Раб не может восходить, и потому человек должен быть свободным. Несправедливость препятствует восхождению, и потому она должна быть преодолена. Но нет и не может быть безразличия к вопросу о том, как человек своей свободой воспользуется. Как нет и не может быть справедливости без восхождения. Ни справедливость, ни свобода немыслимы вне смысловой вертикали. Ибо речь идет о человеческой свободе и о человеческой справедливости. А человек ничто вне своего экзистенциального измерения.

Западная цивилизация много достигла. Но она оплатила это дорогой ценой. Она не безупречный светоч, а очень проблемная и больная сущность. Мы причастны к ней, но причастны особым образом. Мы часть её, но особая часть. Иначе не было бы православия (как христианства, но особого христианства). Не было бы коммунизма (как альтернативного либерализму предельного слова о свободе и справедливости – теория отчуждения у Маркса и прочее). Мы не можем ссылаться на западный опыт как на нечто абсолютное. Мы не копировать Запад должны и не отвергать. Мы должны его спасать. И, видимо, никто не спасет его, кроме нас. А спасать его мы должны не потому, что этого хочется, а потому, что иначе – и мы погибнем.

И тут мы переходим к ещё одному отсутствующему регистру. Владислав Юрьевич обсуждает, что значит – хорошо жить? Но есть и другой вопрос – жить или умереть? Никогда человечество не отказывалось от свободы потому, что оно связывало с несвободой лучшую жизнь. Хотя отдельные, порой неглупые, люди обсуждали и проблемы такого отказа. Вспомним монолог Великого Инквизитора у Достоевского: "Ибо никогда и ничего не было для человека и человеческого общества невыносимее свободы… И никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными".

И всё же предположим, что свободой никто не жертвовал по причине влечения к противоположному идеалу. Предположим это, хотя на деле это не вполне так. История человечества, увы, намного сложнее.

Но даже в рамках этого предположения – люди отдавали свободу за что-то другое. Они между решением "каких-то проблем" в условиях несвободы и нерешением проблем в условиях свободы выбирали решение этих самых "каких-то проблем". Ярчайший пример – война. А также другие "какие-то проблемы". Но лишь в одном случае – если эти "какие-то проблемы" предполагают выбор между свободой и смертью – и несвободой и жизнью.

Люди хотят свободно жить. Но они хотят жить. И если свобода и жизнь входят в конфликт (вновь подчеркиваю, один из ярчайших примеров – война), они выберут жизнь. Мне скажут, что не надо, чтобы такие вещи входили в конфликт, и я соглашусь. Но иногда они входят.

Самый очевидный пример – поведение граждан США после 11 сентября 2001 года. Они отказались от очень многих свобод. Почему? Потому что оказался поставлен выбор между жизненными удобствами – и жизнью как таковой.

Мне скажут, что это грубый и небезусловный пример. И что базовый набор свобод сохранен. Пока сохранен… Долбанут террористы еще раз пять-десять, он будет сокращен, и неизвестно, докуда.

Но главное сегодня для России не терроризм и не американский пример. Россия хочет и имеет право знать, что ей нужно для жизни. Не для комфортного угасания, а для прорыва из этого угасания в жизнь. Как там у Твардовского? "А уж с этой работенки дальше некуда спешить… Всё же – как решаешь, Теркин?" – "Да как есть: решаю жить!"

Увы, я не убежден, что травмированная нация выберет между сладким угасанием в полусне и горьким прорывом в жизнь – этот самый горький прорыв. Но, прежде всего, вопрос должен оказаться в повестке дня. И нация имеет право на альтернативную диагностику.

Абсолютизация свободы – есть часть теории открытого общества. Но сама же эта теория предполагает уже указанную мною выше асимметрию фальсификации и верификации. То есть один-единственный обратный пример имеет больше веса, чем сотня прямых примеров.

Обратный пример – Китай. В нем нет свободы, но есть развитие. Обратный пример – страны, где свободно победит или уже побеждает радикальный исламизм. Эти страны сами откажутся от развития, ибо идеал победителя не предполагает развития. Обратный пример – сам Запад. Наполеон – это несвобода плюс развитие. Диктатура развития – не пустой звук. Особенно, если нация понимает, что у неё простая альтернатива: развитие или смерть. Прежде всего, нация должна понять, существует ли у неё на самом деле эта альтернатива. Забрела ли она в тупик или вышла на новые горизонты. Без ответа на этот вопрос российская политика дальше обойтись не может.

Мы, видимо, согласны в том, что Россию надо не усыплять, а мобилизовывать. Что энергия – не опасность, а необходимость. Но нельзя мобилизовывать вообще. Как нельзя пиарить на тему "Отечество в опасности".

Стоит ли в повестке дня угроза смерти нации, угроза конца российской цивилизации? Если она не стоит – давайте жить комфортно и кто как хочет. Но если она стоит, и мы можем длить это "как хочет" только ценой конца страны и истории… Что ж, кто-то и в этом случае выберет комфорт. А кто-то выберет мобилизацию во спасение. Но даже в этом случае, убежден, ни одна струна русской души не зазвучит, если не возникнут, не соткутся в вихрях понятого народом несчастья новые слова по поводу Миссии, Судьбы и Проекта.

О проектах сейчас говорят невероятно много. И этот разговор невероятно невнятен. Потому что, повторю, есть проекты разного ранга. Есть мегапроект, предполагающий свое видение истории и будущего. А есть проекты и проектики. Не хочу их уценивать. Но решать всё будет именно мегапроект, содержащий в себе предельные ответы на предельные вопросы.

Конечно, этот мегапроект на следующем этапе должен во что-то конкретное оформляться. Он должен быть разверстан на тысячи и десятки тысяч конкретных задач. Но сначала он должен быть. Забалтывать эту тему недопустимо. И потому я здесь не собираюсь что-то детализировать. Но важность этого вопроса я подчеркнуть обязан. Потому что Владислав Юрьевич задел очень больные российские вопросы – татары, Чечня, якуты, Басаев… Можно всё облекать в детали и обмусоливать. Но вряд ли стоит делать это здесь и сейчас.

В чём же тогда выход? Толстой когда-то сказал устами своего героя: "Дело не в блуждающей почке, а в жизни и смерти". Когда республики стали отделяться от Москвы, дело обстояло именно так. Республики собирались Москвой под некий мегапроект. Под утверждение своего идеала человека и человечества. Опять же, не хочу здесь что-то детализировать… Третий Рим, крест над Святой Софией, православная симфония… Это ли, или коммунизм, – в данном случае, преемственным оказывается именно код сверхдержавной мегапроектности. Нет этого кода – не будет устойчивой государственной целостности. И тут недостаточно заклинать территорией, называя это "державой" или "Евразией". Решает смысл, вертикаль смысла, универсум, НЕБО ИДЕАЛЬНОГО над головами всех народов, собираемых в такие сложные системы, как Российское государство.

Народы собирались Москвой как царством или Петербургом как империей под мегапроект. И когда этот мегапроект был аннулирован в феврале 1917 года, народы стали разбегаться. Ленин вновь собрал их под другой мегапроект. Когда этот мегапроект растоптали в 1989-1990 годах, народы вновь стали разбегаться. Потом это как-то остановилось в ожидании нового мегапроекта. Это зависло. Это оказалось как-то склеено общим чувством, что дело – швах, что "залетели" куда-то совсем не туда. Но надолго этого не хватит. А ничего другого нет. И ни на какой голой силе тут ничего не удержишь, тем более, что и силы тоже не так много. И не будет её без мегапроекта.

Итак, если мы раз за разом будем повторять, что мегапроекта не только нет, но и не будет, и что вся задача – войти в мировую, то есть западную, цивилизацию, то страна очень быстро рухнет. Якутия, Татарстан, Северный Кавказ, Башкирия, Бурятия, давно фактически оторванные от Москвы дальние регионы, – начнут искать свой путь вхождения в эту самую цивилизацию. И найдут. Бороться надо сообща. Продаются – по одиночке.