Итак, они здесь, в России, сидят и эти темы и форматы обсуждения, которые создают в другом месте, "хавают". И никакого стремления расширить повестку дня, ввести в нее что-то парадоксальное, создать неожиданный ракурс, отрефлексировать на усечение этой повестки – то есть вступить в игру! – ничего подобного не просматривается.
А почему не просматривается? Потому что в этой игре необходимо понимать цену слов. Понимать, что вся философия господства и подчинения в XXI веке формируется вокруг слов. Что хозяева слов суть хозяева XXI века. А когда люди пренебрегают словами, то, сами того не сознавая, они прямо говорят: "Я отчуждаю от себя функцию господства. Я господство отдаю. Мне оно не нужно".
Ведь как создается ситуация, когда правящий класс заведомо превращается в быдло? Нужно, чтобы правящий класс не хотел всех тех функций, которые сочетаются с господством. И когда правящий класс не осознает значения слов, он сам добровольно себя кастрирует. Он отказывается от функции господства, он делегирует ее кому-то другому.
Информационная эра, о которой мы говорим, не шутка. И информационные продукты, предлагаемые для потребления, не косметика на "реальной жизни" (рис. 5).
Кто был во все времена наиболее причастен информации? Спецслужбы. Стихия спецслужб – информация. Казалось бы, раз наступает "информационная эра", наступает "эпоха спецслужб". Но, на самом-то деле, – все наоборот. Наступающая информационная эра немедленно становится эпохой уничтожения спецслужб. Временем, когда они не приобретают, а теряют власть.
Спецслужбы – это ведь привычка работать с острым дефицитом информации, добывать специальными методами необходимую закрытую информацию. А новое-то время отличается катастрофическим избытком информации. И это принципиально иная ситуация.
Задача новых хозяев эпохи, создателей форматов и тем, как раз в том, чтобы на вас шел непрерывный шквал информации, чтобы вы тонули в информационном океане, в котором ни в чем нельзя разобраться. И тогда – куда уходит власть? Что становится властью в XXI веке? Властью становятся знание и контекст.
А каковы возможности в XXI веке для тех, на кого этот шквал обрушивается? Вы можете быть рабом предлагаемого "меню" форматов и тем, то есть реагировать по заданным стереотипам: "последние новости", "модная трактовка" и т.д… Или вы должны сами разбираться: это – барахло, это – информационный шум, а вот это и это значимо.
Если вы выстаиваете в этом шквале и способны в нем действовать, то вы, вне зависимости от ваших материальных и статусных потенциалов, принадлежите к господствующему классу. К классу тех, кто в состоянии каким-то образом ориентироваться в процессе, держать или создавать его.
Если же вы способны только "хавать" то, что летит вам в рот, вы – плебс.
Так что, если спецслужбы хотят сохраниться, а не оказаться стертыми в порошок в первую очередь, они должны от "страстей" по информации перейти к "страстям" по контексту и знанию.
Вопрос жизни и смерти спецслужб сегодня заключается в том, смогут ли они приобрести и удерживать внутри себя это самое трансцендентальное измерение. Никого это не касается так сильно, как их. Либо они сумеют и успеют перейти с формата "ловли рыбы в мутной воде информации" на формат "управления повесткой дня" на уровне знания и контекста, либо спецслужбист становится быдлом под ногами информационного менеджера, который понимает цену слов.
Информационная революция – это не то, что у вас в 25 раз больше телевизионных программ и появился Интернет. Это принципиально другая, страшно жестокая эпоха, когда поставлено на карту все. Если элита какой-то страны хочет жить – она овладевает переходом от информации к знанию и контексту. В противном случае она гибнет. Она уже не элита. Ее захлестывает волна плебса, и она гибнет так же, как гибли в эпоху капитализма феодалы, не сумевшие овладеть законами рынка и прибыли.
Так понимают ли закон слов "государственные менеджеры" высшей категории? Понимают ли, что они не менеджеры?
Избыток информации – вот ныне главный герой и причина трагедии спецслужб (рис. 6). От дефицита, в котором они существовали, все переходит к профициту и девальвации информации. И, значит, к девальвации роли ее, информации, собирателя и носителя.
Куда смещается реальный центр власти? К контексту и знанию.
Значит, как и в случае с КПСС, рядом с центром власти стоят двое! Остатки интеллектуального класса страны и та группа, которая кажется себе господствующей, а уже почти готова превратиться в труп. Только раньше этой группой была "верхушка КПСС", а теперь этой группой оказалась "верхушка спецслужб".
И опять проблема состоит в одном: если вы уж взялись за Россию, вы не можете не построить площадку, на которой перегруппируетесь с позиций информации на позиции контекста и знаний. Ведь эта площадка все равно будет существовать. И в ее пределах кто-то сумеет пересесть "с лошади информации" на "лошадь контекста и знания", а кто-то не сумеет. Не сумет и пополнит разряд "рабов нового типа".
Эти наши спецслужбы, они же чего-то хотели! Они хотели тут создать капитализм. А называли его еще "модерном", "национальной модернизацией России". Они же с этим проектом себя связывали! От Берии до Андропова и дальше… И образовалось то, что представляет собой внутреннюю трагедию эпохи Путина (Рис. 7).
При Клинтоне ничего подобного не случилось бы. А тут хозяевами США стали республиканцы, и оказалось возможно оттеснить "демократию" чуть-чуть в сторону. Наконец-то, на горизонте забрезжил свой КГБ-истский "национальный режим"! И вся их коллективная энергия – идеологического "Пятого управления" и родственных ведомств – со страстью устремилась в проект "Национальный модерн", как демонстрацию своей состоятельности. Можно было показать эту композицию и сказать: "Вы читали разработку "АСУ-Перестройка" НИИ КГБ? Знаете, что там было написано? Вот сейчас-то мы как раз все и реализуем".
Теперь оказалось, что проектом Модерн и не пахнет (Рис. 8). Потому что "модернизация" – это когда возникают и работают новые заводы и когда все больше ВУЗов и библиотек. А когда некто в звании министра говорит, что надо сократить количество библиотек, ВУЗов и т. п., это называется "ликвидация". Реально идет демодернизация. Нации нет. Возник регресс.
Сейчас вроде бы что-то в направлении модернизации "зашевелилось". Но… ровно в тот момент, когда проект Модерн, с которым они себя связали, начал рушиться во всем мире. Буш – последняя судорога Модерна. И то уже Модерна для Америки, потому что Ираку никакой Модерн не светит. Югославии – тоже. Капитализм в том виде, в котором мы к нему якобы стремились и прилаживались, уходит. Уходит во всем мире.
А что у нас? Президент только нескольких, особо его раздражавших, "комаров" из нашей новой буржуазии прихлопнул, а она вся так и поплыла… Лопнул этот социальный субъект. Испарился. Элиминировал.
И тогда вопрос: чем же она, эта наша буржуазия, была на самом деле? Разве так проявляет себя господствующий класс? Если бы президент только замахнулся, а в ответ получил волну возмущения и вынужден был вступить в диалог с этим возмущением или подавить его, а возмущение бы только нарастало, в результате подобной раскачки, быть может, и конституировался бы буржуазный класс.
