Приближались парламентские выборы — возможность притереться в местном политическом бомонде, обзавестись связями и поменяться ролями с самим собой, сидящим у экрана телевизора, нервно кусающим ногти, бессильно наблюдающим за чужой игрой на очень крупные деньги. Ой, как интересно и ново! Слишком большое искушение для искателя приключений.

Я не сразу придумал План, о котором мы с Андрюхой говорили у меня на кухне, запивая пивом соленую ставридку. Пришлось ходить в штаб партии, каждый день, прислушиваться, изучать лица, до обморока смотреть аналитические передачи по телевизору, читать газеты сквозь туман отвращения, искать фишку, которая бы сделала меня необходимым для членов клуба, тайного закрытого общества, где в ходу машины дороже пятидесяти тысяч долларов, шикарные костюмы и интервью с вальяжными журналистами. Шли месяцы, закончилась революция, я многое понял, или думал, что понял, но фишка где-то валялась, поблескивала под столом незаметно, каждый день я проходил мимо нее, не замечал этого призывного блеска, злился на себя, Андрюха корректно молчал, не напоминал мне о разговоре, верил, что я все сделаю как надо.

Однажды ночью меня что-то разбудило. Сонно шатаясь, я вышел на кухню и включил электрочайник. Пока он утробно гудел, нагреваясь, я отыскал сигареты и закурил, тупо глядя на пепельницу и, просто, как вдыхал дым, понял свою главную и роковую ошибку, которая уводила меня в сторону от решения. Эта ошибка застила свет, крутила вокруг меня магические индейские танцы, притупляла ум, окуривала, шептала на ухо заклинания гортанным голосом, делала все, чтобы помешать мне подняться, выйти из круга, освещенного костром, в лес, самостоятельно. Моя ошибка — Ненависть! Ненависть, проникшая в душу вместе с революционными лозунгами через телеэфир, впитанная кожей пальцев, сжимавших боевые политические листовки. Ненависть, поразившая мозг, разлагающая меня, требующая мести. Она заставляла принимать все обиды, полученные моим народом, как свои личные, переживать, сопереживать, беситься, лезть на стены — все, что угодно, только не думать, не думать, не понимать простую, как кирпич, истину — чтобы быть нужным, необходимо стать дефицитным товаром, за тобой должны выстроиться в очередь («не больше одного Сергея в руки!»), очередь за твоим сердцем, знаниями, яростью и упорством…

Все, что пол года назад покупала революция — полевых командиров, студентов, рэперов, кружки по интересам, флэш-мобы, спортивные секции, скейт-бордистов, любые организованные сообщества молодых людей — во всем этом теперь нуждались мои нынешние партайгеноссе. Все, точка. Я ненавидел эти искаженные речевками рты, сжатые кулаки, «насбогатонаснеподолаты», ненавидел, как человек, оставшийся не удел, выпавший из общей гулянки, забытый шумной веселой толпой на скучном полустанке, злой, одинокий, поэтому — слепой. Надо было становиться одним из них. Хуже, надо было собрать их и возглавить, нацепив другие косынки, и вручив другие флаги. И назначить цену. Отпускную цену со склада. Без ценника товар возьмут даром, украдут или найдут другой, на котором криво написаны маркером цифры. Цена — это показатель готовности продукта к употреблению, даже, если его еще нет в помине.

Я включил компьютер, закурил новую сигарету и, к утру был готов План создания молодежной организации, развернутый План, подробный. Все жизненный опыт, накопленный в виде паззлов, загромождавших беспорядочно мою голову, сложился в двадцатистраничный труд, напичканный терминами из практической психологии, педагогики, политологии и инструкций по ведению партизанской войны в городских условиях. Ключевые слова сами всплывали из жутких колодцев памяти, сбивались в строчки и листы печатного текста. Перечитав, я должен был признать, что написанное напоминало инструкцию к действию — по военному строго, освежающе цинично, безжалостно и, вызывало уважение.

И пришел я с этим в штаб партии. И сначала было Слово. И это слово было «Вперед!». Партия наша была старая, очень долго она нежилась во власти, или около власти, рядом со властью — это разлагает организацию, делает ее похожей на королевский двор, погрязший во внутренних заговорах, фаворитах, постелях, дележе казны и ядах. Нынешние политические катаклизмы показали полную недееспособность партийного организма и отсутствие людей, готовых на решительные меры. А делать что-то было надо, ни кто толком не знал «что», но необходимость ощущал каждый. Поэтому «вперед!» — это единственное подходящее слово, которое выдавил заместитель председателя партии Колесниченко Григорий Львович, попросту — Шеф, мой ровесник и крупный местный чиновник, усиленно соображая, чем грозит моя ураганная активность.

— Новая власть меняет наших людей в правительстве Крыма, — он коротко и оценивающе поглядывал на меня из-под сросшихся бровей, — борьба ведется, в кулуарах, но… Необходимо показать, что мы — сила, поднять народ, заявить о себе громко, но аккуратно. Да, давно мы о себе не заявляли, успокоились слишком.

— Нам надо организовать палаточный городок на площади. Протест, в ответ на кадровые чистки. И проводить перманентно митинги, пикеты, все, что будет уместно…

— Мы организуем палаточный городок? Мы же у власти пока здесь. Какой может быть палаточный городок? Это же абсурд…

— Пока у власти. Если ничего не делать — это скоро пройдет.

— Мда. Не слишком ли радикально? Что-то в этом есть мальчишеское, не серьезное…

— Однако, действенное. Не хочу напоминать о последних событиях в стране, и так ясно… Не будем сворачивать городок, пока не добьемся своей цели. Если ничего не изменим, по крайней мере, заложим фундамент для будущих парламентских выборов, они не за горами, оживим организацию, в конце концов. Людей свежих к себе подтянем.

— Ладно, убедил. Вперед, на баррикады. Попрошу только, чтобы все действия согласовывались со мной — все лозунги, мероприятия, заявления… Ни какой партизанщины.

— Ясно, Григорий Львович.

— Можешь говорить — «Шеф». Я в курсе, что вы меня так за глаза называете… Так удобнее и для телефонных переговоров. Слишком имя-отчество труднопроизносимое. Кстати, по телефону — ни каких открытых текстов, ни каких имен. Так надежнее.

— Понял. Когда приступать?

— Вчера, — усмехнулся Шеф, — время теряем. Познакомься с нашим политтехнологом из Киева, гос-по-ди-ном Кравченко (за что, интересно, мы ему столько бабок платим?), он тебе основные принципы ведения массовых мероприятий объяснит. Техническую сторону будешь с ним координировать. Он сейчас в соседнем кабинете, зайди к нему. Скажешь, что я прислал, а то и разговаривать не станет… Послушай, ты свой проект молодежной организации не показывай ни кому, не надо, а то решат, что надумал власть в стране захватить. А может, так оно и есть?

— В ближайший год родная страна может спать спокойно.

— Ладно, иди к Кравченко, пока у него еще время обеденного абсента не наступило. После этого он тебя может научить только искусству пикировать в горящем истребителе на вражеские эшелоны. Начинай действовать, поговорим о твоих личных планах в партии по ходу пьесы. Прояви себя, и все будет хорошо, я своих людей не забываю.

— Понял, Григо… Шеф.

Кажется, я не успел. Кравченко сидел в своем кабинете лиловый, зло чиркая что-то в бумагах «Паркером». Пахло аптекой, тяжелым одеколоном и усталостью.

— Добрый день. Меня к вам направил Григорий Львович.

— Зачем? — имя Шефа не произвело ровным счетом, ни какого действия.

— Мы собираемся организовать палаточный городок…

— Кто это — «мы»? Выражайся яснее.

— Молодежное крыло партии…

— Ясно. Дальше.

— И Григорий Львович…

— Я уже слышал про Григория Львовича. Что вам лично от меня надо?

— Консультация, — я начал выходить из себя.

— Ах, консультация! Я не даю консультаций. Присылают неопытных пацанов, которые не знают, что такое политическая борьба. Да, что там борьба! Не знают как провести митинг! Ничего не знают… Вот ты знаешь, что такое политическая борьба?