Прежде чем продолжать наш рассказ, мы дадим некоторые разъяснения, касающиеся индейцев, обитающих в тех местах, где разворачиваются описываемые нами события. То, что мы о них расскажем, по всей вероятности, заинтересует наших читателей своей новизной.

Эти индейцы представляют собою нечто среднее между краснокожими Северной Америки и потомками тотонаков и уастеков — древнейших племен, некогда проживавших на территории современной Мексики, — из которых по преимуществу состоит коренное население этой страны. Занимаясь в основном земледелием и ремеслами, они тем не менее не перестали быть воинственными. Главные племена их: навахи, апачи, юта, кайова и команчи. Последнее племя считается в прериях самым опасным из всех. Команчи с гордостью носят название царей прерии. Из всех индейских племен только оно одно сумело предохранить себя от привычки к спиртным напиткам, так гибельно действующим на краснокожих. Команчи отличаются гордым, независимым характером, и, по мере того как будет тянуться наш рассказ, читатель сам в этом убедится. Мы здесь опишем только один из их обычаев, но этого будет достаточно, чтобы оценить их по достоинству.

У команчей допускается многоженство. Каждый вождь имеет от шести до восьми жен. Но у этого племени брачный договор не состоит из ласковых слов и подарков: команчский воин получает более верный и, главное, более торжественный залог любви.

Вот как он поступает, если желает вступить в брак. Убедившись в благосклонности к нему какой-либо женщины, он тотчас убивает одну из своих лошадей, вынимает из ее груди сердце и прибивает это сердце к двери той женщины, которая ему нравится.

Молодая девушка берет это сердце и жарит его; после этого она делит его на две части, сама съедает одну, другую дает съесть своему возлюбленному, и брак считается состоявшимся.

До сих пор никому не удалось покорить этого племени, наводящего ужас на обитателей американо-мексиканской границы.

Теперь мы можем возвратиться к нашему рассказу. Ранним утром донья Клара была разбужена звуками дудок и других индейских инструментов, к которым беспрерывно примешивался лай бесчисленного множества собак, которые всюду сопутствуют краснокожим. На восходе солнца Черный Кот вошел в хижину, в которой находилась пленница, и поклонившись ей и окинув ее быстрым взглядом своих узких глаз, сказал ей голосом, сладким как мед, что намерен приступить к великому колдовству для того чтобы Владыка Жизни передал ему в руки врага. Он добавил при этом, что если она, вместо того, чтобы грустить в одиночестве, пожелает присутствовать при этой церемонии, то ей разрешено будет следовать за ними. Молодая мексиканка, не дав заметить вождю, какой радостью наполнилось ее сердце, притворилась, что не принимает предложения, а только с покорностью следует ему. Все обитатели селения были в большом волнении: женщины и дети бегали взад-вперед, испуская оглушительные крики. Даже воины и старики как будто расстались со своей индейской невозмутимостью. В несколько минут селение опустело, все обитатели его поспешили выйти на большую поляну, находившуюся у берега Рио-Хилы, — место, где должен был происходить индейский религиозный обряд.

Как ни был хитер Черный Кот, он был обманут кажущейся слабостью пленницы и ее убитым видом. Бросив на нее проницательный взгляд с намерением убедиться, что она не лукавит с ним, он сделал ей знак выйти из хижины и присоединиться к пожилым женщинам, которые также желали присутствовать при церемонии. После этого он удалился, совершенно ничего не подозревая.

Донья Клара стала под деревом, густые ветви которого свешивались в реку, и там с тревожно бьющимся сердцем ожидала часа своего освобождения.

Индейцы соорудили из бизоньих шкур маленький вигвам с низким и узким входом. К этому вигваму была проложена тропинка. Вдоль нее было расставлено сорок пар мокасин, одна пара позади другой. Возле вигвама горел костер, на который были положены плоские камни.

Все население индейской деревушки, за исключением уже упомянутых нами старух, преклонный возраст которых не позволял им присутствовать при церемонии, разместилось по обеим сторонам тропинки. Перед каждым из сидевших стояло множество плошек с вареным маисом, горохом и жареной говядиной. Главный шаман сидел на охапке сена напротив самого вигвама. Внезапно он встал и направился к вигваму, стараясь попадать ногами в расставленную на пути обувь. У входа хижины стоял Черный Кот, обнаженный до пояса.

Проведя некоторое время в вигваме, шаман вышел оттуда, держа в руках нож. Он молча подошел к Черному Коту, который при его приближении протянул ему левую руку со словами:

— С радостью даю первый сустав моего большого пальца Владыке Жизни, если он взамен отдаст мне в руки моего врага, чтобы я мог оскальпировать его.

— Владыка Жизни услышал тебя, он принимает твое предложение, — коротко ответил шаман.

Одним махом он отрубил сустав пальца руки Черного Кота и, швырнув его за спину, произнес таинственные слова, тогда как Черный Кот, оставшись внешне нечувствительным к своему физическому страданию, продолжал молиться. Окончив эту процедуру, колдун взял в руку связку прутьев, перевязанную волчьим хвостом, и принялся макать ее во все расставленные блюда. Сделав это, он покропил ей на все четыре стороны света, призывая творца жизни, огня, воды и воздуха.

После этого блюда были разделены между всеми присутствовавшими и почти мгновенно ими съедены (до этих пор никто не дотрагивался до кушаний). После этой церемонии индейцы стали петь, кружась около вигвама под аккомпанемент дудок, трещоток и свистков. В это время Черный Кот положил на охапку сена, находившуюся возле самого вигвама, голову бизона — мордой вверх, — взял длинную жердь, на которой висело совершенно новое красное шерстяное одеяло и вместе со своими родными и друзьями поднес это одеяло в дар Владыке Жизни. Он воткнул шест с одеялом перед входом в священный вигвам, и жертва была таким образом принесена. Пение и пляска убыстрились. Индейцы пришли в экстаз, и даже те старухи, которые до этого времени оставались спокойными зрительницами этой церемонии, бросились бежать к вигваму и смешались с толпой певших и плясавших индейцев. Донья Клара осталась одна возле дерева, росшего на самом берегу реки. Никто не обращал на нее внимания, о ней, казалось, совершенно забыли. Она бросала вокруг себя беспокойные взгляды, инстинктивно чувствуя, что помощь, которую она ждет, должна явиться к ней со стороны реки. Через несколько минут она тихими шагами, небрежно наклоняясь, чтобы сорвать то здесь то там цветок, медленно приблизилась к воде. Вдруг она почувствовала, что кто-то потянул ее за платье. Она вздрогнула от ужаса. Но в то же самое время, как таинственная рука прикоснулась к ее платью, голос, тихий как вздох, произнес слова: