есть. Эти слухи ходили давно, но я в них не верил, — Украинская… Как там? Умеренная… Еще какая? Прогрессивная… Педерастия какая-то…

— Наши партийные боссы хотят за каждое проходное место брать деньги, как все нормальные люди. Не лохи же они! Но ни кто не будет платить за одиннадцатое место в списке, двенадцатое, тринадцатое и, так далее. За десятое — еще куда ни шло. А две партии, это значит, в два раза больше мест на продажу. Вот такая математика.

— Чушь, — я снова принялся за еду, — ни кто не потратит бабки на зыбкое место в новой организации… Прогрессивная… Еще и умеренная…

— А вот и не чушь! — возразил Саня, расправляясь с салатом, — За что люди готовы выкладывать деньги? А? Не знаете… Я вам скажу. За торговую марку, за громкое имя, за бренд. Партия наша старая, известная… Это бренд. За него будут платить?

— Будут, — согласился Моня.

— Вот, а вновь созданную партию возглавит Шеф. Он авторитетный человек. Его имя — тоже бренд. На этот бренд народ поведется. Ну как вам расклад? — Квакин победно оглядел нас.

— Что-то в этом есть, — мне пришлось признать определенную логику в словах Сани.

— Все, мужики, я поехал, — Андрюха встал из-за стола, — сегодня расчет с заказчиком. Надо не опоздать.

— Помощь нужна? — поинтересовался я.

— Да нет, все должно быть нормально. Я тебе позвоню, встретимся вечером.

— Хорошо.

Андрюха пожал всем руки, взял саквояж и вышел из кафе, сытый, вальяжный, тяжело переступая большими ногами.

— А кто с Шефом будет в новой партии? — Моне очень хотелось попасть в их число.

— Галя будет, однозначно… Больше знаю, меня точно не будет. Я остаюсь, — Саня махнул рукой в мою сторону, — вот Серегу, наверняка пригласят. Он сейчас на подъеме. Полевой, блин, командир, Че-Блин-Гевара.

— А меня, меня? Что про меня слышно? — у Мони был такой жалкий голос, что суп показался мне кислым.

— А кому ты нужен? — хмыкнул Квакин, — все, пора, я тоже побежал. Надо устраивать свою судьбу. Пока-пока. Созвонимся. Не скучайте без папочки. Да, к стати! Новую работницу взяли к нам в пресс-центр. Четвертый размер, блондинка, голубые глаза, Танюшей зовут… Я уже познакомился. Эх! «Где мои семнадцать лет?»

Квакин исчез так же быстро, как и появился.

— Вот баламут, — я задумчиво ковырял люля-кебаб.

— Не наш он человек. Не надежный.

— Он мой друг, — заметил я, — вот уже лет сто. Что он там говорил? Блондинка… голубые глаза… Кукла, наверное…

— Как ты думаешь, это правда? — Моня был очень озабочен и, не скрывал этого.